На зоне - Сухов Евгений Евгеньевич - Страница 48

• Предыдущая
• 48/72
• Следующая

Веселый был между ними всегда чем-то вроде третейского судьи. Как блатной, он имел четкие принципы, которые позволяли ему быть главнокомандующим на тюремном поле. Часто от его слова, как пахана, зависела судьба того или иного зека. Вот и сейчас он держал в своих руках жизнь новенького, а спорщики обращались к нему за советом.

– Хорошо, договорились, – шумел Мишка Питерский, – пускай Веселый нас рассудит. Если за десять минут этот хер не поднимется, значит, с меня пачка чая.

Остальные зеки, обрадованные новому развлечению, зашевелились. Ставки сделаны, представление начиналось.

– Смотри, как глазами ворочает!

– Место выбирает, куда выползти.

– А может, его к параше подтолкнуть?

– Верхом на сральнике он будет смотреться клево.

– Смотри, смотри, пополз! По-пластунски чешет, чертяка! – радовался Мишка Питерский. – Ну, шевели, шевели копытами! Ползи, жучара!

– Не, не доползет! Сукой будет! Эй, братва, сейчас мы с вами чифирчиком побалуемся.

Но Варяг, с минуту отдышавшись, приподнялся: сначала он оперся на ладони, потом встал на четвереньки и, медленно разогнувшись, встал в полный рост.

– Смотри-ка, братва, а он мужик из крепких.

– Да просто этот чертяка жить хочет, – зашумели из дальнего угла.

– Да какой он чертяка?

– Чертяка, точно чертяка. Вон для него унитаз родней, чем матушка.

– Не, братва, он из крутых. Смотри, смотри, как чешет, ну будто фраер по Бродвею.

– Где я? – негромко произнес Варяг голосом, скорее похожим на стон из свежеприсыпанной могилы.

– На курорте, мать твою! – расхохотался Федя Лупатый.

Его остроту оценили, и камеру тряхнуло от громкого смеха.

Варяг сделал неверный шаг. Руки у него были расставлены в стороны – чем не слепец, потерявший поводыря.

– А может, его пинком подогнать? – поинтересовался Виталька Гроб, получивший кликуху за «мокрые» подвиги. Он слыл беспредельщиком, и сокамерники держались с ним настороже – трудно было предположить, что в следующую минуту может выкинуть этот отмороженный.

– Это ты брось! – строго предупредил Веселый. – В споре важна чистота эксперимента.

Варяг прошел метр, потом другой, оперся рукой о шконку и опустился на свободное место.

– Дошел, сучара, – разочарованно протянул Федя Лупатый. – Я ведь из-за тебя, гада, пачку чая профукал, – и в сердцах он с размаху ударил новенького в лицо. Голова откинулась и громко стукнулась в стену. Варяг завалился на спину и потерял сознание.

– Ты его никак ли замочил, Лупатый? – проговорил Веселый.

– Да разве этой петушне что-нибудь сделается? – поморщился Лупатый. – Его надо к двери оттащить. Пидорам там самое место будет.

– Шлифуй базар, Лупатый, с чего ты взял, что новенький из петушни?

– А мне и смотреть особенно не надо. Такую птицу сразу разглядеть можно. Посмотрите, люди, на его рыло. Разве у коренного может быть такая сытая, довольная пачка? А взгляни на его чистенькие ручки. Да пидор он, пидор. Это ж ясно.

– Не понял...

– Что не понял? Не понял, так еще раз присмотрись, какая витрина холеная. Даже если это и не кочет, так все равно не из наших.

– Ладно, Лупатый, кончай базар и гони проигранный чай.

Федя нехотя, лениво стал развязывать тесный сидор. С явным сожалением он извлек из его нутра пачку индийского чая со слоном.

– В этот раз твоя взяла. Держи обещанное, – сказал Лупатый, вручая проигранный чай Мише Питерскому.

– Ох, хорош! – смачно вдохнул тот аромат чая. – Почифирим, братва.

– Вот только где «дрова» добыть? Последнюю майку вчера спалили. А чифирчику страсть как хочется, прямо душа горит.

– Я знаю, где «дрова» достать, – зло объявил Федя Лупатый, – я у этой петушни как раз рубаху рассмотрел, кажись, из хлопка. «Дрова» что надо! Ну-ка, Лесник, подсоби раздеть залетного, – строго распорядился Федя, кивнув пареньку лет восемнадцати. – Не гоже мне, блатному, в птичьих перьях копаться.

