Страх разоблачения - Стэнтон Лорейн - Страница 1

• 1/70
• Следующая

Ретта Грин вошла в переполненный конференц-зал Медицинского центра и тяжело вздохнула. В помещении висело плотное облако табачного дыма, было нечем дышать, и она усомнилась, сможет ли выдержать здесь хотя бы десять минут. Но больше всего ее вывело из себя легко ощущаемое в воздухе ожидание, омерзительное любопытство.

Собравшиеся репортеры напомнили ей стервятников, кружащихся над падалью. Обидно было сознавать, что само их присутствие здесь свидетельствовало о ее популярности. Что и говорить, в качестве театрального агента она добилась головокружительного успеха. Какие-нибудь десять лет назад эти же люди подняли бы ее на смех, вздумай она созвать пресс-конференцию. Теперь же они сбежались, как стая голодных псов в ожидании мясистой кости. Они все знали, насколько могущественна Ретта Грин, а в Голливуде только могущество сильнее денег.

Ретта одернула строгий деловой пиджак от Диора и на секунду пожалела, что не успела заехать домой и переодеться. Она даже в лучшие дни выглядела на все свои сорок восемь лет — лишние десять фунтов и достаточно обвисшей кожи, чтобы дать неплохо заработать изобретательному пластическому хирургу. Но сегодня маленькое зеркало в пудренице показало ей, что выглядит она как старая кошелка.

Впрочем, сейчас для нее внешность не имела значения: ведь она собиралась сообщить этим людям новость, которая разбила ее жизнь, и ей было все равно, что о ней подумают.

Ретта медленно пробралась в переднюю часть зала и подошла к трибуне, с трудом подавив чувство паники. «Всего несколько минут, — сказала она себе, — и я смогу укрыться в тени и погоревать в одиночестве».

Она откашлялась, дрожащей рукой взяла микрофон и абсолютно спокойно произнесла:

— У меня короткое сообщение. Сегодня в восемь часов утра умерла Хелен Гэллоуэй.

В зале на мгновение повисла тишина, пораженные журналисты переглядывались, не веря своим ушам. Затем послышался чей-то возглас, а за ним — рев голосов.

— Что случилось? — прокричал Хэнк Йорк из «Верайти».

— Это самоубийство?

— Вы были с ней?

Ретта схватилась руками за деревянные боковинки трибуны, чтобы удержаться на ногах, и умудрилась произнести тщательно отрепетированную фразу:

— Я не располагаю другой информацией, так как вскрытие еще не производилось.

Лиз Бейкер, стерва из бульварной еженедельной газетенки, протолкалась сквозь толпу, энергично работая локтями, и остановилась прямо перед Реттой, изогнув ярко намазанные губы в ядовитой усмешке.

— Будет тебе, Ретта! Мы все знаем, что у Хелен уже несколько месяцев были проблемы. Что заставило ее перейти черту?

Ретта застыла, услышав эти слова. При одной мысли о том, какие пакости эта дрянь может написать о Хелен, у нее на лбу выступил холодный пот. Но она могла лишь отодвинуть неизбежное на несколько часов. К завтрашнему дню правду будут знать все. Она с ненавистью уставилась на Лиз.

— He советую тебе торопиться, Лиз. Всем уже надоели сплетни.

— Тогда расскажи нам, что случилось.

Несколько репортеров поддержали ее, и Ретта внезапно ощутила враждебность аудитории. Она изо всех сил старалась держать себя в руках.

— Нам следует подождать результатов вскрытия. Больше мне нечего сказать.

Репортеры громко запротестовали, но Ретта продолжала молча стоять на трибуне, и они начали постепенно расходиться. Глядя им в спины, Ретта вдруг поняла, что ей совершенно безразлично, что они напишут о ней.

Оставшись одна, Ретта опустилась на стул и закрыла лицо руками. Слезы потоком лились по ее щекам, когда она представила себе Хелен, лежащую на холодном мраморном столе в морге. В какой-то момент она даже громко застонала — такой острой была боль утраты. Но никто ее не слышал.

