Хрустальный грот - Стюарт Мэри - Страница 41

• Предыдущая
• 41/91
• Следующая

— Совершенно верно. Я чувствовал это, хотя и не знал, что ты можешь оказаться моим сыном. Но когда ночью в поле увидел тебя и услышал разговор с Утером... В твоих глазах блуждали видения, и от тебя исходила сила. Нет, Мерлин, из тебя не получится ни короля, ни даже принца в человеческом понимании. Но когда ты вырастешь и станешь человеком, любой король посчитает за счастье иметь тебя рядом, и тогда он уверенно будет править миром. Теперь понимаешь, почему я послал тебя учиться к Белазиусу?

— Он очень ученый человек, — осторожно оценил я.

— Он продажен и опасен, — прямо и четко охарактеризовал его Амброзиус. — Однако он мудр и умен, много путешествовал. Его опыт не постичь в Уэльсе. Учись у него. Но я не говорю — следуй за ним. Есть места, где ты не должен с ним появляться. Но учиться — учись.

Я посмотрел на него и кивнул.

— Вы знаете о нем. — Мои слова прозвучали не как вопрос, а уже как вывод.

— Он служитель старой религии. Да.

— И вы не против?

— Я не могу позволить себе разбрасываться ценными инструментами потому, что мне не нравится их форма. Он полезен, и я его использую. Ты будешь делать то же самое, если хватит мудрости.

— Он хочет взять меня на следующую встречу.

Амброзиус вопросительно поднял брови, но ничего не сказал.

— Вы запрещаете?

— Нет. Ты пойдешь?

— Да, — медленно ответил я, серьезно обдумывая каждое слово. — Мой лорд, если вы ищете... что ищу я, то приходится бывать в необычных местах. Люди не могут смотреть на солнце, они лишь видят его отражение в предметах, расположенных на земле. Если солнце отражается в луже, то все равно видно, что это солнце. Что бы там ни было, я его найду.

Амброзиус улыбнулся.

— Вот видишь? Тебе и охрана не нужна, разве что Кадал. — Он расслабленно оперся на стол, сдвинувшись на краешек стула. — Она назвала тебя Эмрис. Дитя света. Бессмертный. Божественный. Ты знал, что это значит?

— Да.

— А знал ли ты, что это и мое имя?

— Мое имя? — вопрос прозвучал совсем глупо.

Он кивнул.

— Эмрис... Амброзиус. Одно и то же слово. Она назвала тебя в мою честь: Мерлинус Амброзиус.

Я уставился на него.

— Да... конечно. Мне и в голову не приходило. — Я рассмеялся.

— Почему ты смеешься?

— Из-за имени. Амброзиус — принц света. Она говорила всем, что мой отец был принцем тьмы, Люцифером. Слышал даже посвященную этому песню. У нас, в Уэльсе, складывают песни обо всем подряд.

— Когда-нибудь ты мне споешь ее. — Внезапно он охладел. — Мерлинус Амброзиус, дитя света, погляди на огонь и скажи, что ты видишь сейчас?

Когда я, пораженный, взглянул на него, он требовательно повторил:

— Именно сейчас, до того, как погаснет огонь, пока тобою владеет усталость. Смотри на огонь и говори. Что будет с Британией? Что случится со мной? Что случится с Утером? Сослужи мне службу, сын мой. Говори.

Но бесполезно. Я уже оглянулся, пламя угасало. Сила покинула меня. Осталась комната, в которой разговаривали двое. Но я любил его и вернул взгляд на угли. Установилась полная тишина, нарушаемая лишь постукиванием охлаждающегося металла.

— Мне не видно ничего, кроме угасающего в камине огня и кучи тлеющих углей.

— Продолжай.

Я весь покрылся потом. Потекли капли с носа, под мышками, на животе. Я свел бедра, крепко до боли сжал руки.

В висках болезненно застучало. Я встряхнул головой и посмотрел на Амброзиуса.

— Бесполезно, мой лорд. Сожалею, но это бесполезно. Не я приказываю богу, а он мне. Возможно, что когда-нибудь я смогу действовать по своему желанию, но сейчас видение или приходит само собой, или вообще не появляется.

В мольбе я протянул руки, пытаясь объяснить.

— Это подобно ожиданию солнца, которое должно вот-вот показаться. Неожиданно подует ветер, облака разойдутся и становится светло. Иногда полностью, иногда частично. Я вижу лишь отдельные лучи — колонны. Когда-нибудь мне будет принадлежать весь храм. Но не сейчас.

