круги на воде - Хорев Валерий Николаевич - Страница 55

Комментарии, как говорится, излишни. Начни чайный мастер взвешивать и прикидывать свои шансы остаться в живых, и он неминуемо был бы убит на месте. Об этом и сказано в песне Буккоку Кокуси, дзенского учителя в эпоху Камакура:

Лук сломан,

Стрел больше нет.

Настал критический момент.

Не лелей робеющего сердца,

Стреляй без промедленья!

Вот не везет, так не везет -

Сказал Чжу Ба-цзе,-

Среди бела дня повстречали привидение!

Я бесов самых закаленных

Умею побеждать в бою,

И оборотней вероломных

Мгновенной смерти предаю!

(У Чэн-энъ,«Путешествие на Запад»)

Человеческое мышление построено, в отличие от машинного, на работе со сложными цельными образами, и в этом состоит фундаментальное и огромное его преимущество. Именно поэтому использование всевозможных образов нашло такое широкое применение в мире воинских искусств, поскольку издревле замечено, что один-единственный, вовремя возникший или специально воспроизведенный I уме образ способен вскрыть такие потаенные резервы, докопаться до которых иным путем просто нереально.

Вероятно, самым простым и наглядным примером эксплуатации образов с прикладными целями могут служить разнообразные, так называемые, «звериные» или «подражательные» стили китайского ушу. Вряд ли в наши дни требуется особое пояснение, что это означает. Кинематограф и телевидение честно отрабатывают вложенные в них средства, а феноменальный бум популярности китайских единоборств, накрывший страну в 80-е годы (и благополучно усопший в 90-е), заставил тогдашнюю молодежь полагать, что богомол, обезьяна и леопард – вовсе не животные, а хитроумные стили ушу.

Поистине безгранична сила образов, на подражании которым смогли зародиться и благополучно процветать из века в век целые школы боевого искусства, причем школы отнюдь не театрализованные, но самые что ни на есть эффективные и практичные. Достаточно сказать, что вся окинавская традиция возникла как отголосок одной лишь ветви шаолиньского кэмпо, а именно – «журавлиного» стиля, который и в домашнем-то варианте отличается жесткостью, силой и резкостью, а уж попав на неласковую окинавскую почву, дал всходы, подробно описанные в главе со зловещим названием' «Удар фатальный был печатью смерти».

Разумеется, мы не станем пускаться здесь в увлекательное путешествие по безграничному миру подражательных школ ушу, ибо есть масса наглядных и вполне достоверных кинолент о похождениях «пьяной обезьяны», «безумной лошади» и «молодых драконов». Отдав в свое время положенную дань модному течению, могу из личного опыта и первых рук рассказать кое-что о результатах использования характерных зрительных образов в практике спарринга.

Прослышал я как-то, что некий товарищ повадился во время поединка «выводить» у себя над головой образ кобры с тем, чтобы, отрешась от суеты боя, внимательно наблюдать за ней и как бы её глазами одновременно. Кобра при этом живо реагировала на движения противника, а наш серпентолог просто повторял её поползновения посредством собственных рук и ног. И, как говорили, получалось довольно лихо; во всяком случае, его уровень возрастал при этом весьма ощутимо.

Я решил двинуться по стопам гигантов и попробовал «выводить» над головой виртуальную обезьяну. Во-первых, змея – тварь холодная, неприятная, да еще лишенная конечностей, отчего её движения не могут быть сразу же скопированы в скоротечной схватке. Обезьяна же, напротив, нам почти родня, а её цепкие мохнатые лапы замечательно приспособлены для драки. Ну, а во-вторых, сам обезьяний стиль очень нравился мне (и нравится до сих пор), и я понемногу практиковал его, насколько это было возможно в условиях отсутствия достоверных источников. К слову сказать, при нынешнем обвальном их количестве и ассортименте по >всем мыслимым школам и направлениям (включая тайные и семейные), с подражательными стилями дела обстоят точно так же, как и пятнадцать лет назад, то есть никак. А [занимательные художественные фильмы из Китая и Гонконга, при всей их красочности, не могут служить в качестве методических материалов для сколько-нибудь серьезного изучения.

