Клиника в океане - Градова Ирина - Страница 39
- Предыдущая
- 39/56
- Следующая
– Ну почему же во враждебном? – перебила я. – Большинство людей на «Панацее» – весьма уважаемые врачи, которые...
– Которые занимаются непонятно чем и, вполне вероятно, нарушают все возможные законы!
– Это пока что еще не доказано! – возразила я.
– Вы не спрашивали себя, почему он сбежал? – словно не слыша меня, продолжал Лицкявичус.
– Я почти ничего ему не рассказала!
– И вы думаете, что вас не заставят рассказать больше? Послушайте, Агния Кирилловна. На правах вашего начальника...
– Бывшего начальника! – вставила я.
– Ну, пусть – бывшего, – согласился он. – На этих самых правах я не отпускаю вас к волку в пасть! Возможно, вы считаете, что дело, порученное вам, чем-то сходно с тем, чем обычно занимался наш ОМР? Так вот, спешу вас разочаровать: это не так! Интерпол – своеобразная организация, они не принимают людей со стороны, но вполне могут позволить себе использовать чужака, если это необходимо. Они ничего никому не объясняют, однако «качают» из вас сведения, которых не получили бы иным путем. В случае чего вас бросят на произвол судьбы и потом ни разу об этом и не вспомнят! Ваш Еленин, как я понимаю, ведет какие-то хитрые политические игры. Вы полагаете, что знаете, что вы делаете, но на самом деле это не так: вы только думаете, что знаете!
– Еленин был против того, чтобы я высаживалась в Шарме! – попыталась я возразить.
– Неужели? Допускаю, но вовсе не потому, что он боялся за вашу безопасность. Просто ему зачем-то позарез необходимо ваше постоянное присутствие на борту. Еленину нужны глаза и уши на «Панацее», но вы даже не представляете, что и кого именно он вынюхивает, верно? Эти разговоры о пропавших – в пользу бедных, просто крючок, на который вас поймали. Еленин что-то ищет, что-то очень важное, но вам он правды не сообщает, и это должно убедить вас в моей правоте. Вы останетесь здесь, со мной, и поможете мне. При первой же возможности я отправлю вас домой. Ясно?
– Ясно, – кивнула я.
– Вот и отлично!
Лицкявичус обрадовался, что так легко заставил меня передумать.
– Сейчас я найду для вас местечко, а жить вы будете в отеле рядом с больницей – все иностранные врачи там останавливаются. Пока что отправляйтесь-ка в ординаторскую и подождите меня там.
Как только Лицкявичус удалился, я кинулась к сестринскому посту. К счастью, толпа, осаждавшая его несколько часов тому назад, немного рассосалась, и я спросила у сотрудницы, говорит ли она по-английски. Она, кивнув, объяснила мне, где можно взять такси – стоянка располагалась в паре сотен метров от больницы. Правда, женщина предупредила меня, что на улицах еще опасно находиться, да и водители предпочитают отсиживаться по домам, опасаясь за свой транспорт, да и, что уж греха таить, за собственные жизни! Митингующие, обнищавшие до такой степени, что решились наконец на свержение опостылевшей им власти, считали таксистов едва ли не буржуями, так как они имели пусть и небольшой, но стабильный доход и жили относительно лучше других.
Выйдя на улицу, я сразу почувствовала, что моя уверенность в собственных силах куда-то испарилась. Однако мне следовало поторопиться, пока еще есть надежда добраться до порта засветло, и я засеменила в направлении, указанном мне женщиной, то и дело озираясь по сторонам. На стоянке обнаружились две одинокие машины. Водители курили чуть поодаль и, завидев клиента, наперегонки кинулись мне навстречу. Победил тот, кто был помоложе коллеги.
Порт казался обезлюдевшим, и я пережила несколько крайне неприятных минут, пытаясь отыскать причал, где стоял катер с «Панацеи». В очередной раз он должен был отправиться обратно только через полтора часа. В данный момент производилась погрузка, и я, не желая болтаться под ногами у грузчиков, отправилась побродить по окрестностям. Странно, но теперь порт уже не казался мне таким враждебным, словно я вошла в прихожую собственной квартиры и мне оставалось лишь открыть дверь в гостиную. Я размышляла о множестве вещей одновременно. Почему Фэй Хуанг сбежал из больницы, не дождавшись меня? Может, Лицкявичус прав и китаец мне вовсе не друг и соратник, а враг и предатель? Что, если на корабле меня уже поджидают люди, намеревавшиеся убить (и, возможно, убившие-таки!) Петера Ван Хасселя?
