Без семьи (др. перевод) - Мало Гектор - Страница 4

• Предыдущая
• 4/53
• Следующая

Старик сидел неподвижно, прислонившись к спинке стула и облокотившись на стол. Около его стула лежали три собаки, тоже не шевелясь: белый пудель, маленькая серая собачка с доброй мордочкой и черный пудель. На белом пуделе была старая полицейская фуражка, которая придерживалась под подбородком ремешком.

Пока я с любопытством рассматривал старика, Барберен и трактирщик говорили обо мне. Барберен рассказывал, что хочет отвести меня к мэру и потребовать, чтобы ему платили за мое содержание. Значит, вот чего добилась матушка Барберен. И я понял, что если Барберену будет выгодно держать меня у себя, то мне нечего бояться.

Старик, по-видимому, совсем не слушавший разговора, вдруг показал на меня рукой и обратился к Барберену.

– Вам не хочется держать у себя даром вот этого мальчика? – спросил он, выговаривая слова как иностранец.

– Да, его.

– И вы думаете, что вам будут платить за его содержание?

– Конечно. У него нет родных, он живет у меня, и потому мне должны платить. Это справедливо.

– Ну, а я уверен, что вы не получите ничего.

– В таком случае он отправится в приют воспитательного дома. Никто не может заставить меня кормить его даром. Пусть идет хоть на улицу!

– Вы могли бы, пожалуй, избавиться от него теперь же, – произнес, немного подумав, старик, – и даже с выгодой.

– Если вы укажете мне, как это сделать, я с удовольствием поставлю вам бутылку вина, – сказал Барберен.

– Так велите подавать вино. Ваше дело в шляпе.

Старик встал со стула и сел около Барберена. И когда он вставал, баранья шкура на его груди вдруг приподнялась в одном месте, как будто под ней было что-то живое. Я со страхом смотрел на старика. «Что-то он скажет? Что со мной будет?» – думал я.

– Вы хотите, – начал он, – чтобы этот мальчик не ел ваш хлеб даром, чтобы вам платили за его содержание?

– Верно! Потому что…

– Мне не нужно знать, почему. Довольно и того, что вы хотите отделаться от него. Тогда отдайте его мне.

– Отдать вам такого красивого мальчика? Поди сюда, Реми.

Я, дрожа, подошел к столу.

– Не бойся, – сказал мне старик, а потом обратился к Барберену. – Я не говорю, что он некрасив. Если бы он был безобразен, я не взял бы его. Уроды мне не подходят.

– Ах, если бы он был о двух головах или хоть карлик…

– То вы, конечно, не отдали бы его в воспитательный дом. Уродов можно показывать и получать деньги. Но этот мальчик не урод и не карлик. Он вам ни к чему.

– Он может работать.

– Ну, он не выглядит сильным.

– Это он-то не силен? Полноте! Да он силен как взрослый. Посмотрите-ка на его ноги – видите, какие они прямые? – и Барберен приподнял мне панталоны.

– Слишком худы, – поджал губы старик.

– А руки-то каковы? – продолжал Барберен.

– И руки такие же, как ноги. Он не вынесет тяжелой работы.

– Он-то? Да вы пощупайте, пощупайте его!

Старик пощупал мне ноги и недовольно покачал головой. И мне вспомнилось, как лавочник покупал нашу корову. Он тоже ощупывал ее и недовольно покачивал головой. Это плохая корова, ему не удастся продать ее, она не подходит ему. А кончилось все-таки тем, что он купил Рыжку. Неужели и старик купит и уведет меня? А матушки Барберен не было рядом, чтобы защитить меня.

– Это ребенок как ребенок, – сказал старик, – но он не годится для крестьянской работы. А я, пожалуй, возьму его. Я, конечно, не покупаю его у вас, а нанимаю и буду платить вам двадцать франков[2] в год. Это хорошая плата. Вы можете получить ее прямо сейчас и избавиться от мальчика.

– Но если я добьюсь, что мне будут платить за его содержание, то буду получать по десять франков в месяц.

– Ну, положим, по семь или восемь. Я знаю, какова плата. Да еще вам придется кормить его.

– Зато он будет работать.

– Если бы вы думали, что он может работать, то не старались бы избавиться от него.

