Расследование мотива - Родионов Станислав Васильевич - Страница 24

• Предыдущая
• 24/26
• Следующая

Все знают, что есть ещё горе на земле. Люди ещё страдают, мучаются и плачут. Ещё плачут от горя дети. Но горе-то людское — тоже от людей. Не от компьютеров же?

Ровно в десять Рябинин вбежал в прокуратуру — опоздал на полчаса. Вчера помощник прокурора по общему надзору Базалова дала ему на два вечера три журнала с интересной повестью. Читал до трёх ночи.

Рябинин отпер кабинет, хотел уже войти, как в коридоре со стула взметнулся кто-то длинный и ринулся к нему. Рябинин шмыгнул в кабинет, пытаясь придавить его дверью. Но тот был сильней. Следователь отскочил к столу и увидел перед собой Ватунского — лохматого, серого, с фиолетово-сизыми губами.

— Что с вами? — громко спросил Рябинин, ловя носом воздух, но алкоголем не пахло.

— Сволочи! — шипяще выдавил Ватунский. — Красивые слова говорите! Ну вот я — арестовывайте! А то опоздали, я ведь только ушёл от неё! Ну что стоите? Жмите кнопку! Вызывайте конвой!

Ватунский шагнул вперёд, и Рябинин, как кролик, проскочил в щель между столом и стенкой. Оружие было в сейфе, да и что бы он стал делать с ним — не стрелять же! Ватунский упёрся бёдрами в стол — теперь только этот деревянный прямоугольник разделял их.

— Что с вами, Максим Васильевич? — ещё раз крикнул следователь.

— Ничего со мной!

Его глаза заплыли яростью, как и синюшно-мраморное лицо. Казалось, волосы шевелились от сдерживаемой ненависти. И кулаки — Рябинин увидел закостеневшие кулаки и вспомнил, что Ватунский боксёр. Но он не испугался, не успел испугаться, поражённый видом и поведением Ватунского. Рябинин ошарашенно смотрел в почти не узнаваемое лицо и ничего не думал и не делал.

— О гуманизме болтаете! Психологией интересуетесь?! В душу лезете! Честное слово даёте! Не-ет, вы не следователь! Неужели все вы такие? Мало, что меня бьёт — упавшего, лежачего, казнённого самим собой! Бей! А её-то зачем арестовывать? За жизнь по подложному паспорту? Да вся ваша прокуратура мизинца её не стоит…

И Ватунский двинулся на следователя — то ли хотел приблизиться вплотную, лицом к лицу, то ли ударить головой хотел. Рябинин отпрянул, поражённый дрожащим подбородком, затрясшимися щеками и — глазами, блеснувшими стеклянно. Да в них же стояли слёзы, слёзы у мужчины, у Ватунского! Да он же сейчас заплачет.

Видимо, это был нервный шок. Надо сделать что-то резкое и сильное, чтобы он опешил хотя бы на минуту.

Рябинин дёрнулся вбок, запустил руку под пиджак, к подмышке, где детективы носят пистолеты, напряг лицо и крикнул высоким сорвавшимся голосом:

— Назад!

Ватунский на секунду замер, сбычившись над столом. Рябинин выдернул руку из-под пиджака и, швырнув её вперёд, мягко положил на плечо главного инженера:

— Максим Васильевич, я её не арестовывал. Ради бога, расскажите всё спокойно.

— А кто ж её арестовал? — сдавленно спросил Ватунский, не меняя позы.

— Впервые слышу. Вы не путаете? Да вы сядьте…

Ватунский тяжело опустился на стул.

— Не верю теперь я вам, — зло сказал он, но уже сказал, не крикнул.

— Ну говорите же! — потребовал следователь.

— Сегодня утром арестовали Валю.

— Кто арестовал?

— Вы что, правда ничего не знаете? Или опять играете роль гуманного интеллектуала?

— Даю честное слово.

Кровь возвращалась к лицу Ватунского порциями, растекаясь по щекам лапчатыми пятнами, похожими на осенние кленовые листья.

— Приехал в восемь утра милицейский «газик». Её арестовали. Квартиру опечатали.

— Где вы были?

— Уже на работе. Она мне позвонила. Всего два слова сказала.

— Ничего не понимаю, — сказал Рябинин. — Подождите…

Он снял трубку и начал звонить в райотдел милиции. Начальник был на совещании в Управлении внутренних дел. Заместитель по оперчасти где-то читал лекцию. Второй заместитель работал недавно, и ему звонить не стоило. Тогда Рябинин позвонил дежурному.