Выйдя с территории порта, я увидела неподалеку, на возвышении, обшарпанное здание, мимо которого проезжала в такси по пути сюда. Кажется, это какая-то местная забегаловка, и это весьма кстати: кебаб Лицкявичуса немного утолил мой голод, но я вновь слышала урчание в желудке, явно намекавшем, что пора бы в него что-нибудь еще закинуть. Так как времени до отправки было достаточно, я решила зайти туда и перекусить. Внутри не было ни души, толстый бородатый хозяин заметно обрадовался появлению клиентки и бурно поприветствовал меня на смеси нескольких европейских языков. Меню было не слишком шикарным, но меня это не волновало. В ожидании заказа я вернулась к своим размышлениям. Не стоило ли мне послушаться бывшего начальника и остаться с ним, в безопасности? И почему я убежала, не предупредив его? Я, конечно, по натуре авантюристка, но безрассудство – вовсе не моя главная отличительная черта. И тут мне вдруг пришел в голову самый простой ответ: я струсила:! И, поняв это, я испугалась еще больше. Видимо, я подсознательно считала для себя опасным находиться поблизости от Лицкявичуса. И опасалась я, разумеется, вовсе не его, а себя, вернее, своей реакции на него. Самое ужасное, что и его отношение ко мне тоже заметно изменилось, я предпочла бы прежнее холодное обращение, сарказм, подколки и откровенный шовинизм. Пока Лицкявичус избегал тесного общения, я чувствовала себя спокойно и уверенно, споря с ним. Теперь, когда мы стали почти что друзьями, я получила возможность узнать его гораздо лучше. Ситуация с его болезнью и с Толмачевым, пришедшим на место старого начальника, только все усложнила. Я без конца повторяла себе, что люблю Шилова. Это правда, я очень люблю мужа, потому что он прекрасный, неравнодушный, добрый и честный человек. Разумеется, у него есть свои недостатки – а кто, скажите, без греха? В любом случае, у Лицкявичуса их гораздо больше, но с некоторых пор каждый раз, как мне выпадал случай пообщаться с бывшим шефом, я отчего-то испытывала чувство вины перед Олегом.
Я бы долго еще занималась самокопанием, если бы кое-что, а вернее, кое-кто, внезапно не завладел моим вниманием. Кафе, как с изрядной натяжкой можно было бы назвать данное заведение, располагалось в весьма удачном месте: из его окон хорошо просматривались окрестности. Дорога казалась пустынной, несмотря на то, что в порту кое-где все же кипела работа, поэтому появление одинокой фигуры, к тому же еще и женской, не могло остаться незамеченным. Высокая, сухопарая, она смутно напомнила мне кого-то, однако женщина находилась слишком далеко, чтобы я могла разглядеть ее лицо. Когда она немного приблизилась, я не поверила своим глазам: это была не кто иная, как Сара Насер! Интересно, откуда она пришла – пешком, вместо того, чтобы взять машину? Как вообще получилось, что она бросила Сафари одного, ведь до этого Сара неизменно следовала за ним, как поводок за собакой! В этом своем темном облачении похожая на галку или ворону, типичная восточная женщина смело шагала по дороге мусульманской страны в полном одиночестве – а разве Нур не говорила, что это неприлично и даже опасно? Насколько я знаю, Сара Насер – не египтянка, так что же ей понадобилось здесь!
Женщина меня не заметила и прошла мимо кафе по направлению к порту, а я осталась сидеть в недоумении, тщательно разжевывая кусок пережаренного мяса. Может, я все это просто придумываю на пустом месте? Разговор с Лицкявичусом, его подозрительность заставляют меня вздрагивать от любого шороха? Ну почему, собственно, Сара не может выйти в город, если Сафари в данный момент в ней не нуждается? Да, время не самое лучшее, но разве нужда выбирает? Возможно, моя антипатия к ней – некой неизвестной этиологии, как выражается наш главный, – повлияла и на ход моих мыслей в отношении Сары? Уж больно она мне несимпатична, с этим ее тяжелым, застывшим взглядом, впалыми щеками и узкими тонкими губами.
- Предыдущая
- 39/56
- Следующая
