Контроль - Суворов Виктор - Страница 12

• Предыдущая
• 12/59
• Следующая

И разорвали бы.

Но протянул Холованов руку:

– Стойте! Если виноват гражданин, так не терзать его, аки барс свою жертву терзает, но доставить куда следует! Разобраться, с кем связан, кто его подослал, кто его подучил провокационные вопросы задавать, кто ему деньги платит. Рвать сорняк, так с корнем! И вообще. На чью мельницу воду льете, гражданин!? Приказываю! Рядом с ним стоящие, сомкнуть кольцо! Чтоб ни один волос с его головы не упал. Сейчас завершим митинг, я этого субчика сам на своей машине доставлю куда следует.

Сомкнулись вокруг наглеца передовые сознательные рабочие. Стеночкой в четыре стороны. Квадратом непробиваемым. Коробочкой.

– Советский суд вынесет вам меру. Только кто вам, гражданин провокатор, сказал, что Настя Стрелецкая разбилась?

А он, с мордой изодранной, эдак надменно подбоченясь:

– Да вся Москва говорит!

Тут уж к нему бросились со всех сторон: бей гада!

Но те, которые вокруг наглеца коробочкой, проявили сознательность – прикрыли.

И Холованов толпе:

– Нельзя его убивать! Убивая провокатора, мы тем самым мешаем следствию. И еще: вот кричите все, а ведь и среди вас есть такие, которые поверили слуху, что Настя Стрелецкая разбилась. Я вам, товарищи, честно признаюсь, тоже грешен. Наслушался всяких разговоров и сам нос повесил. Хорошая девушка. Да многие же ее тут знают. И я ее знаю. Прыгали вместе. Потому как услышал про смерть ее, приуныл. А она в это время выполняла ответственное правительственное задание. Не могу сказать, какое. Тайна государственная. Но верю, что скоро наградят ее. Самым что ни есть важным орденом. А вчера аэродромом иду, и что вы думаете? Настя Стрелецкая с парашютом – навстречу. Ты ж, говорю, разбилась, а она смеется!

Молчит цех. Молчит, в тысяче глаз укор: провокатора мы разорвем в клочья, если будет на то ваша воля, товарищ Холованов. И вам бы самому первым на провокатора броситься и застрелить его. Чтоб народ не мутил. Но обманывать нас не надо. Сами видели: разбилась девка. И знали ее тут в этом цеху многие. Провокатора убить – ваше право, товарищ Холованов, а врать народу не к лицу. Даже полярному герою.

– Ладно, – Холованов говорит. – Москва слезам не верит и словам не верит. Знал, не поверите. Потому Настю Стрелецкую с собой привез. Настюха, а ну иди в цех родной. Покажись народу.

И вышла Настя.

Ахнул цех единым ахом.

Заорал народ, затопал, руками заплескал.

– Настюха! Ты ли это? Н-Настенька! Настась Андревна, гордость ты наша парашютная! Краса ненаглядная! Загордилась, в цех родной не показывается! Вот она! Глядите на нее! А ведь что гады болтали!

Хохотали и хлопали. Хлопали и хохотали. А тетки дородные, так те и заплакали: дурочка она и есть дурочка, сейчас спаслась, так в следующий раз разобьется. Дурочка поднебесная, а все одно жалко.

А Холованов руку вскинул:

– Товарищи! Вот вам пример коварства вражьего: «Вся Москва говорит». А вы уши развешивайте! А вы верьте больше! Где ж наша бдительность революционно-пролетарская? Когда враг открыто говорит, возмущаетесь все. А если тот же враг по трамваям в уши шепчет, так слушаете. Правду говорю?

– Правду, – дружно согласились.

– Этот мерзавец вам тут шептал, а его никто не остановил, никто ему язык не вырвал!

– Да мы его, товарищ Холованов, впервой видим! Не наш он.

– Значит, заслан! Держите там?

– Держим! – ответили сознательные рабочие в тридцать глоток.

– Наш революционный долг – не допустить, чтобы такие молодчики, как он, наши головы дурили. Наш долг – провокаторов и шептунов – к стенке! Ведите сей же час его в мою машину. Да стерегите. Вместе куда следует доставим.

– Доставим! – тридцать глоток ответили.

– А вам всем, дорогие товарищи рабочие завода «Серп и молот», советские парашютисты просили передать пламенный привет прямо из-под самого из поднебесья!!!

