Заповедь Варяга - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 71

• Предыдущая
• 71/88
• Следующая

Вслед за этим в самом центре зала взметнулась еще одна рука. Этот человек Кириллову был хорошо знаком – он играл на поле господина Лукьянова.

– Шестьсот тысяч! – живо отозвался аукционщик, поправив на шее малиновую бабочку. Лицо его просветлело. Наверняка в эту минуту он мысленно пересчитывал положенный процент, что принесли ему уже первые часы аукциона. – Поверьте мне, господа, шестьсот тысяч долларов за такое судно сущая безделица. В длину танкер составляет почти четыреста метров. Это судно – сплошная электроника. За последние годы в России было изготовлено только три таких танкера. У судов подобного класса потрясающая живучесть. По существу, он непотопляем.

– Полтора миллиона, – скромно проговорил лысоватый мужчина средних лет в клетчатой рубашке.

Вот о нем Кириллов мог сказать почти все. Начиная с того, кого тот поимел вчера вечером и какие запчасти приобрел на авторынке для своего потрепанного «жигуленка». Человек в клетчатой рубашке был одним из подставных лиц Валерия Валентиновича. Держался мужчина с большим достоинством, как будто участвовал в аукционах с двенадцатилетнего возраста. В зале никто не посмел бы даже предположить, что у лысого вообще нет денег, не считая, конечно, той заначки, которую он ежемесячно укрывает от жены.

– Полтора миллиона семьсот! – прозвучал звонкий голос.

Это был человек Шевалье. На нем, несмотря на июльскую жару, был костюм из тонкой черной шерсти и очки в золотой оправе. Этот молодой человек был одним из директоров коммерческого банка. Обладая безукоризненной репутацией, он был явным сторонником законных и о каждой серьезной сделке, что проходила в стенах его банка, лично сообщал Шевалье. Банкир имел авантюрную жилку, которую не без успеха использовали для своих целей воры в законе.

– Два миллиона, господа! – торжественно выкрикнул аукционщик.

– Два миллиона двести! – молоток вновь указал на лысого.

Как и предполагал Кириллов, спор развернулся именно между этими двумя покупателями. Поочередно, словно соревнуясь в упрямстве, перебивали они друг у друга цену, и молоток аукционщика метался из стороны в сторону.

– Три миллиона! – раздался возглас, и зал притих.

– Три миллиона... раз! Три миллиона... два! Три миллиона...

– Три с половиной миллиона, – простенько и безо всяких эмоций перебил лысый. Создавалось впечатление, что и сто миллионов он будет произносить точно таким же безрадостным голосом.

– Три семьсот, – банкир произнес это тоже довольно равнодушно.

– Четыре, – тоскливо издевался лысый.

– Четыре миллиона, раз!.. Четыре миллиона, два!.. Четыре миллиона... три! Продано, господа! Поздравляю вас!

«Спекся очкарик!» – злорадно подумал Кириллов и поймал себя на том, что порадовался за Лукьянова.

Малява была короткой, но смысл ее поверг Варяга в состояние глубокой депрессии. Владислав в последний раз перед тем, как сжечь, прочитал записку: «Заводы ушли. Казначей проиграл. Законные хотят получить деньги. Скажи, что делать. Грач».

Да, известия не самые приятные. Значит, кто-то все-таки посмел бросить вызов законным, а оставлять это безнаказанным смотрящий просто не имел права – сход не поймет.

Ефимович рискнул играть в слишком опасную игру и проиграл. И куда только смотрел Ангел? Хотя, в общем-то, его дело было только следить за процессом, особо не вмешиваясь, а тем более не пересекаясь с потенциальными конкурентами.

Коротко вздохнув, Варяг поднялся и громко стукнул три раза в дверь.

– Что вам, Владислав Геннадьевич? – Дверца окошка отворилась, в нем показалось лицо молодого охранника.

– Ручку и бумагу, быстро, – распорядился Варяг.

– Сейчас.

Окошко закрылось. Охранника не было минут пять, наконец он принес авторучку и большой лист лощеной бумаги.

Варяг забрал письменные принадлежности, уселся за стол и принялся быстро писать.

– Что-нибудь еще? – поинтересовался охранник.

– Нет, ничего не нужно.

