Слово авторитета - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 32

• Предыдущая
• 32/121
• Следующая

– У вас что, профсоюз, что ли, был? – хмыкнул Лось.

– Что-то вроде того, – серьезно отозвался Антиквариат. – Эх, красивые времена были, скажу я тебе, – зажмурился старый вор, словно кот, вспоминающий сладость мартовских ночей. – Мы были молоды и полны оптимизма. Признаюсь, у меня была мысль разбогатеть на карманных кражах, и мне понадобилось прожить немало лет, чтобы понять всю абсурдность своего желания. Деньги уходили так же быстро, как и приходили. О них я не жалею. Сейчас я понимаю, что так и должно быть. Важно общение. Мы встречаемся каждый год где-нибудь за границей и обсуждаем наши текущие дела.

– Какие же могут быть общие дела? – попытался скрыть усмешку Лось.

От Гоши Антиквариата не укрылся его тон, и, зацепив внимательным взглядом Лося, он произнес с наставительной паузой:

– Это ты напрасно… мой дорогой друг. Среди карманников, во всяком случае, в те времена, когда промышлял я, было очень немало сиятельных особ. И даже из королевских дворов. Благодаря их помощи мы имели допуск на светские вечеринки, куда приходила очень упакованная публика. Работы хватало всем: кто имел манеры, работал внутри, ну а те, кто попроще, такие, как я, – на губах Антиквариата застыла лукавая улыбка, – царапал снаружи. Ты знаешь, к кому я сейчас направляюсь? – неожиданно спросил Георгий Иванович.

Лось ответил ему улыбкой. Чудаковатый старик нравился ему все больше. Он мог порассказать немало забавных историй.

– Нет.

– К маркизу! Причем к самому настоящему. Ты даже не представляешь, сколько мы золота выгребли с ним на пару из карман господ, – и уже с некоторой грустью добавил: – Где оно сейчас?.. Вот так-с!

Сильный женский голос, слегка искаженный могучими динамиками, отчего он казался каким-то неестественно-синтетическим, пробился через толщу стекла.

– О! – прислушался старик. – Кажется, зовут на регистрацию. Жан будет мне очень рад, – и лицо старика довольно расплылось. – Всегда приятно встречаться с друзьями, с которыми довелось провести лучшие годы молодости.

Мастерская Григорьева находилась недалеко от Таганской площади, под самой крышей семнадцатиэтажного здания. Через огромные стекла была видна Москва-река, одетая в каменные берега. Месторасположение мастерской было красивым и во всех отношениях недешевым. Возможно, он никогда и не сумел бы приобрести такую, если бы не вышел на крупных заказчиков в Америке. Их интересовала Москва конца девятнадцатого столетия, и за картины из той эпохи они обещали платить по самым высоким меркам. Ему оставалось только выбрать из альбомов наиболее выигрышные фотографии и перенести их на полотна.

Григорьев догадывался, что заказчик будет щедрым, но чтобы настолько! И уже после пяти картин у него возник вопрос: построить небольшой особнячок где-нибудь на окраине Москвы или все-таки купить мастерскую в центре города? После некоторых раздумий Григорьев решил остановиться на втором.

Изрядно подустав от городских видов, он решил заняться женской натурой. И не такой, какая обычно манит студентов художественных академий, – с пышными телесами и выразительной мордашкой. А иной, где, кроме плоти, непременно должна присутствовать чувственность. Подобное осознание приходит только с возрастом. Нужно перевести немало краски, чтобы дорасти до очевидного.

В этот раз его натурщицей была восемнадцатилетняя девушка. Хороша собой, впрочем, как и большинство девушек в ее возрасте. Это позже их кожа теряет эластичность, поры на лице укрупняются, а на бедрах прочно оседает целлюлит, но сейчас она выглядела как греческая богиня. Но более всего Григорьева тронули глаза девушки – нельзя сказать, что они были величиной с блюдце, но вот грусть, что пряталась в черных зрачках, делала их по-настоящему красивыми. Именно на лицо и плавный изгиб носа стоит обратить особое внимание.

Молодые художники, едва выскочившие из академий искусств, грешат тем, что разворачивают своих натурщиц таким образом, будто собираются снимать их для порнографических журналов, а совсем не для того, чтобы запечатлеть настоящую красоту.

