У обелиска (сборник) - Перумов Ник - Страница 48
- Предыдущая
- 48/126
- Следующая
Она написала на доске несколько уравнений, стараясь писать как можно убористей, чтобы осталось место для ответов, а потом подумала, стараясь проговаривать про себя каждое слово: «Мать не знает, что ты мысли читаешь? Почему?»
«Она и так за меня боится. Я же потенциальный шпион, агент врага, – Оля подчеркнула последние слова двумя жирными чертами. – Если майор узнает, что я мысли читаю, плохо будет. Я читала – правда, плохо».
– Да, так, – проговорила Нона, словно подбадривала племянницу за хорошо решенное уравнение. – Только вот здесь внимательнее.
Оля стерла написанное и принялась строчить снова:
«Она боится, что я узнаю, что немка, и мне больно станет. А я знаю. Только она моя мама, а где я родилась, дело прошлое. Вы ее любите. И я ее люблю. Если вы захотите ей плохое сделать или нас разлучить…»
Оля оборвала фразу и многозначительно посмотрела на тетку.
«А ты не думала, что ей без тебя лучше?» – подумала Нона, с удовлетворением заметив, как мелькнула во взгляде девочки настоящая искренняя боль, но Оля быстро справилась с собой и, старательно выводя слова, начертила:
«Земля и сила исконная знают, что кому лучше. Я маг, я знаю».
– Ну, как дела у вас? – спросила, подходя, Зойка.
Нона даже сморгнула изумленно, когда на доске вместо слов обнаружились ровненькие столбики цифр, идеально решенные уравнения.
– Старается, – выдавила из себя Нона. – Умница.
Оля просияла.
– А теперь и правда нужно мне за цифры сесть. Но мешать вам не хочу. Час поздний, все по комнатам уже, так что я на кухне посижу, вчитаюсь. Как ложиться станете, позовите.
Она не успела выйти. В дверь тихо постучали, заглянула Алевтина:
– Там майор ваш, Зойка. Нервничает очень, спрашивает, не спите ли.
– А что сам не вошел?
– Говорит, топать сапогами по чистому не хочет, – с каким-то странным выражением сказала Алевтина. – Просил срочно.
Зойка выскочила в коридор, набрасывая шаль. «Ох ты ж, матушки! – воскликнула тихо. – Это что ж у вас? Как?» – и крикнула громче: «Оля, скорее!»
Когда Нянька и Нона выбежали следом за девочкой, в коридоре уже не было никого. Только темные следы там, где стоял, дожидаясь, странный майор.
Нянька, бранясь, пошла за тряпкой. Пожалев старушку, Нона забрала у нее ведро и отправила всех по комнатам, пообещав, что уберет сама. Внизу под окнами, взвизгнув шинами, на полной скорости вылетел из двора военный фургон.
Даже при свете тусклой лампочки было видно, что с сапог военмага капала на пол не грязная вода, а что-то более густое, вязкое. Нона потрогала капли пальцами, понюхала, ощутила едва уловимый запах железа. Она тщательно оттерла с пола кровь и долго полоскала тряпку, меняя воду в ведре, а потом терла жесткой мочалкой руки, словно пытаясь выполоскать и смыть страх, который, казалось, въелся в руки и ядом поднимался от пальцев к плечам, заставляя дрожать, как от холода.
Дрожь не отпускала ее до утра. Цифры в бумагах, что дал Крапкин, плыли перед глазами, их заслоняло видение окровавленных сапог майора-колдуна. Отказавшись от завтрака, Нона устроилась у окна, наблюдая за въездом во двор. Отчего-то с каждой минутой крепла уверенность, что Зойка не вернется.
Но она вернулась – бледная, встревоженная, усталая, и все же живая и невредимая. Как и раньше, молодой незнакомый лейтенант внес Олю, уложил на постель и тотчас уехал, предоставив Зойке ухаживать за дочерью.
– У него с сапог кровью в коридоре накапало, – тихо произнесла Нона, когда сестра отошла от кровати, проверив все ремни и амулеты, а Нянька отправилась в магазин, купить «Олюшке» чего-нибудь «побаловаться» после тяжелой работы.
– Ты в институт не опоздаешь? А то мы явились, задержали тебя, – попыталась перевести тему Зойка. Подхватила узелок и направилась в ванную. Только теперь Нона заметила, что одета сестра странно – в новенькую гимнастерку, но размера на три больше, чем нужно, даже манжеты завернуты; галифе вроде бы впору, ношеные, но колени потерты на ладонь выше Зойкиных. «Уезжала-то Зойка в штатском», – припомнила Нона.