В машину водитель дверку открывает. Холованов с Настей на заднее сиденье садятся. У Холованова в руках «Лахти Л-35» – на провокатора наставлен. Повязан провокатор ремнями брючными, веревками, цепями – всем что под руку попалось, в ноги Насте и Холованову брошен. Подножки автомобиля – сознательными рабочими облеплены. И вторая сзади машина ими же перегружена. Для охраны.

Выехали с завода без труда – в честь приезда Холованова милиции было много – толпу оттеснили, машины пропустили.

Отъехали.

Холованов свой «Лахти» в кобуру прячет. Кобуру застегивает. Сознательные рабочие провокатора развязывают. Трет он руки отекшие. На среднее сиденье полез, – обтирая платочком грим с лица. Ему с подножки некто в сером:

– Товарищ Ширманов, я вам харю не сильно покорябал?

– Ладно уж. – И к Холованову: – Ну как я вам вопрос, товарищ Холованов?

– Хорошо, Ширманов. Хорошо. И ребята твои хорошо работали. Всем им от моего имени – один дополнительный выходной.

Слухи по Москве: заслал Троцкий из-за кордона банды шептунов-брехунов. На один только «Серп и молот» – сто. Врали шептуны такое – уши вянут. Говорили, будто власть советская девку живую без парашюта бросала из-под самых небес. А девка жива-здорова. Стрелкова. Или Стрелина. Шептунов вчерась ночью брали. На «Серпе и молоте» всех, у кого язычок больше стандарта, выловили. Двести их было. Точнее – двести пять. Пятерых парашютист Холованов прямо на заводе поймал. Летел на полюс. Дай, думает, прыгну на завод да одного брехуна поймаю. И что же вы думаете? Прыгнул с парашютом и – хвать одного. Хвать другого. За полчаса – пятерых. Связал всех одним парашютом… А других ночью брали. Но тех уже обычным порядком. С кроваток. Тепленькими.

И по другим заводам брали. Три тыщи. Или четыре. Поделом.

Летний день отшумел. Закат. Сосны. Дача. Длинный стол. Скатерти и салфетки накрахмалены до хруста. Серебро. Хрусталь. Букеты гладиолусов как салютные разрывы. Большой толстый товар оглядывает стол в последний раз. Придирчив. Официанты – в безостановочном движении. Есть такой жук водяной на длинных лапках – не знаю, как называется, – вода под его лапками прогибается, но сам он в воду не проваливается. И по воде не бегает, а скользит. Именно так работают официанты у праздничного стола. Скользят. На длинных лапках.

Чуть в стороне – вожди. Ждут почтительно. Ждут товарища Сталина. Он тут. На лужайке. Но он, видно, забыл, что стол накрыт. И медленно ходит до самого леса и обратно. Рядом с ним – девчонка-парашютистка. Настя Жар-птица. Товарищ Стрелецкая. Она что-то доказывает. Сталин слушает. Возражает. Соглашается. Никто не смеет их беседу прервать. А они снова от дачи к лесу пошли. Разговор серьезный. Разговор о парашютном спорте. О массовой подготовке парашютистов для грядущей освободительной войны. Нужны парашюты. Нужно много парашютов. Нужны специальные парашютные заводы. И фабрики шелкопрядильные нужны. И парашютные склады. Совсем не просто парашюты хранить. Температура, влажность и все такое. И сушилки парашютные нужны. И ремонтные парашютные мастерские. Нужны новые парашютные клубы. Нужны десятки тысяч инструкторов. Нужна транспортная авиация. Нужны пикирующие бомбардировщики, которые внезапным ударом подавят аэродромы противника и откроют путь тяжелым транспортным самолетам. Миллион парашютистов. А кроме многотысячных десантных бригад, дивизий и корпусов нужны небольшие элитные десантные подразделения, которые будут резать людишек аэродромных еще до налета наших пикирующих бомбардировщиков, до нашего первого удара, до начала войны. Элитные женские подразделения? Конечно, женские! Тонкую работу женщина лучше сделает. Одно дело, перед началом войны в районе вражеского аэродрома появятся огромные мужики с пулеметами, всю округу перепугают. Другое дело – тоненькие девушки. Броневой кулак – в перчатку бархатную. Маскировка. Как Полевой устав требует. ПУ-36. Миллион мужиков – потом. После подавления аэродромов, а сначала…

И вдруг вопрос Сталина:

– Вы были подругами?

• Предыдущая
• 12/59
• Следующая