Футбольный театр - Сушков Михаил Павлович - Страница 23

• Предыдущая
• 23/46
• Следующая

Наш современник при слове «футбол» сразу же представляет образ: гигантская чаша, на дне которой носится два десятка одержимых парней в униформах, а по стенкам ее, этой чаши, кричат, шумят, беснуются не менее одержимые сопереживатели. Без последних наш современник футбола себе не представляет. Мой современник десятых и даже двадцатых годов столь грандиозную картину мог бы представить себе с большим трудом. Читатель уже знает, что болельщик в ту пору занимался своим делом, хоть и не менее добросовестно, чем нынешний, но в обстановке… скажем так: более камерной. Иные масштабы! Он размещался на трех-четырех рядах лавочек, окружавших кольцами поле, а где-то и вовсе обходился без лавочек. Когда же и как произошел этот численный скачок посетителей матчей?

Трудно сказать. Никакой конкретной даты, понятно, нет и быть не может. Хотя постепенность в этом вопросе гораздо меньшая, чем можно предположить, – некий момент рывка все же был. И отнести его можно примерно к 1924–1925 годам. Проще назвать причины, которые вызвали этот процесс.

Прежде всего: расширилась география футбола, усилились междугородные связи. Плановые состязания, розыгрыш календаря, скажем, в Москве не слишком способствовали притоку новых любителей – их круг оставался довольно стабильным. Но совсем другое дело, когда проводился очередной раунд длительной, традиционной дуэли между Москвой и Ленинградом. Здесь срабатывал патриотизм. Здесь уже шла не команда на команду, а «город на город». К этим встречам, долго готовились, о них повсюду говорили, много писали, их долго и томительно ждали.

В самом начале двадцатых годов Москву начинают посещать сборные Киева, Одессы, Харькова, Николаева, Ростова-на-Дону, Закавказья, и наоборот, разумеется, тоже – сборная Москвы много путешествует. Визитеров все больше и больше. Визиты все чаще и чаще, но пока еще воспринимаются москвичами как события и потому рекрутируют в армию любителей новые силы. Но временами в жизни российского футбола происходят сверхсобытия. Москва начинает принимать зарубежные команды. И уж тогда под знамена болельщиков становятся все – малые дети и древние старики, академики и домработницы нэпманов.

Количество кольцевых рядов вокруг поля быстро множится. Их пристраивают с запасом, учитывают прогнозы на возможный прирост зрителя. Все это получает естественное разрешение: в 1928 году строят огромный, кажущийся тогдашним моим современникам чуть ли не фантастическим, стадион – на 40 тысяч зрителей! – «Динамо».

Я уже рассказывал о встречах с турецкой сборной, Кроме нее, к нам приезжали финны, немцы и увезли с собой поражения. В 1927 году в Москву прибыла команда профсоюзов Англии. Футболисты России видели в этой встрече еще и символический смысл. Англия – родина футбола, к тому же именно англичане были его миссионерами на нашей земле. Старый футбольный авторитет этой страны не изжил себя и подавил психику игроков и болельщиков настолько, что никто и не помышлял о победе. Как-то так считалось, что проигрыш этой команде никоим образом не ущемит престижа советского, футбола, мечтали лишь о божеском счете. Болельщики ждали этой игры главным образом, чтобы посмотреть классный футбол.

К этому времени, как я уже говорил, и у нас кожаный мяч организационно развивался по линии профсоюзов. Сложился, скажем, традиционный состав сборной профсоюзов Москвы. В него вошли в основном игроки нашей «Трехгорки» и «Пищевика»: Филиппов, Рущинский, Лапшин, Дубинин, Леута, Сандлори, Николай Старостин (братья Старостины уже появились в большом футболе), Егоров, Сушков, Соколов и Холин. Но против команды рабочей Англии решили выставить сборную профсоюзов страны. Попал сюда и я.

За полчаса до начала матча о подходе к воротам стадиона «Пищевик» не могло быть и речи. Огромная живая толпа, окружившая ограду, в этом месте раздулась и плотной была настолько, что пальца не сунешь.

Я не сразу понял безнадежность своего положения. По наивности думал: скажу, кто такой, помахаю спортивным чемоданчиком, задние расступятся сами и того же потребуют от других – впереди стоящих. Но оказалось, что обращаться просто не к кому: здесь не было единиц, здесь был леммовский Солярис, живой океан, но не мыслящий – запрограммированный лишь на то, чтобы протечь за ограду.