Вопреки бившему тревогу внутреннему голосу, она вошла в ванную вслед за сестрой. Зойка спрятала узелок за спину.
– У тебя там что?
– Оле плохо стало в госпитале. Вырвало ее прямо мне на платье, вот и переоделась во что пришлось. Дай, застираю, – Зойка попыталась вытолкать Нону за дверь ванной, но та нырнула сестре под руку и выхватила узелок. И развязывать не пришлось – пятна крови на узелке расплывались все шире.
Нона кинула его в ванную, торопливо вымыла руки и бросилась ощупывать сестру.
– Где?
– Да что где-то?! – рассердилась Зойка, отталкивая ее руки.
– Мучили они тебя? Пытали? – Перед глазами Ноны все поплыло, сдерживаемый много часов страх вырвался, захлестнув ее волной паники. – Это из-за Оли? – тараторила она, продолжая шарить руками по плечам сестры. – Зойка, брось ты ее, отправь куда-нибудь, в интернат, пусть маги за ней смотрят. Ведь ты не виновата ни в чем! Я и бобылихой проживу, мне не страшно, будем с тобой вдвоем. Все лучше, чем так мучиться…
Несколько мгновений Зойка стояла словно окаменелая, а потом размахнулась и со всей силы ударила сестру по щеке. Нона отшатнулась, но замолчать уже не могла:
– Не виновата ты в том, что это «слово Материнское» тебя выбрало. А я по глазам вижу, сколько ты уже из-за нее вынесла…
– Да нет на мне ничего. Ни одной царапины. Чужая это кровь, чужая! – крикнула Зойка сердито.
– Знаю я магов, они потом все замажут, заколдуют… – Нона ткнула в лицо Зойке руку, где не было и следа от заговоренного Крапкиным ожога. – Будь это чужая кровь, стала бы ты от меня прятать?
– Стала бы, – строго ответила Зойка. – Думаешь, отчего я, когда вы с няней Катей про фронт меня спрашиваете, рассказываю только веселое и хорошее? Именно это и делаю, Нонча, чужую кровь прячу, которой я реки видела. Думаешь, это кровь?
Повернулась к ванной, налила воды в таз, развязала узелок и вытряхнула платье в воду.
– Как-то раз везла полковника нашего, Романа Ивановича. – Зойка взяла деревянные щипцы и расправила платье в тазу. Вода тотчас стала бурой, по поверхности поплыли какие-то серые пятна. – Смотрим, у дороги «летучка» – девчонка-военфельдшер лежит раненая, шофера убило. Я под брезент, в кузов гляжу – там соломки чуток, семеро бойцов без сознания. Товарищ полковник говорит, давай в санбат, в соседнем селе стоит. Я в «летучку» – и повезла. Ухаб на ухабе, слышно, как ребят раненых в кузове подбрасывает и об пол грохает. А на них живого места нет. В санбате стали доставать, а из кузова кровь как вода льет, хоть ведро ставь.
– Выжили они? – стыдясь своей истерики, спросила Нона, подходя к сестре. Зойка не смотрела на нее – только переворачивала щипцами платье, наблюдая, как светлеет вода. Очень осторожно, чтобы не коснуться рукой поверхности воды, не плеснуть на себя или Нону. «Конечно, столько крови видеть – захочешь ли снова к ней прикоснуться сейчас, когда уж война кончилась и ты дома?» – оправдала странную брезгливость сестры Нона.
– Откуда я знаю, Нонча. Я выгрузила и назад рванула. «Летучку» санбату оставила, велосипед взяла у почтальонши деревенской – и обратного ходу. У меня посреди поля товарищ полковник на мертвеце сидит. Думала, все седло сотру, галифе-то в крови, засохло, как корка, но и километра не проехала – моя машина навстречу: полковник шофера похоронил и за мной едет… А еще в другой раз…
Зойка не отрывала глаз от завертей грязной воды, которая лилась через край таза, а все не становилась чистой – плавала по поверхности бурая с проседью пена, оседала на островках ткани. Зойка шевелила ее механическими движениями, сжав в руке щипцы так, что пальцы стали белые, а вены на руке вздулись синими нитками. Постращать хотела Зойка, объяснить, доказать, думала – выпустит из запертого дома своей памяти один крошечный призрак прошлого, напугает старшую сестру и замолчит снова. Но призраки рванулись к живому, и Зойка уже не в силах была их удержать.
- Предыдущая
- 48/126
- Следующая
