Железная маска (сборник) - Готье Теофиль - Страница 41

• Предыдущая
• 41/200
• Следующая

Едва Скапен умолк, как Сигоньяк зна?ком показал, что хочет кое-что сказать. Легкая краска – последний прилив дворянской гордыни – зарумянила его лицо, обычно остававшееся бледным даже на зимнем ветру. Актеры приумолкли.

– Хоть я не обладаю замечательным комедийным даром бедняги Матамора, – произнес барон, – зато не уступаю ему в худобе. И вот – я готов взять на себя его роли и попытаюсь как можно лучше заменить покойного. За время нашего пути я стал вам товарищем и хочу быть им в полной мере. Мне пришлось бы стыдиться себя, если б я, разделив с вами успех и удачу, не помог бы вам в беде. Да и кому на свете есть дело до моего происхождения? Кто такие де Сигоньяки? Мой родовой замок вот-вот рухнет и похоронит под собой могилы моих предков, некогда славное имя покрыто паутиной забвения, а герб мой зарос плющом. Может, и настанет день, когда эти три аиста вновь распахнут свои сверкающие крылья и жизнь вернется в унылый склеп, в котором прошла моя юность. А до тех пор, раз уж вы помогли мне выбраться из этого склепа, примите меня в свою среду. Отныне я буду носить иное имя!

Изабелла невольно коснулась руки барона, как бы желая удержать его, но Сигоньяк, не обращая внимания на ее умоляющий взгляд, продолжал:

– Я слагаю с себя титул и прячу его в сундук, как ветхое платье. Прекратите величать меня бароном. Посмотрим, удастся ли злой судьбе отыскать меня в новом обличье. Итак, я, наследник капитана Матамора, с сего дня принимаю имя капитан Фракасс!

– Да здравствует капитан Фракасс! – единодушно грянула труппа. – И да сопутствует ему успех на сцене и в любви!

Поначалу озадачившее актеров, решение это не было таким уж внезапным, каким могло показаться. Сигоньяк давно раздумывал над ним. Он совестился быть нахлебником у благородных комедиантов, которые так простодушно и щедро делились с ним своими крохами. Ни один из них ни разу не дал барону понять, что он им в тягость. Вот почему он счел куда более достойным дворянского звания честно зарабатывать хлеб на подмостках, чем получать его в качестве милостыни. Да, его не раз соблазняла мысль вернуться в замок Сигоньяк, но он отметал ее как трусливую и постыдную: не подобает воину покидать свой стан после поражения. Помимо того, его удерживала любовь к Изабелле, и, хоть он не был склонен к пустым иллюзиям, в тумане будущего ему чудились удивительные приключения, невероятные перемены и счастливые повороты судьбы. От всего этого пришлось бы навсегда отказаться, если бы он снова заперся в своем замке.

Как только всё, ко всеобщему удовольствию, уладилось, комедианты запрягли лошадь и тронулись дальше. Обильная и вкусная трапеза подбодрила их, и мужчины вместе с Изабеллой шли пешком за фургоном, чтобы хоть немного облегчить участь несчастной клячи. Лишь Дуэнья и Серафина, не любившие прогулок, остались под парусиновым навесом.

Изабелла опиралась на руку Сигоньяка и время от времени украдкой бросала на него нежные взгляды. Она ни минуты не сомневалась, что только из любви к ней он принял свое решение, поступившись гордостью дворянина. Она сознавала, что это достойно порицания – таков был общий взгляд на вещи, но не могла не принять такое доказательство преданности. Если бы она могла предвидеть или знала заранее, что барон готов предпринять такой шаг, то непременно воспротивилась бы всеми силами. Ибо эта девушка была из тех, кто забывает о себе и заботится лишь о благе возлюбленного. Спустя некоторое время она, немного утомившись, вернулась в фургон и улеглась под одеяло рядом с Дуэньей.

По обе стороны дороги лежала бескрайняя белая равнина: ни намека на городок или селение.

– Боюсь, что аншлага у нас сегодня не предвидится, – заметил Педант, оглядывая окрестности. – Что-то я не замечаю толп зрителей, спешащих к нам со своей ветчиной, курами и связками лука. Нигде ни одной дымящейся трубы, и до самого горизонта нет силуэта хотя бы плохонькой колокольни.

– Терпение, друг мой Блазиус, – это добродетель! – ответил Тиран. – Слишком густо расположенные селения отравляют воздух, поэтому считается полезным строить их подальше одно от другого.

– Ну, если так, то обитателям здешних краев нечего опасаться эпидемий чумы, холеры, злокачественной лихорадки и кровавого поноса, которые, по утверждению докторов, случаются от большого скопления людей. Если так дело пойдет, то дебют нашего капитана Фракасса случится еще не скоро.

