Были давние и недавние - Званцев Сергей - Страница 31
- Предыдущая
- 31/77
- Следующая
Соня! Не один только Николай Чангли-Чайкин был влюблен в нее. Я помню довольно известного впоследствии поэта Валентина Парнока, уроженца Таганрога, человека до такой степени худого, что его хотелось повести в ресторан накормить. Валя студентом уехал в Париж и бедствовал там, время от времени посылая своим таганрогским знакомым, которых он считал зажиточными, отчаянные телеграммы, всегда одного и того же содержания: «Позисион террибль» («Положение ужасное»). Далее следовала просьба выслать деньги. В конце концов, уж неизвестно на какие средства, он вернулся в Таганрог и здесь занялся насаждением нового тогда танца — танго, главным образом в самом трагическом его варианте — «танго смерти», «танго отчаяния» и пр. Он сам танцевал на эстраде, худой и рыжий, извиваясь всем телом и дрыгая худущими ногами, танцевал во фраке, завезенном из Парижа и, видимо, купленном там у старьевщика.
Вскоре он катастрофически влюбился в Соню Н. Он посвящал ей сонеты, но она впервые слышала это слово и была шокирована и чрезмерной рыжестью воздыхателя, и его двусмысленной профессией танцора-поэта.
Шансов Валя Парнок, видимо, имел не больше, чем водовозная кляча — прийти первой на дерби. А тем временем Николай Чангли-Чайкин действовал напористо и еще — в который? — раз сумел доказать, что женщина — это крепость, которую легче взять осадой, чем штурмом. Николай женился на Соне. На свадьбе Ваня истово играл на разбитом рояле танцы…
Через полгода Соня ушла к богачу-экспортеру Канаки, но это лежит уже за пределами нашего рассказа. Оставаясь же в его границах, отметим, что именно Николай толкнул своего отца-галантерейщика на преступление…
Николай сразу же увидел, что, если он не достанет в ближайшие дни двух тысяч рублей на свадебную поездку за границу, он потеряет все позиции, которые завоевал с таким трудом.
— Папа, — сказал он отцу, — она хочет ехать в Биарриц.
— А сколько нужно денег? — деловито спросил старик.
— Много. Тысячи полторы, две. Она привыкла к роскоши.
Старый галантерейщик ненатурально засмеялся:
— Привыкла?! Живет без родителей, у тетки — и привыкла?!
— Все равно, — убитым голосом сказал сын. — Если я не достану денег, я повешусь.
— Достанем! — крикнул отец. — Пусть повесился бы чертов барон, который носится по свету, а внучку подкинул тетке в Таганрог! — Он спохватился и на этот раз тихо и уверенно сказал: — Достанем!
Вот тут и начинается возвращение присяжного поверенного Золотарева в нашу историю. Именно ему и была поручена защита старого Чангли-Чайкина на суде, перед которым он вскоре должен был предстать по обвинению в преднамеренном поджоге своего несчастного магазина для получения страховой премии. Он обещал сыну деньги, твердо рассчитывая именно на эту премию, которую, по его убеждению, он легко получит в результате пожара. Правда, магазин не был застрахован, но для этого достаточно одного часа: страховые агенты в Таганроге — люди энергичные, жаждущие заработка. А заработок они получают только после того, как кого-то или что-то застрахуют. Волокиты здесь ждать не приходилось. Без волокиты последует и так называемый «страховой случай», то есть пожар. Мало ли от чего могут загореться столь горючие целлулоидовые воротники и манжеты! Разве люди не знают, что целлулоид горит особенно охотно? Знают! Ну, а заодно загорятся и манишки, и дамские панталоны, и корсеты с китовым усом, и разноцветные пуговицы, которые лежат в ящиках уже седьмой год без спроса, потому что они не кокосовые, модные, а какие-то деревянные: покупал в кредит, а в кредит присыплют товар сортом похуже. Но неважно! На всякий товар — своя цена, а страховка будет в размере полной стоимости. Только так!
— Деньги я достану через неделю, — твердо сказал сыну Чангли, обдумав всю процедуру: день — на страховку, день-два — на пожар, дня три — на оформление и получение денег.
Сын ушел обрадованный и вместе с тем задумчивый: откуда отец возьмет такую сумму? Займет, конечно! Но ведь придется платить проценты…
Страховым агентом общества «Саламандра» был, между прочим, старый Илья Федорович Слезников. Ему перевалило за восемьдесят, но он по-прежнему волочился за доступными красотками, выпивал по маленькой, и по-прежнему все знакомые звали его Ильюшкой. Имущества у него числилось: старый топчан, на котором он спал в короткие стариковские ночи, и щегольская палка-тросточка с набалдашником, изображающим голую женщину.
