Гибель вермахта - Пленков Олег Юрьевич - Страница 67
- Предыдущая
- 67/121
- Следующая
Эта политическая близорукость и личная слабость многих офицеров привела в ходе войны к растущей потере влияния военных инстанций и в оперативной, и в государственной сферах — в отличие от Первой мировой войны, в ходе которой офицеры постоянно наращивали свое влияние, а кайзер все более отходил на второй план и в конце концов, утеряв всякий контроль над развитием событий, стал чисто репрезентативной фигурой. С Гитлером все было наоборот… Причины такого отличия не только в свойствах натуры фюрера и структурах его господства — провал заговора 20 июля проиллюстрировал особую грань немецкого характера — глубоко укорененное нежелание действовать против установлений власти. Но этот недостаток немецкого характера (если это недостаток) в последующие дни обернулся для нацистского режима добродетелью, поскольку как только из Растенбурга возобновился поток приказов, все сразу встало на свои места. После неудачного взрыва каких-либо осмысленных действий заговорщиков не было; зато униженных признаний — сколько угодно. Нельзя найти лучшего доказательства дисциплины, царившей в немецкой армии, или эффективности нацистской партийной машины.
Действенность геббельсовской пропаганды особенно усилилась после покушения 20 июля 1944 г.: большинство немцев продолжало верить фюреру, надеясь на «чудо-оружие», на героизм солдат. Результат нацистской пропаганды хорошо виден на примере письма одной немецкой женщины мужу, в лагерь военнопленных во Франции: «У меня такая вера в наше предназначение, что ее уже ничто не сможет поколебать. Она основывается на всей нашей истории, на нашем славном прошлом, как говорит доктор Геббельс. Это совершенно невероятно, чтобы история повернула вспять. Возможно, сейчас мы достигли самой крайней черты, но мы имеем решительных людей. Вся нация готова к маршу. Оружие в наших руках. Мы располагаем секретным оружием, которое будет использовано в надлежащий момент. Но важнее всего то, что нами руководит наш фюрер, за которым мы готовы следовать хоть с закрытыми глазами. Держись из всех сил, не позволяй, чтобы тебя свалили с ног»{623}.
После краха заговора военные с головой погрузились в насущные дела, несмотря на то, что немецкие общественные реакции на офицеров и аристократию были самыми негативными — некоторые генералы выходили на улицу только в плащах, прикрывая погоны. И аристократия поспешила выразить свою лояльность: после покушения на Гитлера в «Немецкой дворянской газете» была напечатана редакционная статья генерала в отставке фон Метцша (von Metzsch), в которой утверждалось, что покушение только укрепило волю немецкого народа к продолжению борьбы{624}. Эта демонстрация лояльности, впрочем, не помогла, и в конце 1944 г. газету закрыли «из-за нехватки бумаги и необходимости экономии рабочей силы», как было указано в последнем номере. Удивительно, однако, другое: практически до конца войны газета все же выходила, существовало и дворянское общество, титулы, что как-то не вяжется с «социалистическим» характером режима и его тоталитарными претензиями. В последние месяцы существования газета печатала, помимо обычных некрологов, фотографии аристократов, павших преимущественно на Восточном фронте — огромное количество молодых, почти мальчишеских лиц даже сейчас производят гнетущее впечатление. Такое же, как при виде фотографий погибших советских, английских, американских или других солдат.
После покушения 20 июля начальником Генштаба был назначен генерал-полковник Гейнц Гудериан. Получив назначение, Гудериан пришел в здание, предназначенное для ОКХ в Растенбурге, и увидел, что положение в центре военной администрации вермахта вопиюще противоречит прусским представлениям о порядке: «Я нашел здание совершенно пустым. Меня никто не встретил. Заглянув в разные комнаты, я наконец натолкнулся на спящего рядового по имени Риль. Я послал этого молодца, чтобы он нашел мне офицера… Затем я попытался связаться по телефону с группами армий, чтобы выяснить обстановку на фронте. В кабинете начальника штаба стояли три телефона, но не было способа узнать, какой цели служит каждый. Я поднял трубку ближайшего. Ответила женщина. Когда я назвал себя, она взвизгнула и бросила трубку…»{625} Гудериан перенес штаб-квартиру ОКХ из Цоссена в Восточную Пруссию, привлек новые кадры, использовал резервы, которые Шернер собрал для него на Восточном фронте, и приступил к закрытию бреши в центре. В тот момент, когда казалось, что Восточный фронт на грани краха, советское наступление замедлилось — Красная армия исчерпала свой порыв{626}. Это произошло не только вследствие долгого наступления и растянутости коммуникаций, но и по той причине, что вермахт отнюдь еще не был сломлен: надо иметь в виду, что еще в августе 1944 г. выпуск вооружений в Третьем Рейхе достиг рекордной цифры — было произведено 869 танков и 744 самоходных орудия, достаточных для оснащения 10 новых танковых дивизий. Гитлер упорно настаивал на том, что каждую утраченную дивизию необходимо заменять новой. Ему важно было количество дивизий, а не их сила и качество. В сентябре 1944 г. из произведенных в Германии 26 000 пулеметов и 2900 минометов лишь 1527 и 303 единицы соответственно были направлены в подразделения, сражавшиеся на передовой — большая часть оружия ушла на новые формирования. Новые дивизии без всякого боевого опыта отправляли на фронт, а опытные подразделения истекали кровью, не имея ни подкрепления, ни нового оружия{627}.
