Танковый меч страны Советов - Дроговоз Игорь Григорьевич - Страница 15

Далее Леонид Ильич предложил кандидатуру нового министра — Д.Ф. Устинова, сказав, что «он хорошо знаком с оборонными отраслями промышленности, знает хорошо военное дело. Дмитрий Федорович является членом Политбюро, знаком с работой Министерства обороны, с военными кадрами. Очень хорошо, что на Министерство обороны приходит человек с гражданки. С точки зрения разрядки напряженности это тоже будет воспринято правильно».

Естественно, все остальные партийные вожди поддержали Брежнева и судьба Устинова была решена.

Следующим пунктом повестки дня стоял вопрос о присвоении Брежневу звания Маршала Советского Союза. Соратники Леонида Ильича наперебой бросились высказывать свои предложения.

Первым выступил только что назначенный министром обороны Устинов: «Товарищи, разрешите мне обратиться к Политбюро ЦК со следующим предложением (товарищи, конечно, разрешили). Все мы знаем, какую гигантскую работу по укреплению обороны страны выполняет Л.И. Брежнев. По моему мнению, в связи с такой возросшей ролью Совета обороны и Председателя Совета обороны, возглавляющего этот высший военный орган в нашей стране (о существовании которого даже не подозревало абсолютное большинство советских граждан и который официально не существовал — И.Д.), Председатель Совета обороны имеет все основания получить высшее воинское звание Маршала Советского Союза».

Его тут же поддержал Гришин: «Леонид Ильич прошел большую школу войны, непосредственно участвовал в боевых действиях, в мирное время руководит строительством обороны страны» — и остальные партийные вожди.

Брежнев, конечно, согласился, но высказал одно сомнение: «Как это будет с международной точки зрения, не вызовет никаких кривотолков?» (мнение советских граждан вообще никого не волновало). Его убедили, что это совершенно нормальное дело. Но осторожный Леонид Ильич на всякий случай дал указание: «Публиковать об этом в печати не будем, так же как не публиковалось решение о присвоении мне звания генерала армии».

Фактически же военным ведомством управлял начальник Генерального штаба маршал Огарков. В начале восьмидесятых годов его уже открыто называли будущим министром обороны. Но стать им Огаркову не удалось. В результате кремлевских интриг и ожесточенной борьбы за власть начальник Генштаба, которого на Западе считали главным советским «ястребом», в 1984 году был снят со своего поста. Ему так и не удалось закончить масштабные преобразования вооруженных сил, начатые по его инициативе. Но о них речь впереди.

Спустя год, новоявленный маршал Брежнев был объявлен Верховным Главнокомандующим. Разъясняя эту странную сосредоточенность власти в руках одного человека, начальник главного политуправления Епишев на специальной военно-теоретической конференции в 1977 году сослался, с одной стороны, на «творческое развитие ленинского принципа единства политического и военного руководства», а с другой на опыт времен второй мировой войны, когда Сталин был одновременно военным, партийным и государственным руководителем страны. Существенная разница заключалась, однако, в том, что на этот раз военным руководителем страны объявлялся гражданский человек в мирное время.

Та же история повторилась и со следующими кремлевскими вождями — Андроповым, Черненко и Горбачевым, которые объявлялись Председателями Совета обороны и верховными главнокомандующими почти автоматически, сразу же после занятия ими высших партийных и государственных должностей.

Партийная верхушка на протяжении всей истории Советского Союза определяла не только идеологию, но и его военную политику.

Традиции формирования ее в узком кругу не самых умных людей и, как следствие, присущие ей бессмысленность и низкая результативность получили невиданное развитие в Советском Союзе. В некоторой степени это было связано с огромными размерами территории и наличием природных богатств, которые не зависели от внешних источников сырья и рынков сбыта. Оборонное сознание просыпалось у вождей только тогда, когда враг оказывался под стенами Кремля.

На протяжении всех послевоенных лет представление о реальной военно-политической доктрине нашего государства отсутствовало не только у простых граждан, но и у тех, кто эту доктрину воплощал в жизнь — армейских офицеров, руководителей военно-промышленного комплекса. Не исключено, что даже некоторые лидеры Советского Союза не отдавали себе отчета в смысле действий, происходивших с формальной точки зрения под их руководством. Реальная военно-политическая стратегия СССР — так и не получила концентрированного определения, будучи погребена под словесной шелухой агитпропа.

В сталинскую эпоху подход к строительству вооруженных сил определялся реалиями послевоенной Европы и ядерным превосходством США. При этом мощные стратегические силы Америки были сбалансированы подавляющим преимуществом наших сухопутных армий в Европе. Однако издержки агрессивной политики — уничтожение в результате атомных бомбардировок советских городов и выход Советской Армии к Атлантике — превышали возможные приобретения для обеих сторон, что делало в этот период мир относительно прочным даже в условиях многочисленных кризисов вроде Берлинского, Венгерского или войны в Корее.

Основным достижением советской военной политики этого периода стало недопущение превращения ядерно-го превосходства США в орудие политического диктата. Негативным результатом было возникновение абсолютно бесперспективного противостояния со всеми ведущими странами Запада, которые к этому времени сумели преодолеть серьезные классовые противоречия внутри своих стран, лишив тем самым Советский Союз единственного реального союзника — организованных коммунистами рабочих. К тому же разоблачение преступлений Сталина окончательно подорвало у миллионов людей веру в коммунистические идеалы.

В сталинские времена связь между стратегическими целями государства и военной политики еще просматривалась. В более поздние времена она исчезла. Малообразованный и некомпетентный во многих областях Хрущев (хотя надо заметить, что, тем не менее, он одним из первых оценил огромные возможности ракетно-ядерного оружия) и такой же Брежнев мыслили упрощенными, годными лишь для пропаганды лозунгами.

Достигший при них высших командных постов, второй эшелон полководцев второй мировой войны часто не понимал сущности происходящей в военном деле революции и не мог связать решение политико-экономических и военных проблем. Быстрое возрастание роли и значения в политике военно-промышленного комплекса, не менее агрессивного, чем американский и практически не ограниченного в своих аппетитах (в отличие от заокеанского), тоже пришлось на этот период.

Партийно-государственное и военное руководство в послевоенные годы сумели претворить в жизнь несколько стратегических программ (создание арсенала межконтинентальных баллистических ракет, мощного подводного ракетно-ядерного флота), нарастить сверхмощную группировку на Европейском театре войны и развернуть новую в азиатской части территории CCCР, организовать одну полномасштабную локальную войну в Афганистане (закончившуюся неудачно) и поучаствовать в ряде конфликтов во всех частях света (опять же, без видимой пользы для страны).

Гигантские военные усилия, подрывавшие экономику государства, в политическом и экономическом плане ничего не давали. Развитие стратегических ядерных сил шло самостоятельно, без согласования с силами общего назначения. Появление вполне достаточного (и даже чрезмерного) потенциала ядерного сдерживания к концу шестидесятых годов не привело к сокращению группировки на Европейском театре войны.

Дальнейшее ее существование можно оправдать только планированием наступательной войны, что в 60—80-е годы было уже полным абсурдом. Объективной политической необходимости наращивания военных усилий в сфере обычных вооружений не было, за исключением, может быть, восточного направления, где продолжалось противостояние с Китаем.