День, тем временем, быстро клонился к вечеру. Сквозь плотную пелену свинцовых туч едва пробивались слабые багровые отсветы заката. Да и что тут было освещать солнцу, кроме бесконечной заснеженной равнины, где единственными черными точками были вороны, охотящиеся на полевых мышей.

От постоянно дующего навстречу ледяного ветра снег покрылся твердой блестящей ледяной коркой. Несчастная кляча продвигалась с неимоверным трудом. На спусках, даже самых пологих, ее копыта скользили и, как она ни упиралась, напрягая изо всех сил сухожилия, как ни оседала на костлявый круп, тяжелый фургон все равно подталкивал ее и вынуждал катиться вниз. Скапен, который шел впереди, держа лошадь под уздцы, ничем не мог ей помочь. Несмотря на стужу, по бокам лошади струился пот, который ремни сбруи, трущиеся о кожу и шерсть, взбивали в желто-серую пену. Легкие животного работали, словно кузнечные мехи. Подслеповатые глаза были расширены до предела, словно старую клячу посещали жуткие мистические видения, вызывавшие у нее ужас. Иногда она по неведомой причине пыталась свернуть с дороги в сторону, будто наталкиваясь на невидимую человеческому глазу преграду. При этом она шаталась, словно во хмелю, а голову то задирала, словно собираясь встать на дыбы, то свешивала до земли, хватая губами на ходу комья снега.

Настал ее смертный час, это было совершенно ясно, но умирала она на ходу, как и подобает доброй рабочей лошади. В конце концов кляча рухнула на дорогу, напоследок сделав слабую попытку лягнуть призрак смерти, повернулась на бок и затихла.

От внезапной остановки и толчка фургон едва не опрокинулся, а сундуки и баулы резко сдвинулись с места. Испуганные женщины подняли отчаянный крик. Актеры бросились им на помощь и вскоре вызволили тех, кого придавил театральный багаж. Дуэнья и Серафина совершенно не пострадали, но Изабелла лишилась чувств, и Сигоньяк на руках вынес девушку на руках из фургона. Тем временем Скапен, склонившись над распластанной лошадью, поспешно ощупывал ее уши.

– Пала, окончательно пала, и ничего тут не поделаешь! – наконец проговорил он, выпрямляясь с видом глубокого уныния. – Уши ледяные, и в шейной артерии нет пульса…

– Что же теперь, нам самим впрягаться в фургон, как вьючной скотине? Будь он проклят, тот час, когда мне в голову пришла эта проклятая мысль – стать актером! – возопил Леандр.

– Нашел время хныкать! – раздраженно рявкнул на него Тиран. – Сейчас всем надо набраться мужества и показать, что нам не страшны шуточки судьбы, а заодно рассудить, как действовать дальше! Но прежде всего надо взглянуть, что там с бедняжкой Изабеллой… Впрочем, она, кажется, уже открыла глаза и приходит в себя с помощью Леонарды и Сигоньяка…

– Итак, – продолжал он, – по моему мнению, нам, мужчинам, следует разделиться на две группы. Одна останется с женщинами и фургоном, другая отправится на поиски. Мы не какие-нибудь там эскимосы, привычные к адским морозам, и не в состоянии ночевать, зарывшись в снег. Меховой одежды у нас нет, и к рассвету мы окоченеем так, что от инея станем похожи на засахаренные фрукты. Капитан Фракасс, Леандр и ты, Скапен, – вы все легки на ногу. Поэтому мчитесь во всю прыть, как ошпаренные коты, и поскорее возвращайтесь с подмогой. А мы – Блазиус и я – останемся стеречь наше имущество.

Трое младших мужчин уже совсем было собрались в путь, не особенно, впрочем, рассчитывая на успех, ибо вокруг было темно, как в печной трубе. Только смутный отблеск снега позволял различить дорогу. Но вдруг далеко в стороне, под склоном холма, вспыхнул и замигал красноватый огонек.

– Вот он, светоч надежды, – вскричал заметивший огонек Педант, – земная звезда, не менее отрадная для замерзающих странников, чем Полярная звезда для мореходов in periculo maris![37] Глядите – это же не что иное, как свеча или лампа, стоящая на окне! А что за этим окном? Уютная натопленная комната, часть дома, где, скорее всего, обитают благоразумные человеческие существа, а не свирепые лестригоны[38]. В очаге, я полагаю, ярко пылает огонь, а на тагане в котелке поспевает наваристая похлебка… О сладостные грезы! Я уже мысленно облизываюсь, сдабривая воображаемый ужин парой бутылок доброго выдержанного вина из тамошнего погреба.

• Предыдущая
• 41/200
• Следующая