Месть географии. Что могут рассказать географические карты о грядущих конфликтах и битве против неиз - Каплан Роберт Д. - Страница 32

• Предыдущая
• 32/91
• Следующая

Тем не менее периферия Евразии не объединится в чисто политическом смысле. В сегодняшнем мире множества региональных гегемонов нет ни единого намека на опасность, о которой говорили и Маккиндер, и Спайкмен, а именно на угрозу господства единой силы над всей Евразией или контроля одной морской державы над евразийским «Римлендом». На это не способны даже китайцы, несмотря на их растущую военно-морскую мощь, поскольку их будут сдерживать вооруженные силы Америки, Индии, Японии, Австралии и других держав в регионе. Тем не менее, как мы увидим, в мире, где расстановка сил определяется искусностью политической игры и где торговля и экономика ценятся куда больше, чем грубая военная сила, геополитика все равно будет подчинена в первую очередь географии, особенно в океанах, где свободного места будет как никогда мало. Чтобы лучше познать этот мир морского центра сил, мы обратимся к работам еще одного мыслителя конца XIX – начала XX в.

Хотя Маккиндер уделял основное внимание господству на суше вследствие развития технического прогресса в сфере дорожного сообщения и железнодорожного транспорта, все та же промышленная революция заставила капитана военно-морского флота США Альфреда Мэхэна, который был чуть старше Маккиндера, сделаться поборником господства на море. Мэхэн считал военно-морскую мощь не только более важной в борьбе за власть, чем сухопутную, но и представляющей меньшую угрозу для международной стабильности. Мэхэн отмечал, что именно «ограниченная способность военно-морского флота применять силу на территориях, удаленных от берега» позволяет утверждать, что он не представляет опасности для свободы. Мэхэн считал, что не евразийский «Хартленд» был географической осью империй, а наоборот, Индийский и Тихий океаны вершили судьбу геополитики. Эти океаны позволили бы морской державе контролировать евразийский «Римленд», оказывая влияние на развитие политических тенденций – благодаря все тем же системам дорожного и железнодорожного сообщения – далеко в глубь территории Центральной Азии. Взгляды Николаса Спайкмена, который и сам придавал большое значение «Римленду» вокруг Индийского и Тихого океанов, были в равной мере сформированы под влиянием Мэхэна и Маккиндера.

Хэлфорд Маккиндер испытывал благоговейный страх перед мощью России, учитывая ее контроль над «Хартлендом». Однако Мэхэн, чья книга «The Problem of Asia and Its Effect Upon International Policies» («Проблема Азии и ее влияние на международную политику») вышла за четыре года до статьи Маккиндера «Ось», нашел слабость России в слишком большом расстоянии, отделяющем ее от теплых вод Индийского океана. «Безнадежная удаленность от открытого моря, характеризующая Россию, лишила ее удобного положения для накопления материальных благ», и, как продолжает Мэхэн, «по этой причине совершенно естественно и понятно, что она испытывает недовольство, которое легко переходит в агрессию…». Таким образом, Мэхэн обнаруживает глубокие психологические тенденции – основанные в действительности на географии – русского национального характера. Мэхэн называет государства, расположенные к югу от России и к северу от Индийского океана, «спорной территорией» Азии, «зоной конфликта между Россией, господствующей на суше, и США, господствующими на море» (спустя 40 лет Спайкмен назовет этот регион «Римлендом»). Говоря об этой спорной территории, Мэхэн подчеркивает важность Китая, Афганистана, Ирана и Турции. Совсем не случайно, что в 1900 г. он сумел назвать государства, которые наиболее важны с точки зрения геополитики и в наше время, – ведь география неизменна.

География помогла разработать стратегию сдерживания Советского Союза при помощи евразийских государств, расположенных к югу от него, во времена холодной войны, в которой участвовали все страны «Римленда». География также помогает определить роль Китая как государства и цивилизации, простирающейся от евразийского «Хартленда» до теплых вод Тихоокеанского бассейна, в то время как география позволяет определить Афганистан и Иран как два государства «Хартленда», имеющих первостепенное значение для судьбы Ближнего Востока. Именно Мэхэн в 1902 г., описывая регион между Аравией и Индией, имеющий стратегическое значение для флота, впервые использовал термин Middle East («Средний Восток» – Ближний Восток вместе с Ираном и Афганистаном именуется как Большой Ближний Восток). Индия, как он отмечает, занимающая середину береговой линии Индийского океана и защищенная с севера Гималаями, является важнейшим регионом для вторжения с моря как на Средний Восток, так и в Китай. Военно-морские силы, как следует из этого, предоставляют средства, разработанные Мэхэном, при помощи которых Соединенные Штаты, расположенные на огромном расстоянии, могут оказывать влияние на Евразию в «замкнутой системе» Маккиндера.[191]

«Океаноцентрические» взгляды Мэхэна имеют, однако, свои недостатки. Штраус-Хупе объясняет в своей «Геополитике»: «В том, как Британия и США придерживались доктрины Мэхэна, они [Хаусхофер и другие приверженцы немецкой геополитической школы] видели блестящую возможность для Германии. Пока англосаксонские державы использовали доктрину [Мэхэна] – такую привлекательную, поскольку она обещала им как безопасность, так и бизнес в обычном понимании – в качестве фундамента для своей обороны, Германия могла спокойно рассчитывать на то пространство, которое ей было необходимо для начала тотальной войны».[192] Иными словами, доктрина Мэхэна о морском господстве, фокусируясь на всеобщей евразийской безопасности, не принимала во внимание возможность того, что может существовать такая сухопутная военная мощь, которая благодаря своей агрессивности сумеет проложить дорогу по Европе от Пиренейского полуострова до Урала.

Тем не менее Мэхэн сумел замести следы. Он писал: «Должное использование и контроль над морем – всего лишь часть механизма, при помощи которого накапливаются материальные блага».[193] Тем не менее его ход мыслей больше подходил для морской экспансии США по всему миру, нежели для поддержания равновесия сил в Европе. По словам Штраус-Хупе, в доктрине Мэхэна просматривались явно «империалистические амбиции». Дело заключалось в том, что конечной целью американского государства было не просто предначертанное судьбой господство на территории «от моря до моря» («от Атлантики до Тихоокеанского побережья»), но и господство в Карибском и Тихоокеанском регионах, что сделало бы США самой влиятельной державой в мире. Мэхэн считал, что государство должно либо расширяться, либо погибнуть – поскольку для державы было невозможно удерживать свои позиции, «стоя на месте». Как тактик он часто также не очень вдавался в детали, веря в то, что господства на море можно достичь, постоянно наращивая военно-морские силы: «многочисленный флот линейных кораблей».[194]

Тем не менее Мэхэна, который начиная с 1883 г. за 20 лет опубликовал 19 книг, сложно поймать на слове: ему свойственны не только империалистические амбиции. Он также был демократом, который, несмотря на его высказывание, что демократические государства не очень поощряют издержки на военные нужды, открыто предпочитал демократическую форму правления монархическому варианту. Он вовсе не считал, что многочисленный флот был абсолютно необходим для США, которые, по его мнению, должны были сотрудничать с Великобританией, поскольку господство на море возможно лишь в коалиции. Он считал войну неестественным состоянием для государств, к которой тем не менее, как это ни трагично, нужно быть готовым. Он также предвидел систему многонациональных морских союзов, которая должна была стоять на страже всеобщего блага. Так что важно не искажать его взгляды.[195]

• Предыдущая
• 32/91
• Следующая