Там, где свобода… - Харви Кеннет Дж. - Страница 21

• Предыдущая
• 21/34
• Следующая

Когда его глаза снова открылись, Рут уже ушла. Стул был пуст. Он скосил глаза на стеклянную дверь, которая отъехала в сторону. Вошла женщина в голубом.

— А вы не спите, — заметила медсестра.

Он не знал, как на это отвечать. Наверное, надо улыбнуться. Болело. Может, он смеялся во сне? Он кашлянул. Он уцепился за свою боль. Будто она была частью его тела. Крепко схватился. А она схватилась за него. Улыбнуться, что ли? Но если он улыбнется, это может выглядеть по-дурацки. Это подсказывало лицо. И он просто закрыл глаза и стал слушать.

— Ваша жена пошла перекусить.

Он открыл глаза. Медсестра разглядывала экраны слева от кровати.

— Она сказала, что скоро вернется.

Жена. Боль усилилась. Боль вырвалась из его хватки. Прострелила его насквозь. Медсестра бросилась к нему. Приложила ладони к груди и нажала. Он весь промок от пота. До нитки.

— Вам больно?

Больно? Вот, значит, как? Он застонал. Заерзал в кровати.

Сестра обогнула кровать и подошла с другой стороны. Взяла шприц. С подоконника. Набрала лекарство. И сделала ему укол.

Боль притупилась. Рассыпалась.

— Вот и она, — сказала сестра. — Ваша лучшая половина.

В палату вошла Рут. Неся в руке бумажный стаканчик с кофе. Она была без пальто. Будто жила здесь. Он закрыл глаза. Голова провалилась в подушку. Все исчезло. Все. Не нужно было ни думать, ни чувствовать. Его тут не было. Отлично. Стоило лишь застонать.

Медсестры были как ангелы. Иногда, думая о них, он начинал плакать. Что-то на него находило. Один в палате со стеклянной стеной. Какие они добрые. Терпеливые. Они беспокоились о нем. Проверяли. Мыли его. Это было неприлично, но они, кажется, ничего не замечали.

Врач сказал ему, что каждому пациенту в кардиологическом отделении полагается своя медсестра. По медсестре на больного. Вот как.

— Следите за собой, — сказал врач, кивком указывая на его грудь. — И будете как супермен, когда к вам вернутся силы. Это не займет много времени.

Еще врач объяснял про девяносто процентов блокады в двух местах. Двадцать процентов блокады в третьем месте. Говорил другие слова. Угрожающе высокий уровень холестерина. Гиперфункция щитовидной железы. Язва. Это затрудняло выздоровление.

— Но мы справимся со всем, — успокаивал врач.

Он слушал, потому что у него не было выбора. Он лежал на спине. Под пластырем на груди скрывался шрам. Когда он впервые взглянул туда, то почувствовал себя мертвецом. Вскрыли. Снова зашили. Он удивлялся тому, что не было боли. Только если кашлять или чихать.

Когда приходила Рут, врач разговаривал с ней. Будто сообщал ей важную для нее информацию. Он рассказывал, сколько времени займет полное выздоровление. Что можно делать по истечении этого времени. Какие меры предпринимать.

— Улучшится кровообращение, — объяснял врач, широко улыбаясь. — Пойдет на пользу вам обоим. Вторая молодость.

Рут приносила ему разные диковины. Киви. Манго. Один раз целый ананас. Раньше он никогда их не ел. Он не был голоден. Он предложил ей есть их самой. Ему нравилось смотреть, как она ест. Он боролся с тошнотой.

Когда приходила Рут, он вспоминал о жене. Что с ней такое? Почему она такая, какая есть? Что он сделал, чтобы заслужить ее? Зачем он с ней связался? В восемнадцать лет она забеременела. Вот и все. Ему казалось, что это бессмыслица. Он начал двигать головой. Медленно, туда-сюда, не поднимая с подушки.

— Завтра тебя переводят наверх, — сообщила ему Рут.

— Может быть… — начал он, но от слабости не закончил. Ему кололи наркотики. Говорить было тяжело. — Уотерфорд.

Она рассмеялась:

— Нет.

— Видела Гилберта?

— Гилберта?

— Что?

— Ты говоришь о каком-то Гилберте.

— А… — Он попытался сосредоточиться. Будто старый фильм в режиме замедленного воспроизведения. Кое-где пленка потерлась от времени. Возникали провалы. — Я говорю о Гилберте? — Он рассматривал ее лицо.

— Да. — Она улыбнулась.

О Боже! Господи Иисусе!