Они способны видеть только яркое, броское, предпочитая всему остальному грацию линий. Чудаки! А как же душа?

Григорьев вспомнил о том, как полгода назад рисовал одну натурщицу. На первый взгляд в ней не было ничего особенного. Обыкновенная. Каких только на одном Арбате, даже не особо присматриваясь, можно встретить пару сотен. В глубине души он даже недоумевал по поводу того, каким образом она получила рекомендации от трех уважаемых художников. Но стоило девушке скинуть с себя свитерок и стянуть узенькие джинсы, как перед ним возникла настоящая красавица. И вместе с тем в ее лице присутствовала какая-то необыкновенная одухотворенность, не заметить которую мог только человек с повязкой на глазах. Такие лица иконописцы запечатлевают на стенах храмов.

И, одновременно, вся ее фигура источала флюиды сексуальности, которыми, казалось, был пропитан весь окружающий ее воздух. За те два часа, что он рисовал ее, Григорьев в полной мере ощутил на себе их силу. И едва сдержался, чтобы не завести с ней роман прямо в мастерской, среди перепачканных масляной краской холстов. Но, хорошо подумав, решил этого не делать. Важно никогда не смешивать работу и удовольствия. Получается слишком крепкий напиток, который может пребольно ударить в голову. Он даже обрадовался, когда сеанс наконец был закончен и она, облачившись в одежду, потеряла былое очарование, превратившись в прежнюю незаметную самочку. От следующих встреч с натурщицей он решил отказаться, понимая, что может не удержаться.

Сейчас Григорьев работал с юной моделью. Приятный возраст. Чем-то неуловимым она напоминала ему его прежнюю натурщицу. Впрочем, эта будет поярче. Ее не портит даже одежда.

Едва ли не всей Москве было известно, что, кроме традиционного чая после окончания сеанса, он способен был заплатить премиальные, которые значительно превосходили установленную сумму, а потому девушки буквально рвались к нему.

– Как вас зовут? – спросил Григорьев, не отрывая взгляда от листа бумаги.

Лицо никак не вырисовывалось, в нем присутствовала какая-то жесткость, и его требовалось оживить несколькими черточками. А их можно было уловить только в том случае, если попытаться вывести девушку из закрепощенного состояния. Например, разговорить ее. Прием простой, но очень эффективный.

Красавица слегка улыбнулась.

– Инна.

Ага, кажется, нашел то, что нужно. Лицо ее приобрело мягкость, в глазах появилась живость. Григорьев уверенно заострил уголки губ.

– Красивое имя, – мельком посмотрел он на нее и уверенно стал набрасывать ее фигуру. – А не можете вы мне сказать, почему вы решили пойти в натурщицы? Извините, но девушка с такими данными, какими обладаете вы, может рассчитывать на большее.

Инна стояла, чуть повернувшись к нему правым боком, слегка отставив ногу. Идеальные пропорции, перед которыми склонила бы голову даже Венера Милосская. Таких девочек рисовать всегда приятно.

Пауза несколько затянулась. Мастер поднял голову и по ее напряженному лицу понял, что вопрос ей не понравился. И тут же укорил себя за бестактность, да и потом дело испортил – девушка потеряла прежнюю жизненность, превратившись в изваяние.

– Вам нужно честно ответить или все-таки соврать?

– Извините меня, я не должен был задавать вам этого вопроса.

– Нет, я отвечу… Мне просто нужны деньги. Я познакомилась с одним парнем… Мне кажется, он из этих самых… из крутых. Я просто не хочу идти к нему на содержание. Мне нужны собственные деньги. Хочется чувствовать себя независимой.

– А разве модельный бизнес не приносит прибыли?

Обозначив линию бедер, Григорьев принялся за живот.

– Деньги есть, но их немного… А для того, чтобы получать прилично, нужно заключать контракты с зарубежными фирмами. Очень неплохие деньги платят на презентациях. Бывает, по триста-четыреста долларов. Но у нас на фирме девочек много, а хочется заработать всем. Меня довольно часто приглашают, но я не наглая. Не хочу обижать остальных.

• Предыдущая
• 32/121
• Следующая