Кольцо Соломона - Страуд Джонатан - Страница 8

Он вскинул руку; оранжевый огненный шар вырвался у него из пальцев и молнией устремился вперед. Верхушка ближайшей башни взорвалась огненным цветком. Пылающие кирпичи посыпались вниз, из темноты послышались вопли.

Балкида, вскрикнув, устремилась вперед. Юноша презрительно улыбнулся и шагнул к окну. Неуловимое глазом движение, порыв ветра – и орел вылетел в окно, обогнул клубы дыма и исчез среди звезд.

Наступил рассвет. От развалин башни тянулись тонкие серые струйки дыма, но сам пожар угас. Пока жрецы несколько часов договаривались о том, какого демона следует призвать, чтобы потушить пламя, пожар успели потушить вручную, водой из каналов. Царица Балкида лично распоряжалась тушением и заботилась о том, чтобы с погибшими и ранеными обошлись как подобает. И теперь, когда город сделался тих и нем, она сидела у окна в своей комнате, глядя, как зеленовато-голубой рассвет тихо пробирается над полями.

Балкиде было двадцать девять лет, она взошла на трон Савы немногим менее семи лет назад. Как и ее мать, предыдущая царица, она соответствовала всем требованиям своей священной должности и была любима народом. Она была тверда и решительна при дворе, что нравилось ее советникам; она была серьезна и благочестива в религиозных делах, что нравилось жрицам Солнца. А когда горцы из Хадрамаута спускались в город, с одеждами, отягощенными мечами и серебряными оберегами от джиннов, с верблюдами, нагруженными мешками с ладаном, она встречала их на площади перед дворцом, и предлагала им листья ката, и понимающе рассуждала с ними о погоде и о том, как трудно добывать смолу из деревьев, так что и горцы тоже оставались довольны и возвращались в свои деревни, восхваляя прекрасную и мудрую царицу Савскую.

Да, красота тоже была не лишней. В отличие от матери, которая была склонна к полноте, так что под старость требовались четыре молодые рабыни, чтобы помочь ей встать с ее мягкого и просторного ложа, Балкида до сих пор оставалась стройной, подтянутой и избегала принимать помощь от кого бы то ни было.

У нее не было близких доверенных лиц ни среди советников, ни среди жриц, и все свои решения она принимала сама.

Как издавна повелось в Саве, все личные рабы Балкиды были женщинами. Рабыни делились на две категории: горничные, которые заботились о ее прическе, украшениях и личной гигиене, и небольшая каста потомственных стражниц, чьим долгом было оберегать царицу от опасностей. Иные царицы заводили дружбу с рабынями, но Балкиде такое было не по душе, и она держалась отчужденно.

Утренний свет наконец коснулся каналов; вода вспыхнула и засверкала на солнце. Балкида встала, потянулась, выпила глоток вина, чтобы расслабить оцепеневшие конечности. Спустя несколько мгновений после атаки она уже знала в душе, как именно она поступит, однако ей потребовалась целая ночь, чтобы обдумать свое решение. И теперь наконец, взвесив все за и против, она мгновенно перешла от размышления к действию. Она пересекла комнату, раскрыла шкафчик у кресла, достала хрупкий сигнальный кристалл и раздавила его в пальцах.

Она ждала, глядя в огонь. Тридцать секунд спустя в коридоре за дверью послышался топот бегущих ног, и дверь распахнулась. Балкида, не оборачиваясь, произнесла:

– Спрячь свой меч, девочка. Опасность миновала.

Она вслушалась – и услышала шорох металла, убираемого в кожаные ножны.

– Которая ты из моих стражниц? – спросила Балкида.

– Ашмира, госпожа моя.

– Ашмира… – Царица, не отрываясь, смотрела на пламя. – Это хорошо. Ты всегда была самой проворной. И самой искусной, насколько я припоминаю… Ашмира, на что ты готова ради меня?

– На все, госпожа моя!

– Готова ли ты ради меня пожертвовать жизнью?

– С восторгом!

– Да, – произнесла Балкида, – ты истинная дочь своей матери… Скоро вся Сава будет у тебя в долгу. – Она обернулась и одарила девушку ослепительной улыбкой. – Ашмира, дорогая, позови служанок, вели им принести нам вина и печенья. Мне нужно с тобой поговорить.