Разве можно быть такой красивой? Как это возможно? Он не заслужил ее. Ему хотелось коснуться ее. Только тогда он бы поверил.

Палату наверху он делил с троими другими мужчинами. Все члены клуба «Штопаная грудь». Так назвала их жена одного соседа, когда приходила навестить мужа. Он лежал и слушал. Слышал все, что говорили за ширмой. Люди разговаривали, как будто их не слышал никто. Полушепотом. Но было слышно каждое их слово.

Стежки на груди. Клуб «Штопаная грудь». Он тоже состоял членом клуба.

— Я попросила, чтобы тебя перевели в отдельную палату, — сказала Рут, сидевшая на стуле у кровати. — Завтра, может быть, переведут.

— Не волнуйся, — ответил он. Он не хотел причинять ей беспокойство. Пусть он терпеть не мог болтовни. Соседи и их родственники. Он не хотел слышать их разговоров. Ему все нездоровилось. От их голосов болела голова. Становилось хуже. Так ему казалось. Они вызывали у него гримасы боли. Мужчина, лежавший прямо напротив. Его жена вечно болтала по телефону. С подругами. Передавала им новости о своем муже. Будто ее муж вовсе не лежал рядом. Рассказывала, как произошел сердечный приступ. Как он упал в супермаркете. Удивительно, что еще жив остался. Банки с фруктовым компотом посыпались прямо на него. На голову. Как только череп ему не пробили. Приехала «скорая». Все косые. Вся бригада. Вообще не соображали, что делают. Один раз его уронили. Медсестры. Им тут на все плевать. Человек умирает, а сестру не дозовешься. Да, сейчас ему лучше. Сегодня утром у него был стул.

Не голос, а чистая мука.

— К нам приезжает Кейт Джаррет, — сказала Рут, вынимая из сумки журнал.

— А кто это?

— Пианист. Джазовый.

— А…

— Через месяц. Пойдем?

— Я не знаю.

— К тому времени ты поправишься.

— Если жив буду.

— Будешь. — Она улыбнулась. Прическа конский хвост. Серебряные кольца в ушах. Она смотрела на него, как смотрят на любимых. — Ты уже умирал. Ты через это прошел.

Он вытаращил глаза.

— Как «умирал»?

— Натурально, — ответила она серьезным ровным голосом. — И умер.

Он прищелкнул языком и сразу почувствовал боль. Сразу вспотел. От боли. Пот потек ручьями. Он ждал. Закрыл глаза. Повернул голову. Отвернулся от боли. Но это не помогло.

— Я был мертв?

— Да.

— Долго?

— Не очень. Минут пять. Потом тебя вернули к жизни.

В голове застучало. Это бился пульс. И в то же время ему показалось, что он исчезает. Он напряг память. Что он видел? Где он был? Он был мертв. Ничего не видел. Его нигде не было. Нигде. Это его испугало. Испугало до чертиков. Умер. И ожил. А в промежутке его не было.

— Что с тобой?

Он не мог говорить. Он был мертв.

— Позвать медсестру?

— Нет.

Если не двигаться, то он придет в себя. Лежать неподвижно.

Если он шевелился, то казалось, что это кто-то другой. Что он пытается влезть в тело другого человека. Нужно лежать неподвижно. Тихо. Любые звуки были невыносимы. Даже слова Рут. Он не мог этого выносить.

Рут сидела смирно.

Он смотрел в окно. Вид города. Вдали пристань и холмы. Маленькие дома. Верхом на холме. Тесное соседство. У него там жили знакомые. В домах возле двух резервуаров с нефтью.

Рут открыла журнал и стала читать.

— Скоро обед, — сказала она. — Чувствуешь запах? Ням-ням.

Женщина на той стороне прохода между кроватями: да, он уже ходит. Да, скачет. Вышел в коридор. Вот, он возвращается. Наверное, хочет лечь. Хочешь лечь? Да? Да, он хочет. Да, точно. Вот он ложится.

Сначала он не мог двигаться без посторонней помощи. Он пытался. Не выходило. Слабость. Боль. Он пытался встать сам. Но бросил это дело. Сдался. Сними руку с поручня. Лежи и жди, когда придут и помогут. Сестры подняли его. Он медленно зашаркал по коридору. Важно сразу начать ходить. И мочиться. Они все выспрашивали, помочился ли он. Он пытался. Если не получится в скором времени, то нужно будет вводить катетер. Вот уж чего ему не хотелось. Одна мысль причиняла боль.

• Предыдущая
• 21/34
• Следующая