За Россию - до конца - Марченко Анатолий Тимофеевич - Страница 13

• Предыдущая
• 13/96
• Следующая

Деникин был удивлён и обрадован: кажется, ему выпало счастье связать свою судьбу не просто с красивой, обаятельной женщиной, но ещё и с верным, надёжным шутником жизни.

На следующий день среди заключённых разнеслась радостная весть: их жёнам разрешили поселиться в Быкове и они могли посещать тюрьму каждый день. По соседству с камерой Деникина жил Корнилов, напротив — Лукомский и Эрдели, рядом с ними — Ванновский и Эльснер, чуть далее — Кисляков и Орлов. Все узники любили собираться в камере Деникина — она была просторнее других, да и притягивало присутствие женщин. Чаще других приходила жена Романовского, Елена Михайловна, весёлая остроумная, и жена генерала Лукомского, Сдержанная, спокойная дама. Кроме двух стульев, в камере не на что было сесть, но это нисколько не мешало: сидели на койках, на сундучках и чемоданах, а то и просто на полу.

Ксенин особенно понравился Романовский. Понравился своим спокойствием, умом, доброй, светлой улыбкой. Марков сперва отпугивал излишней эмоциональностью и резкостью суждений. В Лукомском её восстанавливала против себя слишком ярко выраженная самоуверенность. Зато его жена, дочь известного генерала Драгомирова[5], стала Ксении лучшей подругой. Редко она встречала женщин с таким поразительным чувством такта и умения сказать каждому именно то, что ему было в высшей степени приятно.

Корнилова Ксения побаивалась. Он приходил в камеру Деникина не очень часто, и в его присутствии все невольно подтягивались, становились более серьёзными, не допускали вольностей. Корнилову нравилась Ксения, он говорил с ней покровительственным тоном, даже слегка шутливо: про себя она так оценивала это: «Лавр Георгиевич разговаривает со мной, как говорят с детьми».

По субботам в тюрьму приходил священник. Собравшись в столовой, генералы хором пели молитвы. Всем нравилось, как пел Деникин, и он очень гордился этим, вспоминая, как в детстве, во Влоцлавске, пел в хоре и носил батюшке кадило.

На 2 октября 1917 года в Быховской тюрьме находилось двадцать четыре человека. Как впоследствии вспоминал Деникин, это были люди самых разнообразных взглядов. В преобладающем большинстве далёкие от политики и объединённые только большим или меньшим соучастием в корниловском выступлении или сочувствием ему.

К этому времени на смену генералу Алексееву пришёл генерал Духонин, ставший начальником штаба Верховного главнокомандующего. И хотя узники Быховской тюрьмы относились к нему весьма критически, как к человеку, сотрудничающему с Временным правительством, Духонин многое делал для того, чтобы спасти заключённых в тюрьме генералов от расправы. И делал это не напрасно, так как арестованные всё время находились под угрозой самосуда. Чтобы не допустить этого, Ставка расположила в Быхове роту Георгиевского полка, полк текинцев и, кроме того, польские воинские части, которыми командовал генерал Довбор-Мусницкий. По свидетельству Деникина, поляки относились к узникам по-рыцарски.

Особое опасение вызывали проходившие через Быхов воинские эшелоны. Солдаты не раз пытались высадиться на станции, чтобы штурмовать тюрьму и расправиться с генералами, этими «последышами царского режима». Чтобы не допустить этого, поляки выставляли дежурные части с пулемётами, координировали с Корниловым все вопросы самообороны.

Между тем события в России развивались стремительно. Временное правительство представляло собой уже не власть, а лишь её жалкое подобие. Страну охватила всепоглощающая стихия анархии. Большевики с фанатичной настойчивостью готовились к захвату власти.

И только Александр Фёдорович Керенский по-прежнему благодушествовал. Об этом с документальной точностью рассказал Владимир Дмитриевич Набоков[6]:

«За четыре-пять дней до октябрьского большевистского восстания в одном из наших заседаний в Зимнем дворце я его (Керенского) прямо спросил, как он относится к возможности большевистского выступления, о котором тогда все говорили. «Я был готов отслужить молебен, чтобы такое выступление произошло!» — ответил он мне. «А уверены ли вы, что сможете с ним справиться? » — «У меня больше сил, чем нужно. Они будут раздавлены окончательно».

