Последнее волшебство - Стюарт Мэри - Страница 34

• Предыдущая
• 34/113
• Следующая

– Ты полагаешь, до него дошли разговоры, что это сын Верховного короля?

– Это было неизбежно. Артур не прятался в ту ночь, когда был у Моргаузы. И она тоже не делала из этого тайны, наоборот. Позже, когда я угрозами вынудил ее отказаться от ее намерений, она, может быть, и уговорила или застращала своих женщин, чтобы они хранили тайну; но стража видела его, и к утру об этом знал весь Лугуваллиум. Что же остается Лоту? Он бы так и так не потерпел у себя чужого ребенка, Артуров же может быть опасен.

Ульфин опять помолчал.

– Мне приходит на память ночь в Тинтагеле. Не та, когда мы проводили в замок короля Утера, а вторая, когда королева Игрейна передала тебе Артура, чтобы спрятать от Утеровых глаз.

– Да.

– Милорд, ты намерен взять и этого младенца, дабы спасти его от Лотова гнева?

Его голос, тихий до шепота, тем не менее зазвенел от напряжения. Но я не слушал: где-то далеко в ночи сквозь шум плотины я различил стук копыт, это был даже не звук, а легкое колебание земли у нас под ногами. Затем это биение стихло, и снова зазвучал шум падающей воды.

– Что ты сказал?

– Я спросил, милорд, твердо ли тебе все известно про этого младенца?

– Мне известно только то же, что и тебе. Посуди сам. Она лгала о сроке родин, так чтобы можно было объявить роды преждевременными. Хорошо, это могло быть всего лишь заботой о приличиях, так часто делается. Но ты посмотри, как проделала это она. Подстроила, чтобы не было никого из врачей, потому, видите ли, что роды произошли неожиданно, и притом так быстро, что ни одного свидетеля не успели пригласить в родильные покои, как обычно при родах в королевском доме. Присутствовали только ее женщины, а они преданы ей телом и душой.

– Да, но зачем все это, милорд? Что она благодаря этому получила?

– Только одно: младенца, которого можно будет показать Лоту, чтобы он его убил, если пожелает, между тем как ее ребенок, ребенок Артура, останется невредим.

Ульфин беззвучно охнул.

– Тогда выходит, что...

– Вот именно. Она, наверно, загодя сговорилась с какой-нибудь женщиной, чье время подходило тогда же. С какой-нибудь беднячкой, которая возьмет деньги и будет держать язык за зубами и только обрадуется случаю стать приемной матерью королевскому дитяти. Что ей наговорила Моргауза, об этом мы можем только догадываться, бедная женщина едва ли подозревает, что ее собственное дитя находится в опасности. И подменыш в замке лежит сейчас, качается в королевской колыбели, а Артуров сын, страшное оружие Моргаузы, спрятан где-то в другом месте. Неподалеку, как можно думать. Ее ведь должны оповещать о том, как он поживает.

– И если ты правильно говоришь, то после появления Лота ...

– ...что-то должно произойти. Если ребенок пострадает, Моргауза захочет позаботиться о том, чтобы родная мать ничего не узнала. Может быть, даже переправит Мордреда в другое место.

– Но...

– Ульфин, мы с тобой ничего не можем сделать для спасения подменыша. Его судьба – в руках Моргаузы. Да и не так уж это бесспорно, что ему угрожает опасность; в конце концов, ведь Лот не дикарь. Но мы бы с тобой только обрекли себя на верную смерть, а заодно с собой и младенца.

– Знаю. Но как же тогда все эти разговоры и присюсюкивания в замке, о которых тебе рассказывал Бельтан? Я тоже слышал, пока дожидался ужина. Что они, мол, все там целый день только и знают, что твердят; «Ну вылитый король Лот, до чего же похож, чудо, да и только». Может быть, все-таки, твоя догадка неверна и дитя на самом деле зачато Лотом? Может быть, и срок родин правильный? Младенец-то, говорили, родился хилый, маленький.

– Может быть. Я же сказал тебе, что это не более как догадка. Но что королева Моргауза лжива до мозга костей, это мы знаем твердо. И что Артура она ненавидит. За ней и за Лотом надо последить. Артур должен узнать истинную правду, без тени сомнения.

– Это я понимаю. Можно, например, навести справки, у кого в городе имелся мальчик в ту же пору, что и у королевы. Я завтра могу поспрашивать. У меня уже завелось два-три полезных собутыльника.

