Потери - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 46
- Предыдущая
- 46/55
- Следующая
– Даже так?
Пытаясь отогнать волной накрывшее болезненное воспоминание, теперь уже Барон потянулся за спасительным графинчиком.
– Что ж, давай, дед Степан, в таком случае выпьем и за нашего чекиста-везунчика! Заочно уважим!..
Вот ведь сколь причудливо тусуется колода: именно утром 23 февраля 1954 года Барон впервые попал в Москву, до которой звероподобно добирался из мест, что насмешливо принято именовать не столь отдаленными. Ага, как же! Попробуйте как-нибудь сами, при случае, пропутешествовать десять суток на перекладных, из коих почти трое – в товарных вагонах. Зимой! Вот тогда и поговорим за юмористические смысловые нюансы.
А ведь в тот морозный февральский день, скитаясь по Москве в поисках загадочной Дорогомиловки, Барон, помнится, проходил, в том числе, и по Покровке. Ах, кабы знать тогда, что здесь, в одном из домов, в уютной, жарко натопленной квартире, по иронии судьбы, как раз встретились-сошлись эти двое! Кто знает, может, совсем по-другому сложились бы последующие восемь лет его непутевой жизни. Конечно, что Гиль, что Кудрявцев – люди ему не самые близкие, но ведь и не совсем далекие. Навсегда впаянные роковыми событиями начала сороковых в нелегкую судьбу Юрки Барона.
Но – не случилось. Не пересеклись стежки-дорожки. Совсем чуть-чуть, казалось бы почти встык, но разминулись. А после – именно что позарастали. Те стежки. Горько. Обидно. Ну да, потерявши голову – по волосам не плачут…
– …Между прочим, Володя сызнова объявился. Вот буквально сегодня утром!
– О как? – не переставая удивляться, крякнул Барон.
– Я-то сам пообщаться с ним не смог, временно пребывая в полубессознательном состоянии. Но, со слов Марфы, Кудрявцев обещался нынче приехать в ДК. Странно, что в итоге… Наверное, служба не позволила. Как-никак – цельный генерал!
– Генерал? Однако!
– Жаль, что у него не получилось. Представляешь, как бы мы сейчас, все вместе?..
«Да уж. Как говорится, не приведи Господь!» – мысленно среагировал на подобную перспективу Барон.
Однако вслух обозначил как бы огорчение:
– Да, жаль. Слушай, дед Степан, а про меня, в ту вашу встречу, Кудрявцев тебе ничего не?..
– О чем и толкую! С его-то возможностями! – не распознал истинной подоплеки вопроса Гиль. – Про Оленьку кое-что сумел разузнать, а вот про тебя…
Тут Степан Казимирович осекся, запоздало сообразив, что брякнул лишку.
– ЧТО? Кудрявцев нашел Ольгу?! Старик замялся, ответил нехотя:
– Ну не то чтобы нашел…
– Дед Степан! Не томи! Рассказывай!
– Володя после войны разыскал следы Женьки Самарина. Да ты ведь в курсе, что их дочь в блокаду?..
– Да-да! Я знаю. Дальше!
– Оказалось, в феврале 1942-го Самарин благополучно эвакуировался из Ленинграда и добрался ажио до Перми. Где и обустроился. Причем столь шоколадно, что после войны решил обратно не возвращаться.
– О как?
– Ничего удивительного. При тогдашнем повсеместном кадровом голоде и дефиците мужиков всего за пару-тройку лет Самарин умудрился сделать головокружительную карьеру. Вплоть до начальника местного стройтреста.
– А почему строй? Он ведь до войны в текстильных кладовщиках ходил?
– Женя, сколько я его помню, был из породы «нам татарам – всё едино: хоть в окопе, хошь за прилавком – лишь бы по пояс».
– Положим, за окоп – это явное преувеличение, – мрачно заметил Барон. – Эту белобилетную крысу в окопы – разве что баграми!
– Пожалуй, тут ты прав. Так или иначе, в 1952 году у Кудрявцева нарисовалась оказия в Перми. Он прилетел туда, заявился прямиком в директорский кабинет к Самарину и прижал его к стенке. С вопросами об Ольге.
– И что дядя Женя?
– Поначалу юлил, скакал, как вошь на гребешке. Но Володя к тому времени был чекистом со стажем, дело свое знал крепко. Так что Самарин в итоге, прости за бутырский жаргон, раскололся и дал показания. Причем в письменном виде. Я специально потом попросил Кудрявцева копию сделать. Уж больно… хм… говорящий документик. Вот приедем ко мне… Ты ведь, надеюсь, сегодня ночуешь у меня?