Старик вынул из кармана кожаный кошелек, достал из него четыре монеты по пять франков и положил их на стол.

– Что если я отдам его вам, а потом найдутся его родные? – сказал Барберен. – Тогда я лишусь денег, которые они мне заплатили бы за то, что я вырастил его.

– Ну, на этот случай я прикину еще десять франков.

– Дайте сорок.

– Не могу. Он не стоит этого.

– А что вы из него сделаете? На что он, по-вашему, годится?

– Он будет моим товарищем, – с насмешливой улыбкой сказал старик, отпивая небольшими глотками вино из стакана. – Я целыми днями хожу, сильно устаю и иногда по вечерам мне становится грустно. Он будет развлекать меня.

– Ну, для ходьбы его ноги годятся.

– Ему придется не только ходить, но и плясать, и прыгать, потом идти дальше и снова плясать. Он займет место в труппе синьора Витали.

– А где же эта труппа?

– Синьор Витали – я сам, а с моей труппой я вас сейчас познакомлю.

Сказав это, старик отвернул на груди баранью шкуру и вытащил какого-то странного зверька. Это он и шевелился, когда поднималась шкура. Что это за зверек? Я никогда не видел такого и с изумлением смотрел на него.

На нем была красная блуза, обшитая золотым галуном[3], но ноги и руки его были голые – да, настоящие руки, а не лапки. Только они были совсем черные. Голова, тоже черная, была величиной с мой кулак, нос короткий и вздернутый, губы желтые, глаза, необыкновенно подвижные и блестящие, были очень близко один от другого.

– Какая отвратительная обезьяна! – воскликнул Барберен.

Его слова вывели меня из оцепенения. Хоть я никогда и не видел обезьян, но слышал о них. Значит, это был не черный ребенок, а обезьяна.

– Вот первый артист моей труппы, – сказал Витали. – Это господин Проказник. Поклонись почтенной публике, мой милый.

Обезьяна приложила руку к губам и послала нам воздушный поцелуй.

– А вот это, – продолжал Витали, показывая на белого пуделя, – синьор Капи. Он будет иметь честь представить вам своих товарищей.

Белый пудель тотчас же вскочил, встал на задние лапы, а передние скрестил на груди и поклонился своему хозяину так низко, что дотронулся фуражкой до пола. Потом пес обернулся к товарищам и, продолжая держать одну лапку на груди, махнул им другой.

Собаки, не спускавшие глаз с Капи, тоже встали на задние лапы и, взяв друг друга за передние, сделали шесть шагов вперед, затем три назад и поклонились.

– Синьор Капи, или Капитан, – продолжал Витали, – начальник и командир моих артистов. Он самый умный из них и всегда передает им мои приказания.

Я хорошо понял смысл его слов, но мне было очень трудно не заплакать. Положим, воспитанники синьора Витали забавные и путешествовать очень весело, но тогда мне придется расстаться с матушкой Барберен. Впрочем, если меня отдадут в воспитательный дом, то мне тоже не придется жить с ней.

Я стоял молча, со слезами на глазах, не зная, на что решиться. Синьор Витали тихонько дотронулся пальцем до моей щеки.

– Ну, теперь я вижу, что мальчик умен. Он понимает дело и не плачет. Завтра…

– Пожалуйста! – воскликнул я. – Пожалуйста, не разлучайте меня с матушкой Барберен!

Меня прервал Капи. Он вдруг с громким лаем бросился к столу, на котором сидел Проказник. Воспользовавшись тем, что все смотрели на меня, обезьянка взяла стакан хозяина и собиралась выпить вино, но Капи, внимательно следивший за всем, заметил это и помешал ей.

– Вы лакомка и плут, господин Проказник, – строго сказал Витали. – Станьте в угол носом. Зербино, постерегите его и, если он вздумает тронуться с места, дайте ему хорошенький шлепок… А вы, Капи, – славная собака. Протяните мне вашу лапу, я пожму ее.

Обезьяна, жалобно пища, отправилась в угол, а Капи подал хозяину лапу.

– Ну-с, а теперь вернемся к делу, – сказал Витали. – Вот тридцать франков. Вы желаете получить их?

– Дайте сорок.

Они начали торговаться, но Витали вдруг перестал спорить и сказал:

• Предыдущая
• 4/53
• Следующая