За Россию - до конца - Марченко Анатолий Тимофеевич - Страница 55

• Предыдущая
• 55/96
• Следующая

Мало-помалу я выяснил, что Мальборо в составе английского экспедиционного корпуса принимал участие в англо-голландской войне 1672—1674 годов, а в 1685 году был одним из руководителей английских королевских войск, подавивших антиправительственное восстание герцога Монмута в Южной Англии. Три года спустя, во время государственного переворота, Мальборо без особых колебаний перешёл на сторону Вильгельма Оранского, который стал королём Вильгельмом Ш. Мальборо не прогадал: король назначил его членом Тайного совета. Особенно же прославился Мальборо во время жестокой войны за Испанское наследство. Он был главнокомандующим английскими войсками на континенте и вместе с войсками Австрии и Голландии одержал многочисленные победы над французами.

Ознакомившись с жизнеописанием Мальборо, я поспешил рассказать об этом Деникину, предполагая, что, возможно, мои сведения пригодятся Антону Ивановичу во время его беседы с Черчиллем. Наверняка военный министр и министр авиации — эти посты занимал в данное время Черчилль — гордится своим знатным происхождением. Деникина моё сообщение чрезвычайно заинтересовало: я чувствовал, что ему тоже хочется уйти от своих горестных дум — дум полководца после поражения.

   — Я не очень-то уверен, что Черчилль захочет встретиться со мной, — выслушав меня, произнёс Деникин. — Вы же знаете, Дима, сильные мира сего предпочитают встречаться не с побеждёнными, а с победителями. Как я думаю, Черчилль возлагал на Белое движение в России, и в частности на меня, большие надежды. Я же их не оправдал.

   — В этом не только и не столько ваша вина, — поспешил успокоить его я. — Вы сделали всё, что могли, и даже более того.

   — И всё равно, мне нет оправдания, — горестно отозвался Деникин.

   — Выигрывают обычно те, кто с лёгкостью меняет свои принципы и политические убеждения. — Я искал всё новые и новые доводы, чтобы утешить Антона Ивановича. — Вы же, однажды выбрав свой путь, никогда не изменяли ему. Знакомясь с жизнеописанием Мальборо, я пришёл к выводу, что этот полководец был совершенно беспринципен: ему ничего не стоило поменять свои убеждения и перейти на сторону сильнейшего. Главным для него были титулы и конечно же деньги. Вы в этом не можете себя упрекнуть.

Антон Иванович промолчал: он никогда не любил говорить о своих достоинствах.

Броненосец «Мальборо» неторопливо рассекал волны Средиземного моря. Оно поразило меня своей знойной, ослепительной красотой, но эта яркость лишь усиливала мою тоску по неброской красоте России. Броненосец бросал якорь на Мальте и в Гибралтаре, но ничто не вызывало во мне любопытства к этим ранее неведомым местам: восхищаться ими я мог бы только в том случае, если бы рядом со мной была Люба.

Когда корабль вышел в Атлантику, началось самое неприятное: океан бесновался, вздымая гигантские волны, словно не хотел пропускать нас. Суровое небо тяжело и устрашающе нависло над водой, и чудилось, что вот-вот начнётся светопреставление. Удивительно, что и Антон Иванович, и особенно Ксения Васильевна, несмотря на жестокий шторм, не теряли присутствия духа. Меня же основательно тошнило, что же касается няньки крошечной дочери Деникиных, то она просто-таки обезумела, беспрестанно рыдала и причитала:

— Погибли мы, право слово, погибли! Потонем, беспременно потонем! И никто меня не похоронит, рыбы меня съедят...

Ксения Васильевна лишь подсмеивалась над ней, безуспешно пытаясь вывести её из состояния паники.

Наконец (а произошло это 17 апреля 1920 года), броненосец «Мальборо» бросил якорь в Саутхемптоне. Перед этим мы вошли в пролив Ла-Манш, о котором я уже знал, что он соединяет Северное море с Атлантическим океаном, что длина его около 520 километров, ширина на западе около 180 километров, а на востоке всего 32 километра, а глубина на фарватере достигает 35 метров. Миновав известный порт Портсмут, мы вошли в маленький пролив Те-Солент, где недалеко от реки Тест нам открылся вид на Саутхемптон. Отсюда предстояло поездом добираться до Лондона.