Двойной ряд конной милиции героически сдерживал этот натиск. Я беспомощно ныл: «Братцы, пропустите же… Я – игрок, я должен быть там… ведь я подведу команду…»

Но понял наконец: никакое чудо не способно провести меня сквозь эти двери – надо искать «окно». Обогнул стадион и вышел на Беговую улицу. Народу здесь меньше. Я принялся внедряться. Если бы подтянуться к милицейской цепи!

Я хаотично качался вместе с толпой. И все-таки потихоньку подбирался к центру – внутри шло какое-то движение, непроизвольно кто-то с кем-то менялся, временами внутренние вихри понемногу выносили меня вперед. Забираться в середину многим казалось опасным. Здесь защищаться уже невозможно, здесь отдаешься на милость судьбы. При плохом стечении обстоятельств можно пострадать… К тому же боязнь замкнутого пространства понуждала иных выбираться на волю. Мне это на руку. Давка помогала мне отвоевывать сантиметры.

Вдруг мощная силовая волна, покатившаяся откуда-то сзади, колыхнула толпу – надавили организованно, рывком, возможно, с разбегу. Потом еще… Послышались крики, лошадиное ржание, треск… Сильный треск! А после – свобода…

Толпа смяла милицейский заслон, повалила забор и в образовавшийся проход устремилась на стадион…

Так я попал на собственную игру. Остается лишь заключить, что уже в 1927 году масштабы футбольного «боления» были близки к современным.

С первых же минут встречи англичане обосновались на нашей стороне поля. Зритель восторженно загудел: он узнал могучий английский футбол. Он ничего другого не ожидал и этого жаждал.

Соперник активно осаждал наши ворота. Вратарь страны туманного Альбиона, обхватив рукой правую штангу, равнодушно, со скукой в глазах поглядывал на события. Казалось, он сожалеет, что не взял с собой шезлонг и роман. Его коллеги действовали согласно английскому правилу: вся команда всегда нападает. И потому на их стороне поля было пустынно и холодно, как на арктической льдине.

А мы потели – и от трудов, и от испуга. Мы старались держать оборону. Только ее, ибо сверхзадача наша в этой игре – добиться как можно меньшего счета.

Но вот мяч от чьей-то ноги уходит в центр. Нападающие, забыв о сверхзадаче, словно охотничьи псы за подранком, бросаются сюда, короткими передачами подводят мяч к штрафной площадке и оттуда спокойным, деловым ударом вгоняют его в ворота гостей. Именно – СПОКОЙНЫМ! Ибо, если на своей половине поля мы были настроены на то, чтобы героически защищать ворота, то на половине англичан мы просто буднично работали, добросовестно выполняли свою спортивную обязанность.

Комментаторов в ту пору еще не было. Но все мы – и зрители тоже – : сказали: «Ай-я-яй-я-яй!» Минуту спустя стадиону пришлось повторить эту глубокую мысль. Но она по-прежнему никак не укладывалась в голове.

После этого игра полностью переместилась к воротам нашего соперника. Еще через несколько минут публика снова ахнула, и английский вратарь снова переступил заветную черту, чтобы достать мяч из сетки.

В первом тайме ему пришлось еще дважды это сделать. На перерыв мы ушли со счетом 5:0!

В раздевалке нас экстренно посетил некий ответственный работник из профсоюзов. Он укоризненно покачал головой и сказал:

– Ребята, да вы что?! Разве так можно? Это же гости! Они ведь на поле вывели не только футболистов.

Там двое или трое просто члены делегации… Я вас не только прошу, но и настоятельно вам советую: во втором тайме, пожалуйста, поаккуратней!

Человек из профаппарата постоял еще с минуту, рассчитывая услышать нашу реакцию. Но, не услышав ничего, кроме гробовой тишины, удалился, оставив нас наедине со своими мыслями.

Мысли же наши после его ухода прекрасно выразил капитан команды Николай Петрович Старостин. Поначалу он. выгремел несколько энергичных фраз, которых, к сожалению, не терпит бумага, и, хотя все уже было ясно, он все-таки добавил:

• Предыдущая
• 23/46
• Следующая