Принц и паломница - Стюарт Мэри - Страница 33

• Предыдущая
• 33/57
• Следующая

Мальчик не произнес ни слова, но стоял прямой как стрела, высоко подняв голову, с вызовом, почти с агрессией, что, должно быть, было единственным, что выдавало неуверенность в себе и в завтрашнем дне принца династии Меровингов. Пока Алиса и ее отец искали подходящих слов – любых слов, – рука принца поднялась жестом, какой Алиса помнила по его брату: взмах руки, чтобы отвести назад тяжелую гриву волос. Но пальцы наткнулись на неровные концы и соскользнули на голую шею.

– Такое странное ощущение, – неуверенно произнес принц. – Холодно.

– Дорогое дитя, – мягко сказал герцог. – Ты хорошо поступил. Позже мы поговорим, а теперь отдохни и поешь с нами.

Алиса только снова улыбнулась и начала накладывать еду.

Иногда герцог вновь попытался препроводить мальчика к креслу ибо главе стола, последний, покачав головой, пододвинул себе табурет:

– Я больше не принц, мой господин. Это место – для тебя.

***

Разумеется, он был очень голоден, и за отлично приготовленным обедом от его скованности не осталось и следа. Ни Алиса, ни герцог не упоминали о трагических событиях в Париже, но Хлодовальд, быть может, вопреки недавно пережитым страхам и тревогам, казалось, жаждал поговорить об этом.

– Иешуа рассказал мне, что случилось. Мои дядья знали, что народ любит бабушку, и потому, желая захватить наши земли, нуждались в ее поддержке или хотя бы в ее видимости.

Они, конечно, знали, что бабушка никогда по доброй воле не окажет им ее, так что послали эту крысу – тварь моего дяди – Аркадия Клермонтского, чтобы тот обманом или силой вынудил ее поддержать их. Но это вы, наверное, уже знаете?

– Не важно. Продолжай.

Хлодовальд положил ножку каплуна, с которой обгрызал мясо, и вытер пальцы.

– Он появился рано утром. Бабушка весь день и всю ночь до того постилась, молясь за душу моего отца, и еще не завтракала. Вот это время он и выбрал, чтобы пробиться к ней и сказать, что мои братья – пленники и что им грозит смерть, если только они не откажутся от своих прав на отцовские земли. Показав ей кинжал и ножницы, он заявил, что это – единственный выбор. Он кричал на нее. На мою бабушку! И никто не осмелился даже пальцем его тронуть. Его люди стояли у ворот, и, кроме того, она не знала, где держат моих братьев.

Потянувшись за кубком, Хлодовальд сделал большой глоток, потом отодвинул тарелку в сторону. Ни Алиса, ни герцог не произнесли ни слова, ожидая, пока мальчик совладает с собой и закончит свою историю.

Хотя герцог все это уже слышал от Иешуа, рассказ этот получился тем более трогательным, что звучал он из детских уст, с подробностями, почерпнутыми, вероятно, от какого-нибудь слуги, присутствовавшего при событиях. Они услышали, как старая королева, изнуренная постом, в страхе за судьбу мальчиков и в ярости от предательства сыновей, ответила с гневом и природной надменностью:

– Я скорее увижу их мертвыми, чем с обрезанными волосами. Они кровь от крови Хлодвига! Они короли!

Вне себя от горя и ярости, она почти прокричала свой ответ, но когда, после нескольких минут краткого, но страстного взрыва рыданий, она забрала бы свои слова назад, Аркадий был уже за воротами и со всех ног спешил ко двору своего хозяина.

Хлодовальд пересказывал это почти без эмоций, как человек, еще не пришедший в себя от потрясения после такой трагедии.

– Но мы слышали, когда однажды ночью остановились в дороге – я забыл название места, но тамошние монахи были добры к нам, – что моих братьев перенесли в церковь Святого Петра в Париже, и что бабушка позаботилась о том, чтобы они были похоронены со всеми положенными королевскими почестями, и что народ плакал и занавесил улицы траурными флагами.

– Но как такое возможно? – едва смогла проговорить потрясенная Алиса. – Конечно же, твои дяди…

– После того, как злое дело свершилось, они бежали. – Голос Хлодовальда звучал безразлично. – Из страха. Теперь они станут ссориться и поубивают друг друга. Это в руках Божьих.

– Но, может быть, если народ любит твою бабушку и оплакивает твоих братьев, они захотят, чтобы ты вернулся?

