Железная маска (сборник) - Готье Теофиль - Страница 56

• Предыдущая
• 56/200
• Следующая

При этих словах Скапен шутовски выпятил грудь, как бы раздуваясь от похвал, прижал руку к сердцу и отвесил поклон, полный комического смирения.

– Я бы тоже с охотой к вам присоединился, – вставил Блазиус, – но возраст и недуги оставили мне одну способность: вооружившись бокалом, одолевать бутылку за бутылкой, попутно повергая кувшины и графины!

Было уже поздно. Покончив с разговорами, комедианты разбрелись по своим комнатам. Не спалось только Сигоньяку. Он расхаживал по галерее, о чем-то напряженно размышляя. Чувства его в те минуты словно раздвоились. Отомщен был актер, но не дворянин. Следует ли ему сбросить свою личину и открыть родовое имя? Это, конечно же, вызовет толки и, что весьма вероятно, навлечет на его сотоварищей гнев герцога. Благоразумие говорило ему «нет», а гордость властно настаивала – «да». Наконец барон принял решение и направился прямо в комнату Зербины.

Он негромко постучал и назвался. Дверь моментально распахнулась, и перед бароном предстал ярко освещенный покой. На столе, покрытом камчатной скатертью, ниспадавшей до пола, пылали шандалы с пучками ароматных свечей. В серебряных судках и блюдах исходил аппетитным паром изысканный ужин. Пара куропаток, покрытых золотистой корочкой, возлежали на уложенных кружком дольках апельсина, бланманже и пирог с рыбной начинкой – чудо поварского искусства месье Било – дополняли картину. В хрустальном графине рубином искрилось вино, а рядом высился такой же графин с напитком цвета топаза. Стол был накрыт на двоих, и, когда Сигоньяк вошел, Зербина как раз подносила полный бокал маркизу де Брюйеру, чьи глаза блестели от двойного хмеля: никогда еще эта плутовка не была так соблазнительна, но маркиз был убежден, что Венера замерзает без даров Цереры и Бахуса.

Зербина встретила Сигоньяка приветливым кивком, в котором тонко сочетались легкая фамильярность актрисы по отношению к собрату и почтение дамы к дворянину.

– Как славно, что вы решили навестить нас в этом скромном приюте, – сказал де Брюйер. – Надеюсь, вы не откажетесь отужинать с нами? Жак, прибор для гостя!

– Я охотно приму ваше любезное приглашение, – ответил Сигоньяк, – но вовсе не потому, что голоден. Мне не хотелось бы мешать вашей трапезе, а гость за столом, который ничего не ест, только портит аппетит.

Барон опустился в придвинутое ему слугой кресло напротив маркиза. Тот наполнил его бокал и отрезал гостю крылышко куропатки – как человек благовоспитанный, не задавая ни единого вопроса. Впрочем, маркиз предполагал, что только важное дело могло привести сюда Сигоньяка, обычно не слишком общительного.

– Вам по вкусу красное вино или предпочитаете белое? – спросил маркиз. – Я-то отдаю должное и тому, и другому, чтобы ни одно не осталось в обиде.

– Я, в силу своей умеренности, поступаю по совету древних: умиротворяю Бахуса нимфами[47], – ответил Сигоньяк. – Мне достаточно красного. Однако я позволил себе вторжение в приют вашей любви вовсе не из желания пировать. Господин маркиз! Я хочу просить вас об услуге, в которой дворянин не может отказать дворянину. Я не сомневаюсь, что мадемуазель Зербина уже поведала вам о том, что сегодня перед генеральной репетицией, находясь в уборной актрис, герцог де Валломбрез предпринял попытку приклеить мушку к груди мадемуазель Изабеллы. Этот поступок, низкий, грубый и непристойный, не имел под собой ни малейших оснований. Он не был вызван ни близким знакомством, ни поощрением со стороны целомудренной и скромной юной особы, к которой я питаю глубочайшее уважение.

– Изабелла вполне его заслуживает, – подхватила Зербина. – Ни как женщина, ни как актриса я не смогу сказать о ней ни одного худого слова.

