Открытие мира (Весь роман в одной книге) (СИ) - Смирнов Василий Александрович - Страница 48

• Предыдущая
• 48/434
• Следующая

Ну что нынче за тихвинская, что за гулянье — красота! Прошлый праздник Шурка не замечал ничего подобного.

Он чувствовал и видел, как рука его, наторевшая в бросании камней, толкает палку — и перышко бегает по гвоздикам и останавливается… Возле чего оно останавливается? Шурке не стоило труда представить себе самую дорогую, желанную вещь.

— Слушай… а ножичка с костяной ручкой там нет?

— Как не быть. Фасонистые ножи видел.

— Ей — богу, мы обделаем это дельце! — уверовал Шурка. — Правда, Катька? И у нас еще останется денежек на гулянье… Веди скорей к вертушке. Где она?

Яшка повел друзей напрямик через гудящую толпу, ныряя между бабами и мужиками, терпеливо стирая с лица плевки подсолнухов, грозно расталкивая чужих мальчишек и девчонок. Они обходили палатки, не желая нигде останавливаться и терять понапрасну драгоценное время.

Но один раз остановиться все?таки пришлось. Плюгавый старикашка в диковинном парусиновом балахоне и таком же парусиновом смешном колпаке с кисточкой, с клетчатым платком на голой морщинистой шее восседал на пне, за опрокинутым ящиком, и метал перед собой, как карты, очень большие, тяжелые, что кирпичи, конфетины в зеленых одинаковых обертках. Надо думать, каждая весила не меньше четверти фунта. Ничего себе гостинчик! Съешь — и сыт будешь. На конфетинах были наклеены картинки, изображавшие черноволосую, румяную, как яблоко, глазастую красавицу.

Старикашка показывал всем желающим свои редкостные гостинцы, просил заметить, в каком положении находятся картинки, и быстро — быстро кидал одну за другой конфетины на ящик, картинками вниз, и приглашал брать любую.

— За головку — так, за юбочку — пятак, — сипло приговаривал он.

Ну можно ли не остановиться, когда гостинцы сами в рот просятся, валяются перед тобой кучей и разрешается даром, только не ленись, нагружать ими карманы. Этакое чудо даже в тихвинскую на гулянье не всегда бывает. Во всяком случае, Шурка с таким дивом сталкивался впервые. Видать, он с ума рехнулся, этот старикашка в колпаке с кисточкой, потому — разве лишь слепой не заметит, как ложатся конфетины.

Шурка толкнул локтем Яшку, а Катьку и толкать не пришлось, она живо протянула белую лапку и — цап — царап! — схватила с ящика одну красавицу прямо за волосы.

— Ваша конфетка, барышня, ваша! — ласково просипел старикашка. Берите еще, писаная моя, не стесняйтесь.

Катька и не думала стесняться. Она принялась таскать румянистых красавиц за волосы, так что толпа кругом загудела от восторга. Старикашка заерзал на своем пне и больше не приглашал не стесняться.

Иногда Катькина лапка повисала над облюбованной конфетиной, не решаясь, за который конец брать. Катька жмурилась, словно вспоминая, как легла картинка, потом смело хватала гостинец за зеленый хвост, и очередная глазастая красавица качалась, подвешенная за голову, на обозрение и хохот народа. Десяток рук, раззадорясь, потянулись к даровым, заманчивым конфетам.

Старикашка перетасовал конфеты. Шурка нацелился на одну, которая упала, как он хорошо заметил, головкой к нему. Он торопливо схватил ее и так был уверен, что не ошибся, что, не глядя, хотел сунуть подарок в карман.

— Виноват! — остановил его старикашка.

Шурка взглянул на гостинец и обмер. Красавица висела в его руке вниз головой.

Взрыв хохота оглушил Шурку.

— А — яй — яй, как неприлично, молодой человек! — потешал народ старикашка, стаскивая за кисточку колпак и вытирая рукавом балахона голый, в капельках пота череп. — За недозволенное любопытство — пятачок!

Шурка чуть не умер со стыда за свою ошибку. Как же он проглядел! Ведь картинка падала правильно, это он помнил точно.

— Ты, слепня! — сердито прошипел Яшка, награждая приятеля тумаком. Не приметил, так не лезь… Смотри, вот как надо!

Он решительно протянул руку и сграбастал облюбованную красавицу… за юбку.

Тут от хохота даже ящик закачался.

— Леший… когда он успел перевернуть конфетину? — смущенно пробормотал Яшка. — Верно, я не ту взял, — оправдывался он.

Не хотелось им разменивать полтинники, а пришлось. Старикашка отвалил сдачу пятаками, прямо оттянуло карманы штанов. И сразу пропал интерес к куче даровых сластей. Чуда тут никакого не было, одно мошенничество.