– Нет. Бабушка теперь уйдет в монастырь. Она давно собиралась распроститься с миром. А я… – Поднялась остриженная голова. – Мне никогда не придется стать королем.

– Не придется? – удивленно переспросил герцог.

Хлодовальд встретил его взгляд почти что с вызовом.

– Я собственными руками обрезал волосы. Я хочу, чтобы вы это знали. Я сделал это не из страха.

– Тебе нет нужды объяснять мне это, принц Хлодовальд. Я полагаю, ты решил ступить на стезю служения Господу. Как и я сам. Мы с дочерью уже говорили об этом.

Пройдет еще много времени, прежде чем мы достигнем Британии, и его хватит для того, чтобы строить планы на будущее. Мы препроводим тебя в безопасное место, и позднее, когда ты достигнешь зрелости, ты сам будешь знать, какое принять решение.

– Я вернусь домой, – сказал Хлодовальд. Он говорил без горя или гнева, почти безразлично, отчего его слова прозвучали более непреложно, чем клятва.

– Домой? Во франкские королевства? – воскликнула Алиса. – В Орлеан?

– В Орлеан, наверное, нет. Но в мою собственную землю. Пусть вернусь я не как король, но вернусь. У меня есть кое-что, что я должен буду привезти назад в мою страну.

– Что же это?

– С вашего позволения? – Соскользнув с табурета, мальчик быстро прошел во внутреннюю каюту и минуту спустя вернулся с ларцом.

– Никто не войдет? – спросил он, бросив быстрый взгляд на дверь.

– Без моего соизволения никто, – отозвался герцог.

– Тогда я вам покажу. Мне это доверила бабушка, она умоляла меня сохранить это и когда-нибудь привезти назад.

Раздвинув грязные тарелки, Хлодовальд поставил ларец на стол, потом приподнял крышку. На первый взгляд ларец был полон некрученого шелка, светлого и сияющего.

– Твои волосы? – удивленно спросила Алиса. Длинноволосые короли считали этот символ столь священным, как настоящая корона.

Но Хлодовальд отодвинул шелковистую массу, чтобы показать, что пряталось в ней. Кубок, еще более золотой, чем золотистые волосы, с драгоценными геммами, алым, зеленым и золотистым сверкающими на ручках. Прекрасная вещица, безусловно, очень дорогая, но, судя по всему, в ней скрывалось больше, чем было видно с первого взгляда. Высвободив чудесную вещицу из укрывавших ее прядей, мальчик перекрестился, потом повернулся и поглядел сияющими глазами на герцога и Алису.

– Это Грааль! – благоговейно произнес он. – Истинная Чаша! Это сам Грааль!

***

– Во всяком случае, – сказал Ансерус своей дочери, когда они стояли на палубе «Меровея», пробиравшегося в шумную, полную кораблей гавань Нанта, – он никому больше о нем не рассказал. Даже Иешуа. Так что у нас недурной шанс беспрепятственно причалить с вещицей – и мальчиком – в Гланнавенте, а потом спокойно пересечь Регед до монастыря Святого Мартина.

– Но, отец, это не может быть Грааль! Ты же сам знаешь, что не может!

– Знаю. Надо думать, я не меньше любого другого видел «истинных чаш», переходящих за деньги из рук в руки по всему Иерусалиму. Пусть так, но все равно – это немалое сокровище. Сокровище, которое будет иметь самое практическое применение.

– Какое?

– Мальчик был вынужден покинуть свое королевство, отречься от него, не имея при себе ничего, кроме одежды на плечах. Так вот, монахи Святого Мартина примут его даже без моего попечительства из одного милосердия, но если он принесет с собой нечто столь ценное – а в том, что эта вещь ..редкая и древняя, можно не сомневаться, – так что же, он принесет свой вклад в монастырскую казну.

– Но если он скажет им, что это Грааль…

– Послушай, Алиса. Если люди верят – если им нужен фокус для веры, – то Грааль или нет, эта чаша будет для них столь же истинной, сколь и крест, какой ты или я могли бы вырезать из дерева из нашего собственного сада в Регеде. Разве ты не понимаешь, дитя?

– Д-да. Да, полагаю, ты прав. Но…

– Поэтому мы никому ничего не скажем. А аббат Теодор примет собственное решение. Что случится потом – его забота. Гляди, мы почти причалили. Очень скоро надо будет спешить. Где твоя служанка, милая?

• Предыдущая
• 33/57
• Следующая