Рассказы Ляо Чжая о необычайном - Сунлин Пу - Страница 32

• Предыдущая
• 32/99
• Следующая

– Смените, – сказал он, – пока хоть на это.

Как только Гао переменил платье, он вдруг как-то преодолел озноб и сел на ноги, как сидят собаки… Посмотрел на себя и видит, что у него сразу наросла кожа и шерсть: что такое? – он превратился в тигра. А даос уже исчез, и неизвестно куда.

Испугался Гао – в душе заныла досада. Но затем ему пришло на мысль, что теперь-то он, уж наверное, поймает врага и полакомится его мясом, так что в конце концов все это было ему в высшей степени на руку. Он спустился с горы, дошел до места своей засады и видит, что его труп лежит в зарослях трав. Гао понял, что его первое тело уже умерло. Однако, боясь, что придется схоронить себя в зобы ворон и коршунов, он от времени до времени расхаживал вокруг и стерег свое тело.

Через несколько дней случилось проехать здесь Чжуану. Тигр выскочил, схватил Чжуана с лошади, свалил на землю, отгрыз ему голову и проглотил ее. Тогда Цзяо Дун пустил в него сзади стрелу, которая попала ему в брюхо. Тигр свалился и тут же издох.

Гао лежит теперь в густой траве и что-то смутно ощущает, как будто просыпаясь ото сна. Прошла еще ночь; наконец он встал и мог идти. Он тихо зашагал домой.

Дома все были напуганы тем, что Гао не возвращался несколько ночей кряду, и не знали, что думать. Увидя наконец его, обрадовались и бросились к нему с вопросами и ласковыми словами, но Гао лег на постель в крайнем изнеможении и не был в состоянии отвечать.

Вскоре дошли вести о Чжуане, и родные наперерыв подходили к Гао и поздравляли.

– Да ведь тигр – это был я! – сказал Гао и описал всю свою чудесную историю, которая сейчас же распространилась по деревне.

Чжуанов сын сильно горевал о смерти отца. Слыша теперь рассказы о Гао, он возненавидел его и подал жалобу. Начальник, однако, оставил жалобу без рассмотрения, ввиду невероятности дела и за отсутствием доказательств и улик.

Студент Хуан принадлежал к родовитой семье и обладал весьма значительными способностями, так что уже с детства он строил большие планы, рассчитывая сделать карьеру.

За селом был буддийский храм, в котором жил хэшан. С этим хэшаном у Хуана давно установились глубоко искренние отношения. Затем хэшан отправился странствовать по губернии Юньнань и пропадал там лет десять. Наконец он вернулся и явился к Хуану.

– Я уже думал, что вы давным-давно в высоких должностях, – сказал он со вздохом сожаления, – а, оказывается, вы все еще простой студент в белом кафтанчике. По-видимому, счастья в вашей судьбе определено мало! Позвольте-ка, я подкуплю в вашу пользу главного правителя того света. Скажите, можете ассигновать на это десять дяо?

– Нет, не могу, – отвечал Хуан.

– Ну вот что, – сказал тогда хэшан. – Пожалуйста, постарайтесь как-нибудь достать половину этих денег, а остальную половину придется уж мне вам достать где-нибудь в долг. И положим трехдневный срок. Хорошо?

Студент согласился и стал напрягать все усилия, чтобы достать деньги; прибег даже к залогу вещей – наконец достал столько, сколько было нужно. А через три дня хэшан в самом деле принес пять дяо и вручил их Хуану.

В доме Хуанов был старый колодец, в котором вода была всегда глубока и не иссякала. Говорили, что колодец этот сообщается с рекой и морем. Хэшан велел Хуану связать деньги и положить их на край колодца.

– Дайте мне дойти до храма, – говорил он наставительно, – и затем сейчас же столкните деньги в воду. После этого – так через половину того времени, что требуется для кипячения воды, – всплывет на поверхность медная монета. Нужно будет ей поклониться и уйти.

Хуан не мог понять, что это за фокус. Затем он решил, что выйдет из этого что-нибудь или нет – еще неизвестно, но десять дяо жалко. Поэтому девять дяо он припрятал, а один бросил. Вскоре на воде вскочил огромный пузырь и со звоном лопнул. Тут же всплыла на поверхность деньга, огромная – величиной с колесо телеги.