А ещё через несколько дней этот самонадеянный «глава государства» бежал из Петрограда и целых восемь месяцев скрывался в России, став в одночасье политическим трупом...

Большевистский переворот означал и переворот в сознании быховских узников. Надо было не просто действовать, но и решительно противодействовать новоявленным властителям. Но как? Почти единодушно высказались за то, чтобы пробираться на Дон.

   — Казачество настроено антибольшевистски, — говорил Корнилов, — оно станет нашей надёжной опорой.

Девятнадцатого ноября в тюрьму пришёл представитель Ставки полковник Генерального штаба Кусонский, который доложил генералу Корнилову о том, что через четыре часа большевистский Верховный главнокомандующий, бывший прапорщик Крыленко с большой группой матросов будет в Могилёве.

   — Генерал Духонин, — сказал Кусонский, — приказал вам передать, что всем заключённым необходимо тотчас же покинуть Быхов.

«Какое мужество! — подумал про себя Деникин, присутствовавший при этой беседе. — Этим распоряжением он подписал себе смертный приговор». Предчувствие это вскоре оправдалось: Духонин был на глазах Крыленко растерзан матросами.

Промедление было бы гибельным для всех узников, и Корнилов приказал, чтобы текинский полк, сохранявший ему верность, был готов к выступлению из Быхова нынешней же ночью. Сам он решил идти вместе с полком, хотя это и было для него крайне опасно. Но бросить свой полк было свыше его сил.

Все генералы приняли решение пробираться на Дон, чтобы затем встретиться в Новочеркасске. Пришлось прибегнуть к маскировке, чтобы не быть опознанными: меняли внешний облик, запасались фальшивыми документами. Уходить на Дон решили поодиночке.

Рота Георгиевского полка не приняла никаких мер к удержанию генералов в тюрьме, солдаты провожали их напутствием:

   — Дай вам Бог, не поминайте лихом...

Романовский и Марков решили ехать на Дон вместе. Романовский сменил генеральские погоны на погоны прапорщика, Марков превратился в рядового солдата, денщика Романовского. Они поехали вместе с Кусонским на паровозе до Киева, а там им предстояло добираться до Новочеркасска, руководствуясь собственной инициативой.

Генерал Лукомский превратился в немецкого колониста. А Деникину вручили удостоверение от начальника штаба польской стрелковой дивизии, в котором подтверждалось, что он «есть действительно помощник заведующего 73-м перевязочным польским отрядом Александр Домбровский». Это звучало весьма правдоподобно, так как Деникин хорошо владел польским языком.

С этим документом в кармане Деникин направился на Быховский вокзал. Ознакомившись с расписанием движения поездов, выяснил, что поезд до Ростова-на-Дону будет отходить через пять часов. Чтобы не привлекать к себе внимания на вокзале, он пошёл в штаб польской дивизии.

В польском штабе Деникин познакомился с молодым польским офицером Любоконским, который тоже должен был ехать этим же поездом, чтобы навестить в Ростове своих родных. Это знакомство было как нельзя кстати.

Поздно вечером поезд тронулся. Впереди был полный опасностей и тревог путь до Ростова, а затем и до Новочеркасска.

Радужные надежды Корнилова и Деникина на то, что Дон примет их с распростёртыми объятиями, оказались тщетными. Казачество, всегда бывшее надёжной опорой, власти, ныне, под влиянием революционных событий и, агрессивной большевистской пропаганды, в значительной своей части меняло ориентацию, расслаивалось, делилось на тех, кто был за большевиков, и тех, кто выступил против них с оружием в руках. Но даже и та часть казачества, которая не приняла революцию, не горела желанием встать в ряды Белого движения, ибо в результате рисковала попасть в водоворот новой войны. Казакам хотелось лишь защитить свой Дон, свои станицы, свои курени, сохранить пошатнувшиеся традиции, свою независимость и от белых и от красных.

• Предыдущая
• 13/96
• Следующая