Билет в одну сторону - Костина Наталья - Страница 4
- Предыдущая
- 4/68
- Следующая
– Привет. Я тут мимо проходил, подумал – может, ты еще здесь?
– Пицца, пирожки с мясом, булочки с корицей… что это было? – Я кивнула на останки пиршества.
– Обыкновенный батон, Мурзик, всего лишь батон! – рассмеялся Макс. – Получил море удовольствия так сказать по дешевке. Все равно как сходил в цирк и зоопарк одновременно. Ну а ты сама чего хотела бы? Пиццу, булочку с кофе? Пирожков в парке, в конце концов?
– Богатый выбор. Подумать можно?
– Анька, ты ужасно худая и еле на ногах стоишь, – вдруг сказал он.
И тут я заметила, что Макс уже не улыбается. Что лицо у него такое же мрачное и сосредоточенное, как тогда, когда мы в четыре руки разбирали брусчатку в киевских переулках или, как бурлаки на Волге, волокли к Майдану старые покрышки, связав их веревкой. Тогда он точно так же ни к селу ни к городу обнаруживал, что у меня в кровь содраны пальцы или промокли ноги – хотя ТОГДА у всех у нас были мокрые ноги и израненные руки, полные заноз от деревянных щитов, ящиков, поддонов, но это никого не волновало. Только Макса и только в отношении меня. Может быть, это и есть любовь? Настоящая, а не та, когда имеет место только оздоровительный пятнадцатиминутный секс, а потом двое снова разбегаются и сидят пусть и в одной комнате, но каждый у своего компа.
Я ведь знаю, что Макс относится к той категории, перед которой сама я благоговею – к самой высшей, не признающей компромиссов с собственной совестью. Я, к сожалению, оказалась на это не способна. А Макс… Он был рядом, когда я готова была отступить и уступить, когда мне показалось, что все кончено… пускай на какой-то паршивый миг – но все же показалось. Не потому ли я сейчас так упорствую в своей поломоечной епитимье? Не я ли сама наложила на себя это наказание в виде неприятной, неквалифицированной работы, причем совершенно бесплатной? Да, я из тех принципиальных дур, которые не то что деньги – шоколадку не могут взять! Как раз сегодня мама одного из раненых пыталась сунуть ее мне в карман – разумеется, не для того чтобы я лишний раз шваркнула тряпкой у кровати, а просто так… Но я закусила губу и молча выложила подношение на тумбочку – хотя я сама из семьи потомственных медиков и к «барашкам в бумажке» отношусь совершенно спокойно, но… ее мальчику или ей самой это сейчас было нужнее.
На практике мне не раз приходилось наблюдать, как родственники, смущаясь, заталкивают деньги в карманы врачебных халатов – но я, выросшая в семье, где периодически то мама, то папа выкладывали на стол коробки конфет с засунутыми под целлофан аккуратными бумажными конвертами, в отличие от многих, всегда считала это чем-то само собой разумеющимся. Человеческой благодарностью, дополнительной оплатой, бонусом за качественно проделанную работу, премией по результату – назовите это как угодно, но не взяткой.
Настоящие взятки и откаты, как и весь наш многоэтажный, уходящий корнями в незапамятные времена, необъятный институт взяточничества, я просто ненавижу лютой ненавистью. Все общественные надстройки у нас прочно стоят на фундаментах под названиями: «не подмажешь – не поедешь», «сухая ложка горло дерет», «с переднего крыльца отказ, а с заднего – милости просим!». И медикам, как и юристам, устроиться на престижную и денежную работу без огромной взятки просто невозможно – каким бы хорошим специалистом ты не был.