Но Катькина лапка нет — нет да и появлялась над ящиком и таскала без промаха конфеты по одной в подол.

Шурке было и завидно и приятно.

— Вот счастливая девочка! — говорили кругом. — Она все гостинцы перетаскает.

Наконец и Катька попалась, рассталась со своим пятаком.

Ребята тронулись дальше.

Катька весело считала выигранные конфеты и от счастья никак не могла верно сосчитать. Пришлось помогать. Общими стараниями сладкое богатство было сочтено — оказалось девять конфет в бумажках и одна развернутая. Ее немедленно поделили на три равные части.

— Постный сахар, — сказал Яшка, мрачно шмыгая носом. — И совсем не сладкий.

— Одна картофельная мука… и соленая какая?то, — еще точнее определил Шурка.

— Да — а! Поди?ка, соленая. Послаще сахарной куколки, — возразила богатая хозяйка. — Завидно, вот вам и кажется не сладко.

— И ничего не завидно! — обиделся Шурка. — Везло тебе, как утопленнице, вот и все.

— Будешь седня* купаться — и утонешь, — зловеще сказал Яшка.

Катька испугалась.

— Я не хочу тонуть! Я лучше обратно дедке конфетины отдам…

Шурка хотя и сердился на Катьку и забыл, что она ему приходится невестой, но не желал, чтобы она утонула. А Яшка не хотел, чтобы она возвращала старому бессовестному хрычу гостинцы. Но Катька была счастливая, уж это правда, как ни вертись, а счастливые, все говорят, утопленники. Вот беда! Как бы устроить так, чтобы Катька осталась счастливой и не утопленницей?

Шуркина голова заработала.

— Может, тебе и не везло вовсе как утопленнице. Может, ты… просто здорово подглядывала, а? — с надеждой спросил он.

— Ага! — обрадовалась Катька. — Я здорово подглядывала.

— Ну, значит, можешь купаться, сколько тебе влезет, — милостиво разрешил Яшка. — Не утонешь до самой смерти.

Катька была спасена. Но теперь Шурку донимал и мучил проигранный пятачок.

— Как ты подглядывала? — спросил он завистливо.

— Ну как? Глазами… Один зажмурю, другим высматриваю. Дедко — он чудак: кидает — кидает конфетины и все перевертывает. Быстро — быстро перевертывает… а я примечаю. Головкой на меня картинку кидает, а она раз! — и ножками ложится.

— Ври! — в один голос воскликнули Яшка и Шурка, пораженные простым Катькиным открытием.

Катька перекрестилась. Сомнений не было.

— Помирать пора, а он мошенничает, плутня старая!.. Подавись нашими пятаками! — ругался Яшка, с ожесточением царапая лохмы. — А мы?то, простофили, не догадались!

— Катька тоже раз ошиблась.

— Наро — очно, — лукаво протянула невеста. — Таскать конфетины надоело. Девать некуда, они тяжеленные.

— Вот дура — дурища! — возмутился Петух. — Поглядите на это пугало: вырядилась в бантики, а ума ни крошки нету. Побью я тебя когда?нибудь, Растрепа, честное слово, побью! — пообещал он, распаляясь. — Что ж ты нам не сказала? Ну, устала — ладно. Мы бы за тебя стали таскать конфетины. Ты бы нам показывала, а мы таскали… Давай вернемся?

Но возвращаться было поздно. Они стояли перед вертушкой.

Яшка не прихвастнул. На круглом, сколоченном из свежих досок и врытом в землю столе, утыканном часто — часто гвоздиками, точно за железной оградой, возвышалась гора неописуемой красоты. Наверное, из всех ларьков и палаток стащили сюда самое дорогое, навалили такую прорву товаров — прямо удивительно, как выдерживал стол! Гармоника с тремя рядами светлых пуговок, раздвинув огневые мехи, почти что сама играла. Зеркальные, из дутого стекла, сахарницы, расписанные цветами, просились в избу, на самое видное место, — так они были хороши. Перочинные ножи с костяными черенками, каждый с двумя блестящими, раскрытыми лезвиями и штопором, впивались в дерево стола почище бритв. Куски душистого мыла, гребешки, ленты, причудливые граненые бутылочки, наполненные чем?то очень вкусным, заткнутые стеклянными пробками, вилки, карандаши, банки с помадой и ваксой и множество других превосходных вещей громоздилось на столе. С вершины этой горы, которая каждую секунду грозила рассыпаться и не рассыпалась, важно взирал на церковь, на гуляющий народ медный, начищенный до блеска самовар, в медалях, что генерал. А поодаль стола — вертушки, у корявой березы, рылась в охапке сочной гороховины пятнистая, с веревкой на шее корова. Ваня Дух торопливо щупал у коровы отвислое вымя и считал завитки на крутых рогах.

• Предыдущая
• 48/434
• Следующая