Страсти по Казимиру (СИ) - "Mind the Gap" - Страница 15

• Предыдущая
• 15/32
• Следующая

      — Ах, как интересно! — сладострастно улыбнулась эксцентричная старуха, сидевшая в кресле, манерно вытянув руку с сигаретой в длинном мундштуке. — Какой милый мальчик! Это твой питомец?

      — Бегич!

      Охранник поднял с пола одеяло, накинул его на жертву, словно мешок на добычу, и поволок куда-то бесполезно упирающегося Илью. По коридору, по лестнице — видимо, обратно. В комнату для утех, где вдоль стены были расставлены портреты человека-хищника, который спал, улыбался, восседал на троне и лгал.

      Вроде не холодно, но Илья замёрз. Кутаться в одеяло он не хотел. Сидел, подтянув к себе коленки, сжимая себя судорожно, вокруг портреты Тимура и разлитая по комнате тоска. Тоска по себе свободному, никому не нужному, беспечно пьяному. Тоска по убогой квартирке, по Казимиру, который ошибочно считал себя хозяином своего хозяина, по вонючим клубам, спасающим от депрессивного нетворчества, по Варьке Малышкиной, которая совсем не приживётся на таком уныло-правильном скандинавском берегу. На полу стояла недопитая бутылка очередного сицилийского развлекалова, но Илья не хотел забытья. Он безжалостно кромсал себя по живому, упивался тоской и болью от обрушившихся надежд...

      ...Болью от обрушившихся надежд отзывался в маленьком кошачьем сердце каждый километр, что наматывался на внутренний счётчик. Казимира увезли оттуда, где оставил его хозяин. Откуда тот должен был совсем скоро его забрать. Кот с трудом дышал, жмурился и как мог запечатлевал карту своего перемещения. Он заметил две недолгие остановки, слышал голоса, пытался запомнить запахи, но всё перебивала затхлость полотенец, к которым его припечатало. Потом снова начинались гул и качка, ему снова становилось труднее дышать, снова рот наполнялся слюной, а живот сводило спазмом, похожим на голод...

      Через несколько часов пути тёплый бескислородный кокон лопнул где-то над головой, вжикнув застёжкой-молнией. Кот пятился, прятал морду в чёрную глубину сумки и отказывался выходить. Темнота душного плена давала временное спокойствие и была лучше, чем новый ужас вокруг. Всё та же грубая рука, что поместила его сюда, теперь вышвырнула наружу, ухватив за шкирку.

      В новом доме всё было по-новому. Здесь Казимир не мог найти себе места. Он понимал только одно — здесь его не найдёт его человек. Кот пометался немного по комнате, в которой его вытряхнули, но никаких безопасных укрытий не нашёл. Были тут и стол, и несколько стульев, и большая, обмазанная посеревшим мелом кирпичная печь, и старый грохочущий холодильник, щель за которым оказалась слишком узкой, и воняющая газом плита, по обе стороны от неё громоздились помутневшие от времени пластиковые фляги с водой. Казимир нырнул под низкую скамью, стоявшую вдоль стены напротив входа, и принялся наблюдать. Бояться он почти перестал, в дебрях необъяснимой реальности, что окружила его и уводила всё дальше от привычной жизни, страх уже не помещался. Совсем скоро Казимиру, притаившемуся под скамьёй между ведром и веником, явилась знакомая картина: здешний стол собирал людей вокруг себя с не меньшим успехом. Манон, ещё не успевшая разобрать пузатые сумки, лишь затолкала их за одну из дверей и уже кружила, накрывая нехитрую поляну. Входная дверь тут распахивалась сама собой, впускала всё новых людей, приоткрывая Казимиру кусочек ещё неизведанного пространства и обдавая холодным, странно пахнущим сквозняком.