Моя подруга Ника, окончившая в прошлом году с красным дипломом юрфак, до сих пор мыкается по случайным заработкам. Сейчас она ведет документацию в одной хилой конторе, а ее сокурсница, знаниями отнюдь не блиставшая, уже помощник судьи и раскатывает на собственном авто. Вот поэтому я и не переношу никаких леваков – даже в виде невинной шоколадки. Разве не в борьбе за это мы вышли всей страной на Майдан? Мы стояли под ледяными струями брандспойтов, а потом и под пулями ради того, чтобы никто больше не смел воровать и брать то, что ему не принадлежит, – даже по мелочи. Чтобы власть исполняла свои обещания. Чтобы огромный корабль коррупции наконец дал течь и затонул вместе с грязными политическими крысами. Вот почему я сегодня не взяла этой шоколадной плитки, положенной мне в карман от чистого сердца…
Я бреду рядом с Максом и мрачно размышляю: выжили бы мои родители, родившие меня в голодные девяностые, не приноси папа домой после операций деньги? Эти несколько купюр, которые, смущаясь, клали ему на стол родители больных детей, от которых уже отказались другие врачи, символизировали не взятку – какая может быть взятка за жизнь ребенка! – но простую человеческую благодарность. Да, возможно, он не брал бы их, этих подношений в мятых конвертах, не будь постоянных задержек в зарплате, маминого декрета и меня – которой нужно было и качественное питание, и фрукты, и детский велосипед… У нас испокон веку принято благодарить врачей чем бог послал – в сельской местности бытовал обычай отдариваться натурой, в городе же врачу клали на стол конверт. Да уж… выходит, я склонна оправдывать издержки собственной профессии, называя их «традицией», и при этом нетерпимо осуждать других? Стоит ли после этого удивляться тому, что те, другие, поступают точно так же, как и мы, мыслящие иначе? Нет, но это действительно свинство – давать деньги за то, чтобы юриста устроили на хлебное место, а он, в свою очередь, создавал бы вокруг себя клан оправдывающих или осуждающих за деньги – и так от самого верха до самого низа – вот это и есть самая сущность, гнилая сердцевина взятки! Это – взятка с большой буквы, взятка в квадрате! Да, хорошо было бы обсудить все это с Максом, только, боюсь, он…
– Эй, о чем так задумалась? Ужин проворонишь!
Все мои рассуждения о правых и виноватых тут же испарились из моей головы – так вкусно пахло там, куда меня, двигающуюся как сомнамбула, приволок мой друг. И не только приволок, но даже усадил в весьма удобное кресло! Значит, все-таки не какие-нибудь студенческие пирожки в парке, а пицца в приличном кафе.
Он сидел напротив – красивый молодой мужчина, мой друг, любовник и соратник в одном лице – и нетерпеливо вертел в руках салфетку.
– Ну что, Мурзик, поведаешь мне, почему у тебя все время такой вид, как будто ты… – Макс пощелкал пальцами и радостно выдал нужное определение: – зависаешь!
Да, наверное, я зависаю… точно. Не могу ни на чем сосредоточиться. В таком состоянии я действительно не врач, а так… работник ведра и швабры. Ладно, это мы как-нибудь преодолеем… но вот скажите вы мне, отчего это нашим самым близким людям, которые знают нас как облупленных, иногда может до чесотки приспичить узнать ход чужих мыслей? Для чего им это нужно? Бесцеремонно влезть на охраняемую территорию? Забраться в самое что ни на есть личное – все равно как в комод женщины, которую видишь в первый раз в жизни, и рассматривать там ее нижнее белье. Я сама никогда не задаю таких вопросов – жду, когда человек просто созреет для откровений, а вот Макс терпением отнюдь не обладает. Очень хочется вот так, по ходу отбояриться от него замечательно прокатывающей формулой: «Да ни о чем я не думаю. Просто сижу». Но… Пусть он не слишком деликатен, но кому, как не Максу, можно рассказать все? Лишь ему, не знающему сомнений и умеющему отличать белое от черного и плевелы от семян разумного, доброго, вечного, я могу поверять свои сумбурные мысли. И почему, почему я так от него отгораживаюсь, хотя совершенно точно знаю, что меня поймет только он? Не потому ли, что Макс – это моя совесть… а от совести мы предпочитаем прятаться. Не давать ей воли, потому как совесть – это такая штука: только выпусти ее на свободу – вмиг сгложет до костей. Да, стоит мне озвучить свои невеселые размышления, как прямодушный Макс, который всегда знает, как жить правильно, тут же даст мне указания, куда и каким курсом идти… После этого мне останется только одно – снова залечь на месяц на дно, потому что следовать советам Макса сегодня я не могу. Я упрямо сворачиваю с прямого шоссе на свою путаную и извилистую дорожку… которая меня пока никуда не привела. Только бурелом, трясина и шишки, валящиеся на мою несчастную голову. Может быть, действительно пора поменять ее на верный путь, а не то она и вовсе заведет меня в тупик? Но… иногда в тупиках открываются двери в иные миры и новые пространства. Только я не хочу сейчас обсуждать это все с Максом. Не хочу, и все. Баста. Край. Именно потому, что для него белое – это всегда белое, а черное – это тьма, Мордор, и нет никакой середины… Мой верный поклонник не мучится дурацкими, яйца выеденного не стоящими вопросами и ненужными рефлексиями – но почему же тогда он выбрал меня? Меня, способную плакать и смеяться одновременно, унаследовавшую взрывной характер матери и романтические стороны натуры отца – странную смесь, плохо совмещающуюся в одном флаконе даже при длительном взбалтывании. Холерический темперамент, астения, быстрое нервное истощение… это я сама, как дипломированный медик, предупреждаю его – но прежде всего себя. Удивительно, как при этом я еще так долго продержалась в госпитале! Да и на медицинский я, наверное, зря пошла…
- Предыдущая
- 4/68
- Следующая
