- Клюев Николай Алексеевич - Страница 17

Объяснить это можно, разумеется, не пристрастием поэта к «аристократичности» самих «предметов», а лишь тою концен-трированностью в них зеленого и голубого, в силу которой они

72 Базанов В. Сергей Есенин (Поэзия и мифы) // Творческие взгляды советских писателей. Л., 1987. С. 113.

напоминают цвет живой природы. Изумруд, по определению Плиния, напоминает «чистую зелень морских волн», а его «брат... восхитительный аквамарин», пишет Г. Смит, кажется попавшим «к нам прямо из скрытой в глубинах теплого моря сокровищницы русалок» и «обладает чарами, которые нельзя отрицать» и далее его описание у того же автора сопровождается такими «природными» эпитетами как «глубокий голубовато-зеленый цвет», «разновидность цвета морской волны»73.

У Клюева зеленый, голубой и синий цвета драгоценных камней — еще и символ источника красоты и поэзии. В кратком предисловии к последнему сборнику стихов «Изба и поле» он поясняет: «Знак истинной поэзии — бирюза. Чем старее она, тем глубже ее голубо-зеленые омуты». Следует отметить, что образы «любимого цвета» и камня Клюев также (подобно образам снеди) включает в мозаику своего указанного выше «автопортрета» (из записей 1919 года), высказываясь, что первый — «нежно-синий», а второй — сапфир. И опять же природное очарование, «восхитительная окраска» этого камня отмечается и в специальной литературе: это — «великолепный чистый синий», «глубокий васильковый цвет» (Г. Смит). У Клюева он присутствует в образах «василькового утра» («В васильковое утро белее рубаха...», 1919), вплетенного «в бороду сумерек» василька (Мать-Суббота), в «автопортретном» признании: «Василек — цветок мой».

Знаменательно, что все это глубоко соответствует астрологии поэта, родившегося под знаком Весов с его темно-голубым цветом и драгоценными камнями — как раз изумрудом и сапфиром. Поразительно при этом и другое: назвав «своим цветком» василек, он в том же «автопортрете» добавляет: «Флейта — моя музыка». Разумеется, этот древнейший музыкальный инструмент не мог не импонировать Клюеву — ценителю старины — и пастушеским происхождением, и мягкой глубиной звука. Но дело еще и в том, что сам этот звук, если использовать утверждение проникнувшего в тайны зву

73 Смит Г. Драгоценные камни. М., 1980. С. 317.

ко- и цветообраза В. Кандинского, оказывается соответствующим клюевской голубизне и синеве: «В музыкальном изображении светло-синее подобно звуку флейты...»74 И в целом вся эта гамма соответствует цвету глаз поэта: «Оттого в глазах моих просинь, / Что я сын Великих озер» (Поэту Сергию Есенину). Б. Н. Кравченко вспоминает, что цвет глаз поэта, когда он впервые увидел его в 1929 г., был «бледно-голубым» 75.

В итоге можно сказать, что, перерастая пределы природного, эстетического и даже астрологического, «любимый цвет» Клюева достигает глубокого философского смысла, поскольку, по словам В. Кандинского, «чем глубже становится синее, тем больше оно зовет человека к бесконечному»76. К постижению неведомых глубин человеческого духа направлена и вся поэзия Клюева.

Не меньше впечатляет она и своим «золотом» как цветом природы. Впрочем, близким ему, то есть с тем же природным, отрадно-теплым, «солнечным» знаком выступает у него и образ янтаря: «Вечер нижет янтарные четки, / Красит золотом треснувший свод» («Я молился бы лику заката...», 1912); «Как лещ наживку ловят ели / Луча янтарного иглу...» («Зима изгрызла бок у стога»..., 1914—1916).

Созвучно природе воздействуют стихи Клюева и своим фоническим строем, в котором нередко можно расслышать ее «голос»: «Как пробудившиеся речки / Бурлят на талых валунах...» («Набух, оттаял лед на речке..., 1912); «У сосен сторожки вершины...» («Осинник гулче, ельник глуше...», 1913) «Прослезилася смородина, / Травный слушая псалом» («Пашни буры, межи зелены...», 1914); «Легкозвоннее пташек /Ветровой голосок» («Облиняла буренка...», 1915); «А мне от елового гула / Нет мочи ни ночью, ни днем» (Вешний Никола, 1915—1917). Название первой книги сти

74 Кандинский В. О духовном в искусстве (Живопись). Л., 1989. С. 41.

75 Кравченко Б. «Через мою жизнь» // Наше наследие. 1991. № 1. С. 121.

76 Кандинский В. О духовном в искусстве. С. 40.

хов Клюева «Сосен перезвон» в этом отношении знаменательно для всей его поэзии.

Выражению не диссонанса и трагедии в природе, а неколебимой гармонии в ней служит в целом поэзия Клюева. Словно бы не допуская мысли о возможном нарушении извечного хода природы, поэт как раз и сгущает вмененный в свое время ему в вину образ ее охранительной дремучесги, непроницаемости, неуязвимости первозданной силы (лес, вода, туман), как бы спасающей приютившегося под ее покровом человека от зла: «Окутала сизая муть / Реку и на отмели лодку» («Не весела нынче весна...», 1913); «Спят за омежками риги, / Роща — пристанище мглы» («Теплятся звезды-лучинки...», 1913); «...вод дремучая дремъ... / Над избою кресты бла-госенных вершин...» («От сутемок до звезд и от звезд до зари...», 1914—1916).

Любить и ценить самое для человека насущное и высокое — чего, казалось бы, естественнее и проще. Однако Клюев в утверждении этой истины был сподоблен судьбой стать подлинным пророком и мучеником и оставить в итоге по себе поэзию, разумеется, в силу этого далекую от того, чтобы быть исчерпанной губительным для нее веком «потрясенного сердца», в котором сам он жил.

Александр Михайлов

СТИХОТВОРЕНИЯ

СТИХОТВОРЕНИЯ

1

Не сбылись радужные грезы,

Поблекли юности цветы;

Остались мне одни лишь слезы

И о былом одни мечты.

Погибли юные стремленья,

Все идеалы красоты,

И тщетно жду их возрожденья

Среди житейской суеты.

В лесу густом, под сводом неба

Отрадней было бы мне жить,

Чем меж людей, лишь ради хлеба

Оковы рабские носить.

Мне нужно вновь переродиться,

Чтоб жить, как все, — среди страстей.

Я не могу душой сродниться

С содомской злобою людей.

Светила мудрости, науки,

Вы разрешите мне вопрос:

Когда окончатся все муки

И на земле не будет слез?

Когда наступит день отрадный,

Не будет литься больше кровь,

И в нашу жизнь, как свет лампадный,

Прольется чистая любовь?

<1904>

2

Широко необъятное поле,

А за ним чуть синеющий лес!

Я опять на просторе, на воле

И любуюсь красою небес.

В этом царстве зеленом природы

Не увидишь рыданий и слез;

Только в редкие дни непогоды

Ветер стонет меж сучьев берез.

Не найдешь здесь душой пресыщенной

Пьяных оргий, продажной любви,

Не увидишь толпы развращенной

С затаенным проклятьем в груди.