Паренек был деревенским, из глухого сибирского села, затерянного в тайге. Из тех мест, где избы не запираются на ключ, а двери просто припирают палками – значит, хозяина нет дома, а может, подался он в тайгу дня на два, на три – проверить расставленные капканы да пострелять куропаток. Воров в тех местах не водилось сроду, а если попадались таковые, то расправлялись с ними предельно просто – разрубали по частям, а потом скармливали останки свиньям. А потому, когда какой-то бродяга нелегким случаем угодил в деревушку и утащил заготовленный копченый окорочок, разорив при этом крепко сколоченный погреб, Колька разыскал в тайге вора и вколотил ему в череп двойной заряд дроби. Причем свой поступок он не считал грехом и уж тем более убийством – именно так поступали его пращуры, даже не подозревая о том, что за это полагается некое судебное наказание. Возможно, это происшествие осталось бы незамеченным, а труп, разорванный росомахами, исчез бы навсегда, если бы бродяга не оказался известным мокрушником и по его следу не шла целая рота солдат. Недолгое дознание выявило пятнадцатилетнего убийцу, тем более что парень и не скрывался. А еще через два месяца его сунули в колонию для малолетних, где он и дождался перевода во взросляк.

Колька Лесник только хмыкнул на слова блатного, но перечить не стал. Его тонкие длинные пальцы нырнули под ворот рубашки, расстегнули пуговицы. Он, не особенно утруждая себя, с силой дернул отвороты, вырывая пуговицы с мясом.

Под рубашкой оказалась хэбэшная футболка. Лесник пощупал ее и довольно протянул:

– Знатные дрова. Придется разнагишать чертяку. Ничего, в камере у нас теплынь, без рубашечки и маечки не замерзнет. Зато мы душу с чифирчиком отведем.

Голова новичка безвольно и нелепо моталась из стороны в сторону. Лесник задрал футболку и вдруг отдернул руки, как будто его током шарахнуло.

– Братва, наколка-то у нашего постояльца авторитетная: крест с ангелами.

– Брось лепить! – отозвался Гроб. – Откуда у такого фраерка наколка с крестами может взяться?

– А ты глянь.

Виталька Гроб неохотно сполз со шконки, воткнул босые ноги в теплые тапочки и лениво зашлепал к неподвижно лежащему незнакомцу. Его взгляд натолкнулся на темно-синюю наколку законного вора: огромный крест, по обе стороны от которого парили в легких просторных хитонах два ангела.

– Да какой он вор! А за эту липовую наколку он нам еще крепко ответит.

– А ты что скажешь, пахан? – спросил Федька Лупатый. Теперь в его глазах не было прежней решимости. За свой зековский век он сталкивался со многими перерождениями. Случалось и такое, когда дохляк оказывался в таком авторитете, о каком не может мечтать даже дурень с мускулатурой Геркулеса. Видал он убийц с глазами архангелов и совестливых мужиков в обличье Квазимодо. Если наколка сделана не по делу, то отвечать наглецу придется крепко, по полной программе, ну а если новичок и в самом деле вор, то за гнусный базар он может языки охальников вбить в шконку сотыми гвоздями.

Федя Лупатый еще раз посмотрел на наколку. Он знал толк в наколках: такие рисуночки выкалывали лет пятнадцать назад. Это сейчас любой первоходка расписывает себе грудь и спину такими соборами, каким позавидовала бы даже столица златоглавая. По множеству мелких деталей, заметных только искушенному глазу, Федя мог судить, что наколку сделали, когда ее обладателю едва перевалило за двадцать. Если он действительно законный, то в те времена коронами просто так не разбрасывались и, значит, действительно заслуги у него перед воровским миром немалые.

– Веселый, как ты скажешь, так и будет: ты главный, – поддержал Лупатого Мишка Питерский: это был тот редкий случай, когда они действовали заединщиками.

– Я все думаю, – пробасил пахан, – рожа мне его что-то незнакомая, бродяги, ну хоть режьте меня на куски. Воров я знал за свою житуху предостаточно. Но вот от этого так и тянет каким-то фраерским душком. А главное, если он вор, тогда почему молчит «телеграф»?

– Может быть, наш гость фирмач? – спросил Федя Лупатый.

• Предыдущая
• 48/72
• Следующая