Возвращение в Арден - Страуб Питер - Страница 30

• Предыдущая
• 30/54
• Следующая

Я покачал головой:

– Ничего я не крал. Бертильсон ошибается.

– Признаюсь тебе. Я жду,что этот парень придет ко мне и признается. Он хочет признаться. Он хочет сидеть там, где сейчас сидишь ты, Майлс. Это грызет его. Может, он убил эту Мичальски. Может, он спрятал ее где-нибудь и не знает теперь, что с ней делать. Мне жалко эту сволочь, Майлс. Думаю, если кто-то и покончит здесь с собой, то это окажется он. Который час?

Я взглянул на часы. Белый Медведь подошел к окну и прижался лицом к стеклу, глядя в темноту.

– Два часа.

– Я не засыпаю до четырех-пяти. Я извелся почти как он, – запах пороха смешивался с запахом немытого тела. Я подумал, снимает ли Белый Медведь когда-нибудь свою форму. – Ты доберешься один?

– Конечно.

– Кстати, что ты пишешь? Ты не говорил.

– Исследование про одного писателя.

– Здорово. Надеюсь, все это кончится, и ты останешься здесь, с нами.

Он разглядывал мое отражение в оконном стекле. Я смотрел на его револьвер, висящий на спинке кресла.

Я спросил:

– Что ты имел в виду, когда сказал вчера, что убийца – необычный насильник? Что он может быть импотентом?

– Ну, мы все знаем, что такое изнасилование, – Белый Медведь опять тяжело опустился на диван. – Так вот, могу тебе сказать: эти случаи не имеют ничего общего с изнасилованием. Это сделал кто-то, у кого проблемы с головой. Изнасилование – это когда девчонка заводит парня, он не может сдержаться, а она поднимает крик. То, как они одеваются – это же подстрекательство к изнасилованию! Парень вполне может неправильно понять, чего хочет такая вот маленькая сучка. Так кто же виноват? Оба! Так не принято рассужу дать, но это правда. Такие случаи встречались мне не раз. Говорят: насилие. Но насилие – это вся наша жизнь. Здесь не то. Это явно сделал ненормальный. Доктор Хэмптон в бланделлском морге сказал, что на телах не обнаружено никаких следов семени. Их насиловали другими способами.

– Другими способами? – переспросил я, не особенно желая слушать дальше.

– Бутылкой. Из-под кока-колы. Мы нашли такие бутылки возле обоих тел, разбитые. С Дженни Странд использовали еще что-то, скорее всего ручку от метлы. Мы до сих пор ищем ее в поле за 93-м. Потом над ними поработали ножом. И это было еще только начало.

– О Боже.

– Так что это могла быть и женщина, хотя трудно себе представить такую женщину, правда? – он улыбнулся мне с дивана. – Теперь ты знаешь столько же, сколько мы.

– Ты ведь не думаешь, что все это сделал Пол Кант? Это же невозможно.

– Что невозможно, Майлс? Это мог сделать я, или ты, или Дю-эйн. Пол хотя бы сидит дома и не лезет на рожон, – он поднялся с дивана и пошел на кухню. Услышав булькающий звук, я понял, что он полощет рот. Когда он вернулся, его голубая форменная рубашка была расстегнута, обнажая белую майку, обтягивающую живот. – Тебе нужно поспать, Майлс. Это был хороший вечер. Мы лучше узнали друг друга. А теперь езжай.

Глаза Туты Сандерсон за толстыми стеклами очков напоминали бьющихся в воде рыб. Руки она держала в карманах серой шерстяной кофты. Три дня, прошедшие с моего вечернего разговора с Белым Медведем, она появлялась каждое утро, молча готовила завтрак и спешила вымыть кухню, пока я экспериментировал с расстановкой мебели. Старый диван – у дальней стены, слева от маленького шкафа. Книжная полка (я еще помнил на ней Библию и романы Ллойда С. Дугласа) – на короткой стене у выхода на крыльцо. Там же, с обеих сторон, два легких кресла; но оставались еще кресла и столики, которые я решительно не знал, куда девать. Я не помнил их присутствия в комнате. Ту же проблему представляли еще с полдюжины предметов мебели. Тута Сандерсон помочь не могла.

– Это стояло не так.

– Попробуйте вспомнить.

– Я думаю, этот маленький стол стоял где-то рядом с диваном, – она просто пыталась отделаться от меня.

– Здесь? – я передвинул столик к шкафу.