— Дежурный Петунин слушает, — раздался в трубке глуховатый голос самого старого работника райотдела.

— Фёдор Кузьмич, Рябинин тебя беспокоит, — потеплевшим голосом сказал следователь. — Как поживаешь?

— A-а, Сергей Георгиевич, — обрадовался и Петунин, — Живём, боремся с преступностью, добиваемся девяносто девять и девять десятых процента раскрываемости. Небось арестовываешь кого-нибудь, машину прислать?

— Да нет. Фёдор Кузьмич, у тебя Новиковой среди арестованных нет?

— Как нет? Есть. Сидит в камере и плачет. Всего одна баба у меня и есть.

— Как она… и за что? — спросил Рябинин и почувствовал, что волнуется.

— Арестована по постановлению следователя прокуратуры из Норильска. Сейчас посмотрю… За мошенничество и хищение из магазина различных товаров и денежных средств…

Петунин замолчал, шурша бумагами, кому-то отвечал, кому-то велел не лезть к нему своей пьяной рожей.

— Так что этапировать её надо в Норильск, — наконец добавил дежурный.

— Фёдор Кузьмич, не надо её этапировать. Её надо немедленно выпустить.

— Как выпустить?

— Она не Новикова, она жила по паспорту Новиковой. Интересно, кто из оперативников занимался розыском? Неужели не могли проверить? Она и в Норильске не была.

— Да я не знаю. Но как же так? Что-то неясно.

— Вот так. У меня её личное дело. Настоящая преступница где-то скрывается, а вы забрали другую, жившую под её именем.

— Мне бумага нужна, — подумал Петунин.

— Фёдор Кузьмич, я сейчас же с курьером отправлю вам отношение — её надо освободить сразу же. А начальнику райотдела я позвоню, как только он придёт. Таких оперативников гнать надо. Ну, хорошего тебе здоровья.

Рябинин положил трубку. Ватунский сидел, скрючившись в три погибели. Его голова опустилась ниже стола.

— Всё поняли, Максим Васильевич? Объявлен розыск Новиковой, оперативник её нашёл, сообщил в Норильск — и вот этапирование. Подошёл формально. Вот так.

— Да, — выпрямился он. — Разрешите, я пойду в райотдел, встречу её.

— Конечно идите.

— Извините, Сергей Георгиевич. Видимо, серьёзная ошибка в жизни, которую, вы говорите, человек не имеет права делать, расщепляется, как уран. Валю вот посадили — какое для неё потрясение! Вас оскорбил… как последний хам.

— Я-то что, — улыбнулся Рябинин, — я-то следователь. Наша судьба такая — терпеть и сдерживаться.

Ватунский пошёл к двери, круто повернулся, решительно зашагал обратно к столу и неуверенно, рывками, протянул руку Рябинину, смотря ему в глаза виновато — возьмёт ли? Рябинин протянул ладонь. Ватунский пожал её крепко, по-мужски.

— Сергей Георгиевич, я к вам обязательно приду после суда… или после наказания. Я обязан вам многим.

Он повернулся и вышел из кабинета.

Ватунский поймал такси, хотя до милиции было две трамвайные остановки. Он сел на заднее сиденье и воспалёнными глазами смотрел на светофоры. При красном свете переводил взгляд на шофёра, мысленно заставляя его ринуться вперёд.

Всё-таки он опоздал. Валю уже выпустили, и она ждала на скамейке во дворе под голой акацией. Задыхаясь, Ватунский схватил её, поднял и поставил рядом с собой. Она только вяло улыбнулась.

— Теперь всё, теперь всё кончилось, — бормотал он, зарываясь губами в её волосы около уха.

Они медленно пошли. Ватунский то и дело останавливался, заглядывая ей в лицо, — профиля ему было мало. Или небо внезапно ясного осеннего дня легло крахмальной бледностью на её кожу, или успела камера вымесить её за несколько часов… Он хотел поймать её взгляд, но она отводила глаза, будто стыдилась всей этой истории.

Они подошли к такси.

— Пойдём пешком, — тихо сказала Валя.

Ватунский отпустил машину.

— Идти далеко, — заметил он.

— А мы только до угла.

Он её не узнавал. Ведь утром виделись — теперь словно человека подменили. У Ватунского от вспыхнувшей жалости задрожали руки и повлажнела кожа под глазами.

— Теперь всё кончилось, — повторил он. — Теперь всё будет хорошо. Нас больше ничто не разлучит. Только тюрьма.

• Предыдущая
• 24/26
• Следующая