– В таком городе тебе назовут семей двадцать. А у нас нет времени. Слушай!

По земле передался отчетливый стук лошадиных копыт. Целый отряд, и скачут во весь опор. Вот уже он слышен и в воздухе, все ближе, громче, сквозь гул падающей воды. А вот и шум городской толпы – люди высыпали из домов полюбоваться королевским кортежем. Короткие возгласы, скрежет дерева по булыжнику – это разводятся тяжелые ворота; звон конской сбруи, бряцанье лат, храп взмыленных лошадей. Новые возгласы, ответный крик у нас над головой с вершины замковой горы. Заиграла труба. Прогрохотал настил моста. Со скрипом закрылись тяжелые створки ворот. Звон и лязг и перестук копыт заглохли за стенами замка. И снова стало отчетливей слышно то, что происходило вокруг.

Я встал, подошел к воротам и посмотрел туда, где над крышей мельницы возносились к сумрачному небу темные замковые строения. Дождь перестал. За окнами замка двигались огни. Окна вспыхивали и меркли одно за другим – это слуги с факелами сопровождали короля по королевским покоям. С западной стороны два окна светились ровным мягким светом. Движущиеся огни достигли этих окон и остановились.

– Лот вернулся домой, – сказал я.

Где-то в замке колокол пробил полночь. Стоя в воротах колесной мастерской, я расправил затекшие, застывшие плечи. В глубине двора, под навесом, Ульфин положил в огонь еще один прут, остерегаясь, чтобы не вспыхнуло слишком яркое пламя и не привлекло внимания бодрствующих в ночи. Город вновь погрузился в ночное сонное безмолвие, только взлаивали то в одном, то в другом конце сторожевые псы да слышался по временам крик совы среди деревьев на склоне замковой горы.

Я тихо ступил из ворот на улицу и отошел к мосту. Задрав голову, я разглядывал темную громаду замка. В высоких окнах еще светились огни, за стенами внутреннего двора чадили и отбрасывали тени факелы прибывших конников.

Подошел Ульфин и, став рядом, набрал было воздуху в грудь, чтобы задать мне вопрос...

Но так и не задал. Кто-то, пугливо озираясь, пробежал по мосту, с разгона налетел на меня и с испуганным возгласом попытался увильнуть в сторону и продолжить свой бег.

От неожиданности я и сам растерялся. Но Ульфин подскочил, одной рукой поймал беглеца за локоть, ладонью другой зажал ему рот и, извивающегося, брыкающегося, сграбастал в могучие объятья.

– Женщина! – недоуменно произнес он.

– В мастерскую, – распорядился я и прошел вперед.

Прежде всего я подложил в огонь целое полено. Пламя сразу взметнулось, разгорелось. Ульфин подтащил к огню свою сопротивляющуюся пленницу. Капюшон плаща соскользнул с ее головы, на лицо упал свет от очага, и я узнал ее и удовлетворенно кивнул:

– Линд.

Она затихла под рукой Ульфина, только блеснули страхом широко раскрытые глаза. Встретившись взглядом со мною, она замерла, как куропатка перед горностаем. Она меня узнала.

– Да, – проговорил я. – Я Мерлин. Я ждал тебя здесь, Линд. Теперь Ульфин тебя отпустит, если ты не наделаешь шуму.

Она кивнула в знак согласия. Ульфин убрал ладонь от ее рта, но продолжал держать ее в охапку другой рукой.

– Отпусти, – сказал я.

Он повиновался и, сделав шаг назад, встал между нею и выходом из мастерской. Но эта предосторожность оказалась лишней. Как только он разжал руки, она подбежала ко мне и, шлепнувшись на колени среди щепы и стружек, ухватила меня за край одежды. Рыданья сотрясали ее.

– О милорд! Господин! Помоги мне!

– Я здесь не затем, чтобы причинить вред тебе или младенцу. – Я говорил холодно, чтобы она успокоилась. – Верховный король послал меня разузнать, что с его сыном. Я не мог явиться к королеве, ты сама знаешь, поэтому я ждал тебя здесь. Что произошло в замке?

Но она не могла говорить, я видел, что не могла, а только цеплялась за мою одежду, дрожала и плакала.

• Предыдущая
• 34/113
• Следующая