Лицо тюремщика тут же скрылось. Охранник понял, что сейчас смотрящего вряд ли стоит доставать глупыми вопросами.

Варяг тем временем написал маляву и перечитал написанное: «С казначея требовать долги. Собрать сход. Виноватых не ищите, сами объявятся. Живите по закону. Варяг». Да-да, именно так: «Живите по закону» – это его, Варяга, заповедь.

Получилось как раз то, что было нужно. Ничего лишнего, но и сказано достаточно. Хотя у законных наверняка могут возникнуть еще великое множество вопросов, однако всему свое время. Когда оно придет, тогда и будем решать.

Вечером малява уже была передана в надежные руки и отправилась к адресату.

Ночной звонок прозвучал как-то зловеще. Шевалье поднял трубку. Зловещий голос вежливо и вкрадчиво поинтересовался:

– Как тебе живется, Виталик?

В прежние времена за Ефимовичем подобной любезности не наблюдалось. Виталий Шмыков поежился, подумав о том, что где-то пьяные камнетесы уже высекают из куска гранита памятник ему, чтобы торжественно водрузить на могиле. Аукцион воры проиграли вчистую. Судостроительный и сталелитейные заводы ушли куда-то на сторону. Все, что удалось отвоевать, так это несколько ветхих барж да теплоход, который годился только для того, чтобы проводить на нем воскресные экскурсии. Самое обидное заключалось еще и в том, что воров подвело внезапное сокращение сроков продажи. Большая часть денег должна была поступить к разгару торгов, когда намечалось выставить серьезные лоты, – предположительно дней через пять. Никто даже не мог предполагать, что условия торгов будут грубо нарушены, и поэтому на аукцион представители воров явились почти без средств. Непонятным оставался факт неучастия в аукционе почти тридцати процентов важнейших лотов. И тем не менее каким-то образом эти лоты приобрели хозяев.

Шевалье просто не знал, что отвечать Ефимовичу. Казалось, что достаточно произнести всего лишь одно слово и из гортани брызнет струя крови и зальет телефонную трубку. Пауза растягивалась в вечность. А Ефимович ласково торопил:

– Виталик, уж не язык ли ты проглотил часом?

– Нет, – вяло отозвался Шевалье.

– Вижу, что разговора не получится. Раньше ты горазд был трепаться и раздавать обещания, а сейчас молчишь. Собери себя по кускам. Утром я жду твоего звонка. Спокойной ночи! – И Ефимович бросил трубку.

Издевается, падла! Виталий Шмыков вытер со лба холодный пот и аккуратно положил телефонную трубку на рычаг.

После разговора с Шевалье Ефимович отдал последние распоряжения Ильфану. Ильфан был киллером, причем Киллером с большой буквы.

– Ты должен сделать это быстро и, самое главное, тихо, – методично втолковывал Станислав Казимирович.

Ильфан улыбнулся собственным мыслям. Уж что-что, а тишину при исполнении своей работы он любил. В этот раз он решил использовать «БПБ». Перед многими пистолетами тот выигрывал тем, что в него был встроен шумопоглотитель. Но даже этого Ильфану казалось мало, и он частенько вворачивал в ствол дополнительный глушитель.

Еще через двадцать минут киллер уже был возле дома Шевалье. Ильфан отметил, что Ефимович, как, впрочем, и всегда, рассчитал все до последней секунды. Как и предполагал законный, уже через пятнадцать минут после его звонка из подъезда вышел Шевалье. В руках он держал небольшой кейс, в общем-то, и все, что нужно для дальней дороги, – деньги, паспорт. Нервно посмотрев по сторонам, Шмыков торопливо пересек двор. Арку двора загораживал какой-то нелепый, заляпанный грязью грузовик. Шмыков вынужден был прижаться к стене, чтобы обойти его. В этот момент Ильфан распахнул дверцу кабины, вытянул руку и выстрелил в затылок Шевалье. Отъезжая от дома, Ильфан набрал нужный номер и, услышав знакомый голос, произнес единственную фразу:

– Он упакован.

Сначала в трубке послышалось глуховатое покашливание, а потом глухой голос сдержанно и удовлетворенно произнес:

– Хорошо. – В трубке послышались короткие гудки.

• Предыдущая
• 71/88
• Следующая