Когда наконец командир стражи Ашмира покинула царский кабинет и вернулась в свою каморку, ее суровое лицо раскраснелось и дыхание участилось. Она немного посидела на своем топчане, глядя сначала в пространство, потом на старые привычные трещины в глинобитной стене, идущие от пола до потолка. Через некоторое время сердцебиение наконец успокоилось, дыхание выровнялось, однако распиравшая ее изнутри гордость ничуть не уменьшилась. На глаза у нее навернулись слезы – то были слезы радости.

Наконец она встала и сняла с полки, висящей на стене, деревянный сундук, украшенный только скромным изображением полуденного солнца. Ашмира опустила сундук на кровать, встала на колени рядом с ним, откинула крышку и достала пять серебряных кинжалов. Кинжалы сверкали в свете лампы. Она брала их один за другим, осматривала, проверяла кромку, взвешивала на руке. Наконец Ашмира. аккуратно сложила их на кровать.

Уверенно балансируя на носочках, она присела на корточки, полезла под кровать и достала оттуда свой дорожный плащ, кожаные башмаки и большую кожаную котомку. Котомка нашлась не сразу, Ашмире пришлось долго шарить по углам, и она была вся пыльная – ею слишком давно не пользовались.

Ашмира вытряхнула на пол содержимое котомки: два больших, небрежно сложенных куска ткани в странных пятнах и местами обгоревшие, несколько свечек, два огнива и фитили, масляную лампу, три горшочка, запечатанных воском, и восемь грузиков из резного нефрита. Некоторое время посидела над всем этим в задумчивости, потом пожала плечами, сложила их обратно в сумку, запихнула туда же серебряные кинжалы, затянула завязки и встала.

Время шло быстро; жрицы, должно быть, уже собрались на площади для утренней молитвы, а ей нужно было еще сходить в храм, получить благословение Солнца.

Но она была готова. Вещи собраны, а прощаться ей не с кем. Она надела башмаки, взяла плащ, вскинула на плечо котомку. И, не оглядываясь, вышла из каморки.

Высоко над землею парил феникс, благородная птица, во всем подобная беркуту, не считая красноватого отлива на золотых перьях и переливчатых пятнышек на кончиках распростертых крыльев. У нее был медноцветный хохолок, когти, подобные золотым крючьям, и угольно-черные глаза, что смотрели вперед и назад, озирая всю вечность разом.

Вид у птицы был раздраженный. В когтях она тащила два с половиной центнера артишоков в огромной веревочной авоське.

Груз был тяжелый, но это не единственное, из-за чего работа меня бесила. Во-первых, меня подняли ни свет ни заря, это, знаете ли, тоже не сахар. Я отбыл из Израиля немного за полночь, в сторону северного побережья Африки, где растут самые лучшие дикие артишоки, дабы (я цитирую текст поручения дословно!) «выбрать самые сочные экземпляры, увлажненные хрустальными утренними росами». «Хрустальными утренними росами», скажите, пожалуйста! Им там не пофиг, чем они увлажненные?

Все эти артишоки надо было еще выкопать из земли – мне теперь грязь из-под когтей сто лет не вычистить! – да и принести их обратно за полторы тысячи миль, навстречу легкому утреннему бризу – тоже не пикник. Но это все я бы еще пережил. Что меня бесило по-настоящему – так это смешки и косые взгляды моих собратьев-духов, которые попадались мне навстречу по пути в Иерусалим.

Широко ухмыляясь, они проносились мимо, великолепные и воинственные, вооруженные сверкающими мечами и копьями. Они отправлялись охотиться на разбойников в южных пустынях – ну да, вот это задание, это я понимаю. А я? Я медленно тащился на север с полной сумкой овощей, натянуто улыбаясь и бормоча себе под нос грязные ругательства[12].

Я, видите ли, был наказан. И, откровенно говоря, ни за что!

Обычно, когда тебе удается укокошить мага, пустив в ход немного благородной хитрости, и благополучно смыться обратно в Иное Место, тебя, скорее всего, на некоторое время оставляют в покое. Проходит несколько лет – а быть может, даже пара десятилетий, – прежде чем какой-нибудь алчный авантюрист, выучивший несколько слов по-древнешумерски и научившийся чертить пентакли без дырок, откопает твое имя, призовет тебя обратно, и твое рабство начнется заново. Но даже когда это случается, все идет по правилам, которые обе стороны признают по умолчанию. Волшебник заставляет тебя добывать ему богатство и власть[13], а ты делаешь все, что в твоих силах, чтобы избавиться от него.