К концу сентября 1944 г. заводы Германии выпускали вооружение, способное не только компенсировать потери в Нормандии, но и превысить уровень потерь на Востоке{628}. В начале 1945 г. в вермахте под ружьем было около 10 миллионов солдат — вдвое больше, чем в сентябре 1939 г. Гитлер категорически отказывался стянуть 2 миллиона солдат для обороны рейха из Восточной Прибалтики, Австрии, Венгрии, Италии и Норвегии. По его расчетам, эти войска понадобятся рейху в том случае, если лагерь противников Германии неожиданно расколется — то был последний крупный стратегический проект Гитлера. Такой расчет не следует считать совершенно безосновательным, поскольку «потенциал» противоречий в антигитлеровской коалиции был, о чем свидетельствует «холодная война», начавшаяся, по существу, еще в годы Второй мировой.
Нацисты пытались укрепить вермахт и идеологически — после покушения на Гитлера во все воинские штабы были отправлены нацистские политработники, по примеру Красной армии; их называли «офицеры по национал-социалистическому политическому воспитанию», НСФОФ (NSFOF NS-Fuhrungsoffiziere).
В ОКВ штаб НСФОФ возглавил особо преданный нацистам генерал Герман Рейнеке (с 1943 г. — начальник общевойскового управления кадров), а в сухопутных войсках — также имевший репутацию убежденного нациста генерал Фердинанд Шернер{629}. Именно за преданность нацизму Гитлер сделал Шернера фельдмаршалом (последним по времени назначения). Стиль Шернера красочно живописал Геббельс: «Как командующий, Шернер, безусловно, личность. Его методы поднятия боевого духа во вверенных ему войсках первоклассны и демонстрируют не только талант полевого командира, но и потрясающее политическое чутье…. С солдатами он на равных, хотя и очень строг…. Пораженцев он вешает на столбах, с плакатом “Я дезертир, отказавшийся защищать немецких женщин и детей”. Устрашающий эффект подобных акций безусловен»{630}.
Несмотря на репрессии, морально-политическое состояние армии после Сталинграда явственно и последовательно ухудшалось — даже в среде Ваффен-СС: руководитель главного управления Ваффен-СС группенфюрер Готлоб Бергер в служебной записке на имя Гиммлера от 10 февраля 1943 г. предлагал организовать в войсках политзанятия, как в Красной армии. Гиммлер Довольно быстро отреагировал на записку, и уже 24 февраля по Ваффен-СС были отданы соответствующие распоряжения. Что касается вермахта, то первоначально Гитлер приветствовал слабый политический ангажемент армии, но со временем он начал убеждаться в необходимости введения должности упомянутых выше «политических офицеров». Ясно, что образцом для введения института НСФОФ были политработники Красной армии, которые рассматривались как «враг № 1» («Приказ о комиссарах», впрочем, был отменен в 1942 г.). В этой связи в партийных кругах еще в начале 1943 г. поговаривали об изменении первой статьи закона о вермахте, запрещающей членам вермахта всякую политическую деятельность; это изменение последовало после покушения на Гитлера. Осенью 1944 г. армейские офицеры получили право вступать в партию: начальник ОКВ Кейтель получил почетный золотой значок члена партии и сделал взнос в кассу партии (1000 рейхсмарок){631}. Он же был членом суда чести, изгнавшего из офицерского корпуса и армии участников заговора 20 июля 1944 г. — в его глазах это покушение было тяжелым преступлением; в то же время он симпатизировал Канарису и посылал деньги его семье{632}. Такая двойственность поведения была характерна для большинства высших офицеров.
- Предыдущая
- 67/121
- Следующая