Агентом страхового общества Ильюшка сделался совсем недавно и даже невзначай. Прогуливаясь, по обыкновению, со своей щегольской тросточкой, которую он умел крутить в воздухе, как французский тамбур-мажор крутит жезл, приводя в восхищение таганрогских мальчишек, он слегка припадал на правую подагрическую ногу и все же не терял лихой походки; в старом, истрепанном пиджаке, в брюках с бахромой и с шейным платком вместо воротника, Илья Федорович ни в какой мере не опускал седой головы в старой рваной шляпе перед прохожими.
И вот однажды его внимание остановило рукописное объявление, приклеенное на дверях таганрогского отделения страхового общества «Саламандра». Илья Федорович прочел, шевеля губами с окурком:
— «Ищем сдельных агентов по страхованию. Хорошее вознаграждение».
И тут его судьба была решена. Он, наверно, сильнейшим образом поразил своим появлением заведующего отделением украинца-толстяка Соломатенко. Однако быстро соображающий полпред горящей, но не сгорающей «Саламандры» решил в душе, что он тут ничем не рискует, благо никакого жалованья агентам не платилось, а буде Ильюшка кого застрахует, то и получит свой процент, вот и все. Поэтому разговор состоялся весьма благожелательный, и через десять минут Илья Федорович вышел на улицу, ощупывая в кармане своего видавшего виды пиджака несколько новеньких хрустящих полисов, уже подписанных Соломатенко и припечатанных печатью. Только и оставалось вписать имена новых страхующихся и получить их подпись, равно и первый взнос.
Получить проценты, или, как именовали в Таганроге эти самые проценты, «процент», очень даже привлекло Слезникова. Тут был какой-то элемент игры, тут тоже мог быть выигрыш в случае удачи. Не ленясь — это было не в характере Ильюшки — и уже не вертя палку в воздухе, а опираясь на нее при ходьбе для скорости, он обошел несколько лавок на Петровской улице и повсюду удалялся ни с чем: лавки были уже давно застрахованы или же их хозяева больше уповали на волю божию, чем на «Саламандру». И вдруг — о удача! — Слезников узнал у хозяина очередной лавки, галантерейного магазина Чангли-Чайкина, понурого старика, выглядевшего сегодня особенно понуро, что он совсем не прочь застраховать свой товар. Больше того, услышав от Ильюшки цель его прихода, Чангли-Чайкин явно оживился и даже сказал, что сам собирался в «Саламандру» просить страховки.
— Не ровен час, Илья Федорович, — деловито сказал неудалый галантерейщик, — займется (этим таганрогским словом обозначилось понятие «загорится») что-нибудь, а у меня товар нежный: дамские панталоны, опять же воротнички…
— А на какую то есть сумму вы желаете совершить страхование? — солидно спросил Илья Федорович, сразу впадая в нужный деловой тон.
— На две тысячи! — быстро, пожалуй, чересчур быстро, ответил Чангли и беспокойно посмотрел на странного противопожарного агента, имевшего вид скорее пострадавшего от пожара.
— На две? — переспросил Ильюшка, памятуя наставление заведующего отделением, объяснившего, что страхующие склонны преувеличивать стоимость страхуемого.
— Да, на две! — как будто с вызовом, во всяком случае настойчиво подтвердил хозяин лавки.
«Ну и хорошо, что на две! — подумал Слезников. — Мне же лучше: больше будет процент!»
Он вынул из кармана бланк полиса и, надев на толстый, в лиловых прожилках, нос кривое пенсне, стал заполнять пустующие графы бумаги, повторяя вписываемые слова вслух:
— «…галантерейный товар разного рода и пола, как мужеского, так и женского… Сроком год… с сего числа… на сумму две тысячи рублей…»
Через двадцать минут, несмотря на некоторую замедленность рукописных действий Ильюшки, бумага была готова и подписана Чангли-Чайкиным, который все время заполнения полиса вел себя крайне неусидчиво, вертелся на стуле, вскакивал и снова садился; следуемый с него первый взнос отдал почти весело, без обычного купеческого вздоха, что, впрочем, не вызвало подозрения со стороны Ильюшки: «А хоть бы на голову стал, процент-то мне идет!» Подумал он, уже передавая хозяину лавки готовую бумагу, еще и другое: «Лишь бы пожара не случилось в скором времени, выгонит меня старый хохол. Да нет: откуда же пожар? Сам Чангли-Чайкин не курит, огня не зажигает: как стемнеет — закрывает лавку. Авось все будет хорошо!»
- Предыдущая
- 31/77
- Следующая