На меня навалилось изнеможение.

— Извините, мой лорд. Я бесполезен для вас. У вас пока нет пророка.

— Нет, — устало ответил Амброзиус. Он обнял меня, притянул к себе и поцеловал. — Всего лишь сын, который не ужинал и устал. Иди спать, Мерлин, и спи без снов. У тебя хватит времени для видений. Спокойной ночи.

Той ночью меня не посетили видения, но приснился сон, о котором я не стал рассказывать Амброзиусу. Мне приснилась пещера на склоне горы и идущая к ней в тумане девушка по имени Ниниана. У пещеры ее ждал человек. Однако лицо Нинианы не было похоже на лицо моей матери, а у пещеры стоял не Амброзиус. Это был старик, и у него было мое лицо.

Я провел в Британии с Амброзиусом целых пять лет. Оглядываясь сейчас на прожитые годы, надо сказать, что многое исказилось в моей памяти. Представьте себе человека, который взялся восстанавливать давно разрушенную мозаику. Кое-что я вспоминаю без труда, в красках и с подробностями; другое, как картина, покрытая пылью времен, но более важное, словно затянуто дымкой. Места мне вспоминаются всегда отчетливо, иногда настолько, что представляю себя ходящим по ним. Если бы у меня хватило сил собраться, привлечь свое былое могущество, я смог бы спокойно воссоздать их, подобно тому, как в те далекие годы я описал для Амброзиуса Танец исполинов.

Эти воспоминания так же ясны, как и мысли, посещавшие меня, чего я не могу сказать о людях. Я ворошу свою память, и мне становится интересно временами, не путаю ли я Белазиуса с Галапасом, Кадала с Сердиком, одного из бретонских военных командиров с военачальником моего деда в Маридунуме, пытавшегося сделать из меня воина. Он считал, что даже внебрачный принц должен желать искусно владеть холодным оружием.

Когда же я начинаю писать об Амброзиусе, он словно оказывается рядом. И сейчас он будто со мной. Его выхватывает из темноты свет. Моя первая морозная ночь в Малой Британии. Я вижу тяжелые очертания человека в шлеме, твердый взгляд его глаз, нахмуренные брови. На выражение лица наложила отпечаток всепоглощающая непреклонная воля, на целых двадцать лет приковавшая его взор к закрытому для него королевству. Двадцать лет у него ушло, чтобы из ребенка вырасти в Идущего, создать, невзирая на бедность и слабость, ударные силы, ждущие своего часа.

Сложнее писать о Утере. Точнее, сложно писать о Утере, так как он остался в прошлом, стал частью истории, завершившейся много-много лет назад. Я представляю его ярче, чем Амброзиуса. Но не в темноте. Здесь, в темноте, находится часть меня, которая была Мирдином. Часть меня, бывшая Утером, подвластна свету. Она охраняет берега Британии, следуя моему замыслу, замыслу, показанному мне Галапасом в один из солнечных дней в Уэльсе.

Но это, конечно, уже не Утер. Я пишу не о нем, а о человеке, объединившем всех нас, вместе взятых, — Амброзиусе, давшем мне жизнь, Утере, трудившемся со мной, о себе, который нашел Утеру применение — дать Британии Артура.

Время от времени из Британии приходили известия, а вместе с ними и вести из дома, попадавшие к нам от Горлуа из Корнуолла.

Похоже, что после смерти моего деда Камлак не стал спешить откалываться от своего родственника Вортигерна. Ему требовалось больше уверенности, прежде чем поддержать «партию молодых», как окрестили группировку Вортимера. Вортимер едва не пошел на открытый мятеж, и было ясно, последний рано или поздно начнется. Король Вортигерн оказался снова между оползнем и потопом. Для того чтобы остаться королем бриттов, он должен был обратиться за помощью к соотечественникам жены — саксонки. Год от года саксы-наемники выдвигали все новые требования. Страна находилась в расколе и истекала кровью под бременем того, что люди открыто называли «саксонским террором». На западе все это проявлялось особенно наглядно. Люди оставались там свободными, и для мятежа не хватило лишь настоящего лидера. Положение Вортигерна становилось столь отчаянным, что (вопреки своим расчетам) ему постоянно приходилось перебрасывать войска с запада под командование Вортимера и его братьев. Уж в них-то не было примеси саксонской крови.

• Предыдущая
• 41/91
• Следующая