Хуан страшно перепугался и, поклонившись, вытащил еще четыре дяо и бросил туда же. Деньги упали, и слышно было, как звякнули, ударившись о большую деньгу, которая им перегородила путь. Так они и не могли погрузиться в воду.

К вечеру пришел хэшан и стал его ругательски ругать.

– Зачем вы не бросили все деньги? – кричал он.

– Я все бросил, – отвечал Хуан.

– Нет! Человек, посланный от владыки того света, унес только одну тысячу. К чему врать?

Тогда Хуан рассказал все начистоту.

– Скряга, – вздохнул хэшан, – никогда не будет большим человеком. Таков, значит, ваш удел! Вам, очевидно, полагается кончить на вашей второй студенческой степени. Иначе экзамены сейчас же пропадут.

Хуан стал сильно каяться и просил хэшана еще раз за него помолиться. Но хэшан решительно отказался и ушел.

Хуан посмотрел в колодец. Деньги там все еще плавали. Он взял колодезную веревку и вытащил деньги обратно. Тогда большая деньга потонула.

В этом году Хуан получил всего подвторую степень. Так и вышло, как говорил монах.

Хэшан Тикун рассказывает, что в Цинчжоу он видел двух монахов-иноземцев. Их наружность была причудливая какая-то, несовременная. В ушах висело по кольцу. Одеты были в желтый холст. Волосы вились кудрями.

По их собственным словам, они пришли из западных стран и явились к тамошнему губернатору, так как слышали, что он чтит Будду.

Губернатор послал двух курьеров из канцелярии, чтобы они проводили монахов в монастырь. Настоятель Лин-пэй встретил их не очень-то приветливо. Тогда курьеры, видя, как необыкновенно странны эти люди, угостили их на свой счет и остались с ними ночевать.

Один из них спросил иноземцев:

– В ваших западных краях много необыкновенных людей… Вот что, архат[64], нет ли у вас в запасе каких-нибудь фокусов – нам показать?

Один из монахов раскатисто захохотал. Потом высунул из рукава руку, и на ладони у него оказалась маленькая пагода, высотой еле-еле до фута! Она была вся в резьбе – прелесть, что за вещь!

На стене, в самой отдаленной и высокой части комнаты, был маленький киот для фигуры божества. Монах бросил туда пагоду – и она прямехонько, ровно и определенно туда встала, нисколько не скосясь, не наклонясь… Смотрят теперь: на пагоде лежат мощи Будды и излучают свет, ослепительно сияя на все помещение. Затем он поманил пагоду к себе рукой, и она снова упала в ладонь.

Другой монах засучил рукав и вытянул левую руку, да так, что она удлинилась футов на шесть, на семь. Зато правая рука стала сокращаться и сошла на нет.

Затем он вытянул правую руку, и с ней произошло то же, что с левой.

В Цзинане жил какой-то хэшан. Откуда он, никто не знал. Ходил босой, весь в лохмотьях и каждый день сидел в ресторанах, то в «Ненюфаре», то в «Светлом озере», бубнил свои молитвы и вещал о судьбе, собирая милостыню.

Однако когда ему давали вино, кушанья, деньги, рис, – всего этого он не брал. Спрашивали, что же ему нужно, – он не отвечал, и целый день никто не видел, чтобы он ел или пил.

– Послушай, учитель, – говорили ему, – если ты не ешь скоромного и не хочешь вина, тебе бы надо идти за милостыней куда-нибудь в горную деревушку или в какой-нибудь глухой переулок. Что за смысл тебе каждый день шляться по шумным местам, куда все льнут, словно муравьи на баранье сало?

Хэшан продолжал сидеть, сложа молитвенно свои ладони и бормоча напевы молитв. Ресницы по-прежнему были опущены, – длинные-длинные, с палец, если не больше. Сидел и делал вид, что не слышит.

Через некоторое время ему повторили вопрос. Тогда он вдруг раскрыл глаза и грозным голосом сказал:

– А я хочу просить именно так!

Потом опять принялся за бесконечный напев. Посидев еще довольно долго, вышел и поплелся прочь. Кто-то решил идти за ним и стал настойчиво от него домогаться, почему именно так он желает просить. Монах шел, не отвечая. Человек спросил его раза четыре. Тогда он опять резко ответил:

• Предыдущая
• 32/99
• Следующая