– Нет. Дальше.

Я передвинул дальше.

– Будь я Дуэйном, я бы сводила вас к психиатру. Он заплатил кучу денег за новую мебель. И купил ее очень выгодно. Мы с Редом тоже кое-что купили на той распродаже.

– Дуэйн может поставить все на место, когда я уеду. Этот стол так не стоял.

– А по-моему, нормально.

– Вы ничего не понимаете.

– Может быть. Вы никогда не напишите свою работу, если будете весь день заниматься этим.

– Почему бы вам не сменить белье? Если не хотите мне помочь, то хотя бы не мешайте.

Ее лицо, казалось, налилось водой, как мешок.

– Похоже, вы оставили все ваши манеры в Нью-Йорке, Майлс, – с этими словами она отвернулась от меня к окну. – Когда ваша машина будет готова?

– Они обещали сделать через несколько дней.

– И тогда вы уедете? – она нагнула голову, высматривая что-то на дороге.

– Нет. Белый Медведь просил меня остаться. Должно быть, ему скучно.

– Вы с Галеном так хорошо знакомы?

– Как братья.

– Он никого не приглашал к себе домой. Скрытный человек. И еще возил вас на полицейской машине. Реду сказали об этом в Ардене.

Я поставил кресло рядом с обогревателем, потом передвинул к двери спальни.

– У вас сегодня одни машины на уме.

– Может, потому, что сейчас одна из них остановилась, и кто-то что-то положил в ваш почтовый ящик. Это не почтальон. Не хотите пойти и посмотреть?

– А раньше нельзя было сказать? – огрызнулся я и выскочил на крыльцо. Тута Сандерсон в прошедшие два дня приходила в шерстяной кофте – отчасти, чтобы позлить меня несоответствием этого одеяния с теплой погодой, отчасти потому, что в доме всегда было холодно – может быть, тому виной был ветер из леса. За спиной я услышал ее реплику:

– Должно быть, еще одно дурацкое письмо. Так оно и случилось, но не в том смысле, что думал я (и она). Листок дешевой бумаги в линейку из школьной тетради. На нем напечатано:

“Ублюдок мы за тобой следим”.

Знакомо по фильмам; я сразу представил свою грудь в перекрестье прицела. Вокруг никого не было, и я какое-то время стоял, опершись на ящик и пытаясь успокоиться. За прошедшие дни мне дважды звонили и молчали, дыша в трубку луком и пивом. Я подозревал, что причиной новых слухов стало исчезновение польской девушки, и Тута Сандерсон подтверждала это своей возросшей подозрительностью. Тем не менее, она продолжала приходить как обычно.

Подходя к дому, я увидел, что она смотрит на меня в окно. Я хлопнул дверью, и она тут же отвернулась и притворилась, что протирает шкаф.

– Так вы не узнали машину?

Ее пухлые руки ритмично двигались; им в такт колыхалась нижняя часть спины.

– Он не из долины. Я тут все машины знаю, – она искоса взглянула на меня, сгорая от желания узнать, что было в ящике.

– Какого он был цвета?

– Весь в грязи. Я не видела.

– Знаете, миссис Сандерсон, – я говорил медленно, чтобы до нее дошло, – если это ваш сын или его друзья пришли сюда ночью и включили газ, они покушались на убийство. Закон строг к таким вещам.

– Мой сын не подлец! – гневно прошипела она.

– Вы это так называете?

Она отвернулась и начала стирать пыль с тарелок так свирепо, что они дребезжали. Через некоторое время она удостоила меня разговором, хоть и не поворачиваясь ко мне:

– Люди говорят, что случилось еще кое-что. Гален Говр скоро до этого докопается. Он ведь знает куда больше, чем говорит. Пол Кант морит себя голодом в доме его матери, чтобы люди знали, что он сидит там и ничего такого не делает.

– Представляю, как эти ваши люди веселятся, – заметил я. – Я им просто завидую.

Она затрясла головой, и я с удовольствием понаблюдал бы за этим еще, но тут зазвонил телефон.

Я положил листок бумаги на стол и поднял трубку.

– Алло! – молчание, тяжелое дыхание, запахи пива и лука. Не знаю, правда ли я чуял эти запахи или просто я ожидал их от людей, которые набирают номер и молчат. Тута Сандерсон украдкой читала записку.

– Ты осел, – сказал я в трубку. – У тебя вместо воображения кусок дерьма.

• Предыдущая
• 30/54
• Следующая