      Новоселье затянулось до самого утра, а беспробудный похмельный день дал Казимиру возможность обследовать место. Из комнаты со многими дверьми не было выхода. Два маленьких окна, в которые первым делом выглянул кот, говорили о том, что и из всего этого мира выхода нет. Несмотря на новый шок, Казимир смог сохранить своё особенное зрение, он вглядывался в кусок низкого серого неба и восстанавливал почти было утраченную за время пути связь со своим человеком. Он безошибочно определял стороны света и сторону, в которой находился Илья. Тонкая световая линия, тянувшаяся от него, полыхнула непривычным, болезненно-пунцовым. Ещё недавно Казимир знал, что его человек доволен и здоров, теперь же что-то изменилось, и кот не мог понять что. Может, человек пришёл за ним и увидел, что место, где он оставил своего кота, опустело? Может, его человек теперь один, среди деревьев, как те, потерявшиеся, не знает, куда идти, чтобы вернуть своего Казимира? Может, он заболел или это демон-повелитель Орлиных Гор перекусил ему хребет? В сердце Казимира родилась новая тревога, и она была страшнее всех предыдущих — его человек попал в беду.

      Едва заслышав пробуждение людей, кот вернулся в своё ненадёжное укрытие под скамейкой. Принялся с новой силой тревожиться, пытаться понять, что происходит, и уже к вечеру не мог понять даже, сколько он просидел здесь...

      ...Сколько он просидел здесь запертым, неясно. За окнами было уже темно до черноты и тихо до немоты. Факт, что гости Тимура уже давно убрались восвояси. И даже Бегич не шумел во дворе. Но время, что обычно нещадно несётся, образовало вакуум из пустоты и бесконечно повторяющихся слов: «Это твой питомец?» Рыдать и терзаться не было сил, и разум словно отказывался работать здраво, запинался об это неприятное слово — «питомец». Илья даже Казимира так никогда не называл, но в этом пространственно-временном континууме комнаты для утех он чувствовал себя именно так: жалким и глупым питомцем. Он ждал: когда же появится этот самоуверенный хозяин — повелитель Орлиных гор — и что он скажет?

      Он появился очень поздно, когда ночь пропитала собой всё вокруг холодом и одиночеством. Зашёл бесшумно, возможно полагая, что питомец спит или умер от стыда и от предательства. Увидел сидящего на полу Илью и даже застыл на месте. И всё же прикрыл дверь и прислонился к стене, сложив на груди руки и рассматривая с высоты своего любовника в горестной позе зародыша. Илья поднял глаза, в стылом лунном свете его взгляд казался слепым.

      — Это всё из-за Малевича?

      Тимур молчал.

      — Зачем такие сложности? Зачем нужно было всё это? — Илья расцепил свои руки и показал на постель и портреты. — Нанял бы специалистов, те бы залезли и вынесли всё. Я бы и не узнал никогда, кому ты продал, не в музей ведь… Мог бы подменить, я не собирался к экспертам идти. Мог бы купить у меня, в конце концов. Много способов…

      — Я выбрал наиболее приятный. — Тимур улыбался. — Ты мне нравишься, и это правда. Разве нам было плохо здесь? — Он повторил жест Ильи, медленно подошёл, присел на корточки рядом и взял за подбородок. Почти с нежностью, но всё же больше с осторожностью.

      — Верни мне одежду, Малевича, я ухожу. — Илья вывернул голову из пальцев и сказал это со всей твёрдостью в голосе.

      — Нет, не уходишь! — прошипел Тимур и вновь схватил за подбородок, но в этот раз крепко, больно, железно. — Я тебя не отпускаю! И Малевич теперь не только твой! Через пару дней будет готова дарственная, я оформлю картоны как собственность. Ты ничего не сможешь доказать, но лучше если ты и не будешь пытаться, а просто останешься здесь, будешь моим, пока сильны чувства… — Тимур всем весом вжал голое тело в кровать, впился в губы, пытаясь их раздвинуть, разжечь подобие страсти. Но никакой страсти: Илья стал отталкивать бывшего любовника, изворачиваться, пинать.

      — Я ухожу! — выкрикнул он как манифест и даже смог встать и ринуться к выходу.

• Предыдущая
• 15/32
• Следующая