Гасси Тремейн нацепила бледно-розовый пиджак и подошла к зеркалу. Светлые волосы обрамляли ее лицо подобно блестящей шапочке, подчеркивая тонкие черты и великолепный цвет кожи, зеленые глаза сияли. Она порадовалась, что, вопреки традиции, предпочла костюм от Шанель платью с рюшами и кружевами. Все остальные рядом с ней будут выглядеть простушками.

Всего через несколько коротких часов придет коней ее четырехлетней каторге в Брентвудском колледже! Всем этим скучным часам зубрежки, бесконечным правилам и установкам, не говоря уже об убогих комнатенках и осклизлых душевых. Наверное, было в колледже и что-то такое, о чем она станет жалеть, но уж наверняка не об общей ванной комнате!

От этих мыслей ее отвлек резкий стук в дверь. Она обернулась и увидела свою подругу Рейчел.

— Ты сегодня утром разговаривала с Хелен? — спросила она.

— После завтрака нет. А в чем дело?

— Мы с Дианой ее повсюду ищем. Гасси пожала плечами:

— Ты же знаешь Хелен. Наверное, бродит где-нибудь одна.

Рейчел отодвинула в сторону кожаный чемодан и плюхнулась на заваленную вещами постель, ничуть не заботясь о том, что может помять свое белое льняное платье. Ее густые темные волосы были собраны сзади в пучок, который ей совершенно не шел, поскольку такая прическа еще больше подчеркивала резкие черты ее лица. Но. видимо, даже сегодня ей было решительно наплевать на свою внешность.

— Если она вскоре не появится, пропустит процедуру вручения дипломов.

Гасси только собралась ответить, как в дверь просунулась голова Дианы.

— Нашла ее?

— Пока нет, — ответила Рейчел.

Диана вошла в комнату и уселась на край кресла, аккуратно расправив подол своего зеленого недорогого платья. Она была дочерью священника-методиста и одной из немногих в колледже, учившихся на стипендию.

— Поверить невозможно, что мы заканчиваем учебу, — вздохнула она. — Еще в прошлом месяце я дни считала, а теперь вся извелась. Что, если я умру с голоду, прежде чем найду работу?

— Ты что, уже передумала ехать в Манхэттен? — спросила Гасси.

Диана пожалела плечами:

— Папа настаивает, чтобы я вернулась к нему в Канзас. Ужасно неприятно его огорчать, но мне так хочется устроиться на телевидение! А он отказывается понять, что в Нью-Йорке в этом смысле самые богатые возможности. Он только и говорит о высоком уровне преступности и дороговизне.

— Ты можешь поехать со мной в Бронкс, — предложила Рейчел. — Пожить несколько месяцев в квартире над магазинчиком моих родителей.

Диана рассмеялась, ее яркие голубые глаза заблестели.

— Очень соблазнительно. Ты по крайней мере не будешь голодать. Главное — постарайся не ссориться с ними. Впрочем, ты, наверное, с головой погрузишься в учебу, и тебе будет не до того.

Очень даже может быть, — мрачно согласилась Рейчел. — Но иногда я жалею, что решила поступить в Колумбийский университет. Может, мне было бы лучше где-нибудь на Среднем Западе.

Слушая, как они обсуждают свое будущее, Гасси почувствовала, что к горлу подкатил комок. Ей не хотелось возвращаться в роскошный особняк своих родителей, пока она не решила, что собирается делать со своей жизнью.

Впрочем, если вдуматься, выбор у нее был небогатый. Она могла или помогать матери в ее бесконечных благотворительных делах, или отцу в его кампании по переизбранию. Но все эти обеды и показы мод наводили на нее тоску, а политикой она совершенно не интересовалась, несмотря на то, что была единственной дочерью сенатора от Виргинии. Колледж она окончила, с отличием, а и зачем, собственно? Вряд ли для того, чтобы собирать пожертвования на предвыборную кампанию, требовалась степень в изобразительном искусстве. А именно на такого рода деятельность с ее стороны и рассчитывали родители. Малопривлекательная перспектива.

• 1/70
• Следующая