Так вот, сотворив обезьяну, я отрешенно повторял все [её ухватки, блокировки и атаки. В редкие минуты полного [слияния с образом мой противник оказывался совершенно беспомощным в сравнении с ловкой бестией, но, увы, подобное состояние бывало недолгим, и могучее человеческое эго в союзе с беспокойным умом быстро ставили животное на место. Вероятно, на этом пути вполне можно было достичь каких-то высоток и высот, но я начал эти эксперименты уже на излете своего интереса к ушу, постепенно переключаясь на айкидо и кобудо, а потому не могу точно сказать, куда в итоге заводят подобные пути.

О соотношении животного и человеческого в практике боевого искусства однажды чудесно высказался мой первый учитель по ушу, большой мастер дивных, ироничных и въедливых замечаний и фразочек. А выразился он в том смысле, что сколь бы ни были эффективны звериные манеры и способы боя, человек всегда остается на ином, несравненно более высоком, уровне. Самую ужасную ядовитую змею он хватает пальцами за горло и расшибает оземь или отрывает ей голову. Никакая тварь не в состоянии причинить вред человеку, который осознанно и правильно применяет свой истинно «человеческий» стиль. Все подражательные формы есть просто его отдельные составляющие, как цвета спектра, сливающиеся в итоге в чистый белый свет. Каждый из подобных стилей может быть баснословно хорош, но он никогда не превысит статуса обыкновенного кирпичика в великолепном человеческом здании. Те же шаолиньские монахи последовательно изучали целый ряд имитирующих стилей (как минимум пять) только для того, чтобы переплавить их в единый практичный Шаолинь-цюань.

И потом – разные противники требуют различного подхода. То, что оказывается несостоятельным против одного, другого разит наповал, как гром. Я специально испытывал это со всевозможными партнерами и могу засвидетельствовать, что только лентяи предпочитают оставаться в единственной удобной и привычной для себя манере и технической базе. Даже один и тот же приятель в разное время «вскрывается» порой диаметрально противоположными связками; очевидно, это зависит от некоего внутреннего настроя или физического состояния.

Разумеется, смешно доискиваться «секретных приёмчиков», чтобы с их помощью повергать во прах всех и вся. Таковых в природе не существует. Если вы правильно сумели почувствовать алгоритм движений вашего противника, и мгновенно интуитивно (либо путем быстрого подбора) нашли для него персональную «отмычку», то самая банальная техника развалит его тактические построения, словно карточный домик. Именно в таком плане полезно изучать и нарабатывать различные стилевые линии, в том числе подражательные.

Чем больше вы изучите таких «матриц», тем большее число «отмычек» окажется в вашем кармане. Вместе с тем подобный подход категорически требует углубленной и пристальной шлифовки классических базовых форм вашего излюбленного стиля и небольшого числа «коронных» элементов, на которые вы можете положиться душой и телом даже тогда, когда из вас дубиной вышибут память вместе с половиной жизни.

Однако все, о чем говорилось выше, предполагает наличие некоего объемного, всеохватного образа, накладывающего отпечаток и на технику, и на психику, и на тактику вместе со стратегией. Вовсе не обязательно при этом иметь перед глазами яркую анималистическую картинку наподобие хитрого пластичного леопарда или проворной макаки. Благородные айкидоки или величавые приверженцы кэн-дзюцу ничуть не меньше оплетены своими собственными ассоциативными нитями – просто их образы более туманны и не могут быть представлены в столь конкретных очертаниях. Например, кто из «внучат» дедушки Уесибы станет отрицать, что они никогда, ни при каких условиях не | должны терять образ сферы, центр которой совпадает с их сэйка-но-иттэн? А крученые адепты багуа-чжан привязаны к образу горизонтальных кругов точно так же, как их собратья из синьи-цюань – к кругам вертикальным. И так повсюду. Решительно каждая школа имеет свой особенный геометрический и ментальный образ, который часто сливается с образом отца-основателя, точнее, с его пониманием стиля, насколько сумела все это сберечь и передать по эстафете порой весьма длинная цепочка преемников.