– Я остановил герцога, удержав его руку, и он выплеснул гнев, осыпав меня угрозами и оскорблениями. Поскольку в тот момент я был в маске капитана Фракасса, то отнесся к этому с насмешливым хладнокровием, – продолжал Сигоньяк. – Тогда герцог пригрозил, что велит своим лакеям избить меня палками. И действительно, всего час назад, когда я шел с друзьями по темной улочке, возвращаясь в «Герб Франции», на меня накинулись четверо негодяев. При мне была потешная театральная рапира, но ею я как следует отделал двоих, а с остальными расправились Тиран и Скапен. Герцог, по-видимому, вообразил, что его противник – ничтожный и бесправный комедиант. Однако я дворянин, и, несмотря на то, что вынужден скрываться под личиной комедианта, не могу оставить подобные поступки безнаказанными. Вам, маркиз, хорошо известно, кто я такой, и я благодарю вас за то, что вы с уважением отнеслись к моей тайне. Вы также знаете, кем были мои предки, и можете засвидетельствовать, что род де Сигоньяков уже тысячу лет известен своим благородством, чистотой и верностью королям Франции и Наварры!

– Барон, – проговорил маркиз, впервые назвав гостя его подлинным титулом, – я готов перед кем угодно поручиться в этом честью. Ваш предок Паламед де Сигоньяк явил чудеса доблести в Первом крестовом походе, прибыв на Святую землю на судне с сотней латников, снаряженном им на собственные средства. Многие из тех, кто в наши дни кичится своей знатностью, в ту пору были счастливы держать его стремя в качестве оруженосцев. Ваш прадед был близким другом моего предка Гуго де Брюйера и его братом по оружию!

При этих словах Сигоньяк горделиво выпрямился, словно в его груди встрепенулась душа воинственных предков. Зербина была поражена: в лице барона произошла удивительная перемена: оно словно осветилось изнутри пламенем давних битв.

«О, эти дворяне! – проворчала про себя Субретка. – Вечно у них такой вид, будто они появились на свет из бедра самого Юпитера! Достаточно неловкого словечка, чтобы их гордость встала на дыбы: терпеть обиды, подобно людям простого звания, им невмоготу… И все же, если бы барон хоть однажды взглянул на меня такими глазами, я бы не раздумывая изменила маркизу. В этом юнце горит настоящий огонь…»

– Что ж, – продолжал Сигоньяк, – я рад, маркиз, что вы такого мнения о моих предках. В таком случае, могу ли я надеяться, что вы не откажетесь передать герцогу де Валломбрезу вызов от моего имени?

– Я готов исполнить вашу просьбу, – с глубокой серьезностью ответил маркиз. Голос его звучал торжественно, не было даже намека на обычную игривость. – Кроме того, можете распоряжаться мною в качестве секунданта. Завтра с утра я отправлюсь в особняк де Валломбреза. Молодой герцог хоть и заносчив, но далеко не трус и не станет прикрываться своим высоким положением, тем более, когда узнает ваш титул и имя. И будет об этом – незачем докучать милой Зербине нашими мужскими делами. Налей-ка нам еще по бокалу, дорогая!

До окончания ужина о предстоящем поединке никто даже не упомянул. Беседа шла в основном о великолепной игре Зербины. Маркиз не жалел ей похвал, а Сигоньяк вторил ему – и вовсе не из вежливости. Зербина и в самом деле была неподражаема – и не только прирожденной живостью, но и острым умом и замечательным актерским талантом. Затем речь зашла о стихах месье де Скюдери, сочинителя даровитого, но скучноватого, как считал маркиз. «Родомонтаду капитана Фракасса» он ставил куда выше «Лигдамона и Лидия», и тут следует отдать должное его превосходному вкусу.

Воспользовавшись первой же возможностью, Сигоньяк учтиво откланялся. Вернувшись в свою комнату, он первым делом запер дверь на щеколду, а затем извлек из чехла, предохраняющего от сырости, отцовскую шпагу – свою верную подругу. Бережно вынув клинок из ножен, он благоговейно поцеловал крестовину эфеса.

Это было превосходное оружие, внешне простое, но когда-то стоившее целое состояние. Его истинным предназначением был не парад, а смертельная схватка. На клинке из дымчато-голубой стали с тонкой золотой насечкой стояло клеймо одного из лучших оружейников Толедо.

Тщательно протерев клинок сукном, чтобы придать ему блеск, Сигоньяк проверил, хороша ли заточка граней, а затем, уперев его в дверной косяк, согнул почти пополам, чтобы испытать гибкость. Благородное оружие с честью выдержало испытание. Воодушевленный блеском стали, барон испробовал несколько приемов боя у стены и убедился, что еще не забыл уроков, которыми старина Пьер, в прошлом помощник учителя фехтования, по многу часов подряд изнурял его в замке.

• Предыдущая
• 56/200
• Следующая