Гибель вермахта - Пленков Олег Юрьевич - Страница 28
- Предыдущая
- 28/121
- Следующая
В целом ситуация стала ясной еще в первой половине 1942 г. — немецких сил не хватало для обеспечения обороны европейской территории от возможного десанта. Сосредоточить же все силы исключительно на Восточном фронте Гитлер не решался: состояние человеческих ресурсов СССР на Восточном фронте абвер оценивал как в 7 раз превосходящие немецкие{260}.
Первые недели 1943 г., как и в 1942 г., застали германскую армию в тяжелом положении. Но если в первую зиму Восточной кампании вермахта бедствия были обусловлены в основном случайностями и просчетами, то в 1943 г. они носили более серьезный, фундаментальный характер. За 12 месяцев почти не изменилась линия фронта от Балтики до Орла. Постоянные огневые позиции из бревен и земли укрывали солдат, железобетонные укрытия защищали орудия, позиции покрывали обширные минные поля, заложенные весной и летом, пока земля была мягкой. Гарнизоны на этих позициях жили достаточно спокойно. Горючего было много, одежды достаточно, почту доставляли регулярно. Это напоминало положение на Западном фронте в Первую мировую войну{261}. На самом фронте было спокойно. Немцы использовали это для отдыха измотанных дивизий, а советская сторона — как учебные полигоны для новых дивизий. В марте 1943 г. фронт шел от Ленинграда через Старую Руссу по выступам Орла и Курска к Белгороду, потом вдоль Донца и Миуса к Азовскому морю. На Кубанском плацдарме, охраняя подходы к Крыму с востока, стояла 17-я армия. В марте фронт замер, увязнув в грязи. Весенняя распутица 1943 г. стала благом для вермахта, у него появилась передышка от советского наступления. С ликвидацией емких выступов впервые даже образовался стратегический резерв. «Оползень», вызванный крахом 6-й армии под Сталинградом, был остановлен; ситуация стабилизировалась.
Грязь скоро должна была высохнуть, и что тогда? В этом была главная стратегическая задача. Как продолжать войну на Востоке? Две кампании с целью поставить Советский Союз на колени провалились, и теперь вставал вопрос, а есть ли вообще для вермахта какая-нибудь надежда? В первую очередь, конечно, нужно было пополнить действующую армию, поэтому в январе 1943 г. руководство вермахта затребовало 800 тысяч новобранцев, но даже самый безжалостный набор дал только 400 тысяч{262}.
При отсутствии 6-й армии Паулюса, в начале 1943 г. германские силы на юге России стали вдвое меньше. Собственно, части Манштейна в группе армий «Дон» получили такую трепку с ноября 1942 г., что их трудно было узнать. Корпуса и дивизии утратили свою идентичность, поредевшие остатки частей вермахта стягивались вокруг нескольких энергичных командиров — Холлидта, Мита, Фреттер-Пико, давших имена своим группам, отвечавшим за протяженные участки. Тем не менее слабость немцев была не так велика, как считало в то время большинство союзных наблюдателей. Хотя советская армия стала определенно сильнее германской, она столкнулась с трудностями, которых ранее не знала. Командиров, способных вести новую армию, не хватало — одни были слишком осторожны, другие слишком опрометчивы, третьи неповоротливы. В результате, их тактическая гибкость и быстрота развития успеха были намного ниже немецких стандартов. В этой связи немецкий генерал Фридрих фон Меллентин считал, что на советско-германском фронте «немецкие войска успешно действовали при соотношении сил 1:5»{263}. Только советская артиллерия, некоторая часть кавалерии и очень немногие танковые бригады были по-настоящему эффективны. Настоящей проблемой для Красной армии была необходимость перестроиться и перейти от оборонительных боев, когда она одерживала победу только за счет мужества, стойкости и самопожертвования солдат, к более сложным структурам наступательных действий, где инициатива и подготовленность даже самых мелких подразделений могла иметь решающее значение. По всей видимости, поняв это, после того как грандиозные советские планы завершить войну в 1943 г. столкнулись с непреодолимыми препятствиями, Сталин окончательно уяснил, что война будет выиграна за счет действий постепенных и последовательных, а не за счет советского «блицкрига». Поэтому в начале летней кампании 1943 г. последовало теоретически неожиданное решение советского командования остаться в стратегической обороне, выждав нового немецкого наступления, с тем чтобы потом использовать ею для перехода в мощное контрнаступление. Тем более что к войне начали привыкать — Илья Эренбург писал: «Говорят: глубокая ночь, глубокая осень, а в отношении 1943 г. можно сказать — глубокая война. Мир уже забылся и еще не мерещился, а война стала казаться нормальным состоянием»{264}.