Мы едва не опоздали к отправлению поезда и потому поспешно, даже излишне суетливо заняли свои места в вагоне, который поразил нас своим уютом и опрятностью, представлявшими собой резкий контраст с теми условиями, в которых мы находились в Новороссийске. Едва мы успели разместиться в комфортабельных купе, как раздался переливчатый свисток конструктора. В ответ призывно пробасил паровоз, и поезд тронулся. Официант, одетый в щеголеватую форму, почти тотчас же после отправления поезда принёс на подносе крепкий чай, гренки и джем.

Я наблюдал за Антоном Ивановичем. Он по-прежнему выглядел унылым и подавленным. Ксения Васильевна безуспешно пыталась втянуть его в разговор, делясь впечатлениями от поездки.

На лондонский вокзал Ватерлоо мы прибыли вечером. Ярко светились огни, была неправдоподобно праздничная атмосфера, но ничто нас не радовало. Большая группа встречающих чинно и торжественно приблизилась к вагону, на ступеньках которого появился Деникин.

Среди встречавших я сразу же узнал генерала Хольмана, который так много сделал для того, чтобы английская помощь войскам Деникина была как можно более эффективной. Англичане передали тогда Деникину Каспийскую флотилию, большое количество техники и военного снаряжения. Черноморская британская эскадра помогала войскам Деникина в операциях на побережье Азовского и Чёрного морей.

Мне до сих пор были памятны слова Хольмана, сказанные по приезде в Россию:

— Находясь здесь, я считаю себя прежде всего офицером штаба генерала Деникина, в котором должен работать на пользу России, как работал во время войны во Франции в штабе генерала Раулинсона.

Позже я узнал, что делегацию встречавших возглавлял представитель британского военного министерства генерал сэр Филипп Четвуд, прибывший на вокзал с группой сопровождавших его офицеров. Встречали Деникина и русские военные, а также дипломатические представители во главе с поверенным в делах Саблиным. Среди группы общественных деятелей я узнал бывшего министра иностранных дел Временного правительства Павла Николаевича Милюкова. Одетый на манер лондонского денди, он сверкал стёклами пенсне и, как мне показалось, излишне суетился.

Последовали традиционные взаимные приветствия. Деникин отвечал на них суховато, с явной неохотой. Он очень устал и предпочёл бы небольшой отдых шумным возгласам встречавших. Однако кто-то успел вручить Ксении Васильевне большой букет цветов, а Саблин громко зачитал телеграмму, полученную русским посольством из Парижа на имя Деникина. В ней говорилось:

«Беззаветное высокопатриотичное служение Ваше на крестном пути многострадальной родины нашей, Ваше геройское беззаветное самопожертвование ей да послужит залогом её воскресения. Имя Ваше сопричтётся к славным и дорогим именам истинных начальников земли русской и оживит источник для духовных преемников святого дела освобождения и устроения великой России».

Хотя я привык к стилю подобных пышных и витиеватых приветствий и речей, эта телеграмма показалась мне особенно противоестественной. Все эти фразы типа «имя Ваше сопричтётся», «оживит источник для духовных преемников» и особенно то, что «геройское самопожертвование» Деникина «послужит залогом воскресения» России — отдавало помпезной театральностью, далёкой от реалий действительности. Как бы благодаря и утешая Деникина, авторы послания стремились затушевать факт разгрома Белого движения и наподобие страусу спрятать голову в песок, не желая замечать очевидных вещей.

Надо сказать, что под этой телеграммой стояли подписи князя Георгия Евгеньевича Львова, бывшего в марте — июле 1917 года главой Временного правительства; Сергея Дмитриевича Сазонова, бывшего министра иностранных дел России, а затем занимавшего такую же должность в правительствах Колчака и Деникина; Василия Александровича Маклакова — одного из лидеров кадетов, ставшего позднее послом во Франции. Более всего Деникина удивило то, что под телеграммой подписался и Борис Викторович Савинков. Удивление это было, разумеется, не случайным.

• Предыдущая
• 55/96
• Следующая