Нет-нет, никаких отказов я не приму! Дам тебе прочесть эту самаринскую цидулю.
Но Барона такое предложение не устроило – его сейчас буквально трясло от нетерпеливого возбуждения.
– Я обязательно прочту. А пока просто, своими словами перескажи?
– Ну хорошо. Попробую максимально, так сказать, близко к тексту.
Гиль ненадолго задумался, вспоминая, и принялся пересказывать выбитую авторитетом, погонами и, что греха таить, кулаками Кудрявцева самаринскую исповедь.
Которую сам автор озаглавил бюрократически казенно: «Объяснительная».
Я, Самарин Евгений Федорович, по существу заданных мне вопросов, касающихся судьбы дочери врага народа Алексеева В. В., берусь пояснить следующее.
В феврале 1942 года, пойдя на поводу у сына врага народа Алексеева В. В. (Юрия), я и моя, ныне покойная, супруга, движимые исключительно чувством сострадания, в нарушение существовавших на тот момент запретительных мер и правил, взялись переправить из блокадного Ленинграда на т. н. Большую землю малолетнюю дочь врага народа Алексеева В. В. (Ольгу), под видом нашей собственной, накануне скончавшейся от истощения, дочери Елены.
В процессе транспортировки по льду Ладожского озера наша колонна подверглась беспощадной вражеской бомбардировке, в результате которой погибли несколько десятков человек, включая мою супругу. Дочь врага народа Алексеева В. В., не без моего, замечу, деятельного участия, осталась жива, хотя и получила в процессе авианалета психологический шок, выразившийся в почти полной потере речи.
Несмотря на то что изначально мы с супругой брались всего лишь переправить девочку до ближайшей ж/д станции и сдать ее на попечение специальным службам по работе с блокадными детьми, я, осознавая ответственность за больного ребенка, принял решение сопровождать ее вплоть до конечной станции своего следования (г. Молотов[44]). Исходя из того, что в этом крупном промышленном и культурном советском городе девочка сможет получить более квалифицированное лечение.
В процессе совместного следования санитарным эшелоном все расходы по содержанию (кормлению) ребенка я взял на себя. Двое суток спустя, когда наш эшелон встал на запасные пути ж/д станции Галич, я покинул вагон и направился на привокзальную площадь с целью обменять некоторые вещи (собственные и супруги) на продукты для девочки. Однако совершить обмен не успел, т. к. время стоянки эшелона сократили, и мне пришлось срочно возвращаться в свой вагон, запрыгивая буквально на ходу.
Пройдя к своему месту, я обнаружил отсутствие на нем ребенка. Раненые бойцы из числа т. н. неходячих пояснили, что девочка самовольно решила выйти из вагона (вероятно, с целью погулять) и, по-видимому, не успела зайти обратно. Поскольку эшелон к тому времени набрал весьма приличную скорость движения, ответственный за дисциплину в вагоне военнослужащий категорически запретил выпрыгивать на ходу. В итоге мне вынужденно пришлось дожидаться следующей станции, до которой мы добрались лишь через четыре часа. Там я покинул эшелон и стал дожидаться встречного поезда, каковой появился лишь утром следующего дня.
По возвращении на станцию Галич я предпринял ряд энергичных мер по поиску ребенка. Однако все они, к моему глубочайшему сожалению, успехом не увенчались. Скорее всего, выйдя на прогулку, девочка перепутала эшелоны и села в другой поезд. А учитывая, что таковых в тот день на станции скопилось преизрядно, очертить зону поиска вероятного местонахождения ребенка представлялось делом весьма затруднительным. В итоге я оставил местной ж/д-служащей свои координаты в г. Молотов, на случай если вдруг девочка каким-то образом снова объявится на станции Галич, и, скрепя сердце, выдвинулся к пункту своего конечного следования.
И хотя персонально моей вины в том, что девочка отстала от поезда, разумеется, нет, все эти годы я искренне переживал за ее дальнейшую судьбу. Даже невзирая на то, что ее отец (Алексеев В. В.) был врагом народа.
Очень надеюсь, что в конечном итоге ребенок был обнаружен сознательными гражданами и передан на попечительство в соответствующие инстанции, где его воспитали настоящим советским человеком (женщиной).
44
В период с 1940 по 1957 г. Пермь носила название Молотов.
- Предыдущая
- 46/55
- Следующая