Ожидаемое немецкое наступление вскоре и последовало. Дело в том, что, начиная летнюю кампанию 1943 г., Гитлер превосходно осознавал, что выиграть войну стратегически уже нельзя — единственный шанс состоял в том, чтобы выиграть ее политически. Иными словами, следовало отказаться от главной сути гитлеровского похода на Восток, от идеи «жизненного пространства» (Lebensraum), исподволь трансформировав ее в борьбу за свободу Европы от большевистского ига. В 1943 г. лозунг «жизненного пространства» стал уступать место лозунгу «крепость Европы» (Festung Europa). Затем пустили в ход призыв о создании «восточного вала» и снова объявили крестовый поход против Азии. В дополнение к этому союзники договорились о политике безоговорочной капитуляции, которая мешала заключению мира на определенных условиях и для простого немца означала одно из двух — победить или умереть{265}. Гитлер сознавал, что гегемония в Европе какого-либо одного государства над остальными противоречит вековой политике Англии. У него было много возможностей играть на опасениях европейцев и подозрениях советской стороны. Но для такой игры ему нужно было тщательно скрывать следы морального ослабления Германии, а для этого необходимы были военные успехи, яркие победы, как в 1941 или 1942 гг., а не сокращение фронта и коммуникаций для накопления резервов, о чем твердили военные советники Гитлера. Отсюда и стремление Гитлера к победе под Курском, где в конфигурации фронта он усмотрел шанс для вермахта. Н.Г. Павленко указывал, что в истории трудно найти примеры, чтобы одна из борющихся сторон, обладая превосходством в силах и средствах, переходила к обороне. Под Курском советские войска не просто имели больше сил, — они значительно превосходили противника. Но они переходили не к вынужденной обороне, а к преднамеренной обороне, рассчитывая на переход в наступление и развитие операции на большую глубину{266}.
К весне 1943 г. в вермахте было 11,2 миллиона солдат (на 2 миллиона больше, чем в кампанию 1942 г.). Военное производство приближалось к своему пику — количество производимых танков увеличилось в два раза, штурмовых орудий — в четыре раза. В вермахт стали поступать тяжелые танки «тигр» типа I и Iа, новый средний танк «пантера», самоходная артиллерийская установка (САУ) «фердинанд».
«Пантеры» были элегантными стальными конструкциями, каждая весом 45,5 тонн, длиной 8 метров и лобовой броней в 80—110 мм. Только в период Курской битвы они были еще недоработаны. То же относится и к первому немецкому тяжелому танку «тигр». «Фердинанд» был чудовищем весом в 72 тонны, вооруженный испытанной 88-мм пушкой со стволом длиной в 6,5 м; толщина его брони доходила до 200 мм. Два двигателя «Майбах» приводили гусеницы в движение; самоходка могла двигаться со скоростью до 30 км/ч. «Фердинанд» был отличным противотанковым средством, но он имел «ахиллесову пяту» — уязвимые гусеницы. Еще он был беспомощен в ближнем бою с пехотой, поскольку, кроме пушки, никаких вооружений на нем не было. Иной раз для борьбы с советской пехотой немецким самоходчикам приходилось стрелять из пулемета MG-42 прямо через пушечный ствол: разумеется, этого было недостаточно для эффективных действий{267}.
- Предыдущая
- 28/121
- Следующая
