Семь главных лиц войны, 1918-1945: Параллельная история - Ферро Марк - Страница 31

• Предыдущая
• 31/102
• Следующая

Успех нападения на Пёрл-Харбор оправдал самые смелые ожидания: большую часть американского флота удалось потопить. Правда, японский командующий не скрывал своего разочарования от того, что не получил приказа «попытаться пойти дальше», то есть высадиться на американском побережье где-нибудь между Алеутскими островами и Калифорнией. Во всем же остальном японский «блицкриг» завершился триумфом.

Ударная группировка из шести авианосцев повсюду обеспечивала японцам четырех- или пятикратное превосходство воздухе. Она действовала от Гавайев до Цейлона, совершая налеты на Пёрл-Харбор, Рабаул, Порт-Дарвин и Коломбо.

Капитулировали Гуам, Уэйк и Гонконг, вскоре сдались и голландская Ост-Индия с Малайзией. Атакованный с севера Сингапур, в свою очередь, пал 15 февраля 1942 г. Сцена капитуляции британской цитадели, показывающая, как генерал Персиваль трепещет перед исполненным победной спеси генералом Ямаситой, — одна из самых унизительных, когда-либо заснятых кинокамерой!

Сразу же после Пёрл-Харбора, 18 января 1942 г., Япония подписала с двумя своими партнерами своего рода план по разделу мира на оперативные зоны: все, что располагалось к востоку от 70-го градуса долготы, включая часть Сибири и Северной Америки, отходило под контроль Японии, на Западе, в том числе в Южной Америке, надлежало действовать немцам и итальянцам. Встреча союзных армий должна была произойти на юго-востоке, где-то в Индии. Можно задаться вопросом, не имело ли наступление Роммеля в Египте весной 1942 г. своей целью, помимо прочего, именно эту встречу?^{148}

15 мая 1942 г. Риббентроп вновь стал настаивать, чтобы Япония примкнула к большому наступлению вермахта. Но посол императора в Германии Хироси Осима ответил, что распыление сил вынуждает его страну перенести нападение на СССР на более поздний срок, вне всякого сомнения — не позже октября 1942 г.

Все свидетельства говорят об одном: в год, предшествовавший Пёрл-Харбору, Чан Кайши, безусловно, оказался самым прозорливым из руководителей воюющих государств. Только он (вместе с японским принцем Коноэ) не верил в победу немцев над Россией. Только он считал, что Япония воспользуется международным положением, чтобы ударить по «мягкому подбрюшью» западного империализма, то есть по голландской Ост-Индии, Малайзии и Филиппинам, а не по Сибири. Только он предвидел, что условий, которые Япония навяжет Китаю, даже прояпонское правительство в Нанкине не сможет принять. Только он не стал недооценивать милитаристский дух Японии и, уверенный в неизбежности войны, сделал вывод, что отныне Китай сможет обрести настоящих союзников, в данном случае — США. Только он, вопреки собственной супруге и части своего клана, нашел возможным положиться на Сталина в борьбе против китайских коммунистов. Фактически именно Чану СССР поставлял самолеты, танки и другое оружие, оставив Мао «всего несколько револьверов».

«После войны, — говорил Чан Кайши Оуэну Латтимору, советнику, рекомендованному ему Рузвельтом, — коммунистическая проблема будет улажена с помощью военной силы, но СССР и Коминтерн — дело другое. Мы не можем вести переговоры с китайскими коммунистами, потому что одни и те же слова для них и для нас имеют разный смысл. Но на Сталина можно рассчитывать, он всегда держит слово». В самом конце войны Чан Кайши, несомненно, будет думать иначе, но в 1941 г. его точка зрения была именно такова^{149}.

Глобальные прогнозы Чан Кайши косвенно дают представление о его стратегии. После Пёрл-Харбора он хотел взвалить на американцев все хлопоты по разгрому японцев, сберегая полученную от них помощь для борьбы с Мао Цзэдуном. Подобная выжидательная тактика, которую он объяснял недостатком сил, сыграла против него, так как китайцы надеялись, что их народ вскоре перейдет в наступление против оккупантов. Коммунисты же предпочли сначала сразиться с Японией и тем самым выиграли битву за народное признание. После стольких лет смирения китайцы наконец-то воспряли духом.

В то же время политика Чана испортила его отношения с американцами. Последние рассчитывали на военное возрождение Китая, охотно помогли бы ему и весьма желали восстановления единого фронта Гоминьдана и китайских коммунистов, чтобы страна не скатилась снова к гражданской войне. Однако партия на троих, разыгрывавшаяся, с другими ставками, между Чаном, китайскими коммунистами и Сталиным, почти двадцать лет вдохновлялась такой ненавистью и таким недоверием, которые перевешивали все остальное. Чтобы понять исходные условия этой партии, необходимо вернуться назад, к 1927 г. и даже чуть дальше.

По-настоящему она началась уже с 1923 г. В то время, спустя 12 лет после отречения от престола последнего китайского императора Пу И и возникновения Китайской республики, ее основатель и создатель Гоминьдана (Национальной народной партии) Сунь Ятсен был связан с членами находившейся еще в зародыше коммунистической партии. Вместе с А. А. Иоффе, одним из тех, кто подписал Брест-Литовский мир, он составил тогда совместное заявление: «Доктор Сунь считает, что коммунистическая и даже советская система не может быть внедрена в Китае, где отсутствуют благоприятные условия для нее. Это мнение полностью разделяет господин Иоффе, который полагает, что более насущной и важной проблемой Китая является вопрос его объединения и национальной независимости. Он заверил доктора Суня, что Китай может рассчитывать на всемерную поддержку России в этом великом деле»^{150}.

С целью заручиться такой поддержкой Сунь отправил в Москву одного из членов своего генштаба, приветствовавшего такую инициативу, — своего шурина генерала Чан Кайши, который в сопровождении коммуниста Чан Тэя должен был приобрести оружие и получить советы.

Потрясенный обязательным наличием в армии комиссаров, занимавшихся, помимо прочего, политическим воспитанием военнослужащих (как можно, например, увидеть в фильме братьев Васильевых «Чапаев»), Чан Кайши вернулся из СССР с довольно прохладным отношением к методам советского режима. Он взял слово на собрании Коминтерна, проходившем под председательством Г. Е. Зиновьева и в присутствии Г. Н. Войтинского, который, ко всеобщему удовольствию, годом ранее участвовал в создании компартии Китая (его преемник в Китае — властный голландец Баринг, рассчитывавший на «коренные народы Индонезии», — такого успеха не добился). На этом собрании Чан Кайши заявил: «Гоминьдан, действуя под знаком “трех народных принципов”[20], стоит на стороне всех порабощенных народов в борьбе против империализма. В Китае нашими самыми главными врагами являются феодалы-милитаристы, вскормленные империалистами. Мы надеемся, что через два-три года наша революция победит. Я многому научился за время моих поездок по Советскому Союзу. Мне кажется, сохраняются некоторые не совсем верные представления о том, что такое в действительности революция в Китае. Надеюсь, наши друзья из Интернационала окажут нам честь посетить Китай с целью наблюдения и изучения проблем революций в странах Востока»^{151}. Однако советско-китайский медовый месяц уже был омрачен взаимным недопониманием.

С одной стороны, газета «Известия» опустила в заявлении Иоффе и Сунь Ятсена первую фразу об «отсутствии благоприятных условий» для создания советов и установления коммунистического режима в Китае. С другой стороны, едва Чан Кайши вернулся из Москвы, Сунь Ятсен отправился в Кантон и Гонконг, где восхвалял английский парламентаризм и заявил, что надо взять за образец методы работы британского правительства^{152}. А год спустя советский дипломат Л. М. Карахан уже вел в Пекине от имени Москвы с одним из милитаристов переговоры о судьбе китайской железной дороги^{153}. Одно с другим не очень связывалось. Но дальше — больше…

• Предыдущая
• 31/102
• Следующая