Дань псам (ЛП) - Эриксон Стивен - Страница 56

Скиталец пригубил молоко; пар наполнил ноздри, глаза его удивленно раскрылись. Огонь в горле сменялся благословенным онемением. Слезы хлынули из глаз. Он попытался сосредоточить взгляд на говорившем мужчине. — Вы выскочили из засады. Тридцать? Вы должны быть великими воинами.

— Это уже второй найденный нами лагерь. Все убиты. Не нами. Друг, похоже, кто-то любит скатанди еще меньше нас.

Отец замешкался, и его сын продолжал: — Мы думаем, что ты преследуешь кого-то.

— Ах, — вздохнул Скиталец. — Кого-то? Он один — тот, кто нападает на лагеря и убивает всех скатанди?

Все закивали.

— Мы думаем, он демон, грядущий подобно буре, черный от ужасного гнева. Он хорошо прячет следы. — Сын сделал странный жест рукой, шевеля пальцами. — Словно дух.

— Давно ли демон прошел здесь?

— Два дня назад.

— А эти скатанди — соперничающее племя?

— Нет. Они набежники, охотятся на караваны и жителей равнин. Говорят, они присягнули великому злодею, известному только как Капитан. Если увидишь повозку о восьми колесах, такую высокую, что у нее два этажа и балкон с золотыми перилами — говорят, ее тянет тысяча рабов — ты нашел дворец Капитана. Он высылает набеги, он жиреет на торговле награбленным.

— Я не преследую демона, — сказал Скиталец. — Даже не слышал о нем.

— Наверное, это хорошо.

— Он идет на север?

— Да.

Скиталец подумал и еще немного отхлебнул на редкость жуткого пойла. С конем он сможет выиграть время, но конь может вынести его прямиком на демона. Не хочется сражаться с существом, способным вырезать тридцать бандитов и не оставить следов.

Один из детей, сидевший на коленках и игравший с грязью на сапогах Скитальца, влез ему на бедро, потянулся к тыкве и вытащил кусок мяса. Помахал перед лицом Скитальца.

— Ешь, — сказал сын. — Мясо норной черепахи очень вкусное. Молоко миска размягчает его и удаляет яд. Мы обычно не пьем чистый миска, потому что он посылает в путешествие без возврата. Слишком много — и он прогрызет дыру в желудке, и ты умрешь от большой боли.

— Ага. Нужно было раньше сказать. — Скиталец взял мясо у ребенка, хотел было положить в рот, но остановился. — Еще что-то нужно узнать, прежде чем жевать?

— Нет. Ночью тебе приснится тоннель под землей. Вполне безопасно. Все живое имеет память, миска свидетель. Мы готовим на нем все, иначе вкусим горечь смерти.

Скиталец вздохнул. — Миска — это кобылье молоко?

Раздался смех.

— Нет, нет! — закричал отец. — Растение. Корень с клубнем. Молоко кобылы принадлежит жеребятам. У людей тоже есть молоко, и его пьют дети, не взрослые. Странник, ты из странного мира! — Он еще долго смеялся.

Скиталец съел мясо. Действительно вкусно. Ночью, лежа под шкурами в вигваме, он видел сны о рытье тоннелей в твердой, каменистой земле, наслаждался теплом почвы, безопасностью темноты.

Ранним утром его пробудила молодая женщина, мягкая и влажная от желания, и заключила в крепкие объятия. Он вздрогнул, когда она раскрыла его рот языком и передала сгусток слюны, пропитанной какой-то пряностью. Она не отнимала губ, пока он не проглотил комок. Когда зелье и женщина исчезли, семени в нем совсем не осталось.

На рассвете Скиталец и отец пошли вниз, к брошенным лошадям скатанди. При помощи немых псов они поймали одно животное — отличного пегого мерина высотой в шестнадцать ладоней, с озорными глазами.

Убитые набежники, заметил он, пока вместе с номадом перерывал лагерь в поисках хорошего седла, были буквально порублены на куски. Хотя стервятники уже потрудились, оставив от большинства тел клочки волос, рваные сухожилия и сломанные кости, было заметно, что головы и конечности рубили тяжелым лезвием. Кости в местах ударов были чисто разрезаны, а не сломаны.

Отец принес лучшее, что смог найти; Скиталец с удивлением увидел, что седло из Семи Городов, с малазанскими армейскими клеймами на кожаных ремнях.

Он почти закончил прилаживать ремни (мерин наконец перестал надувать живот), когда из лагеря киндару раздались крики.

Всадник показался на том самом гребне, где вчера появился сам Скиталец; он так же замер на миг, а потом послал коня к лагерю.

Скиталец вскочил на мерина и натянул удила.

— Смотри на его зверя! — задохнулся мужчина позади него. — Это джаг'атенд! Мы благословлены! Благословлены! — Он стремглав помчался в лагерь.

Скиталец послал коня за ним.

Всадник оказался женщиной. Скиталец сразу же понял, что она из Семи Городов. Женщина выглядела усталой, носила грубые и потертые одежды; но, когда она увидела в лагере его, в глазах заплескалось яростное пламя.

— Есть ли в мире уголок, где не натыкаешься на малазанина? — спросила она.

Скиталец пожал плечами: — И я не ожидал встретить женщину из Угарата на спине джагского жеребца здесь, на равнинах Ламатафа.

Ее ухмылка стала еще злее. — Мне сказали, что где-то здесь бродит демон, направляющийся на север. Убивающий всякого на пути и, без сомнения, наслаждающийся каждым мгновением этого.

— Кажется, так.

— Отлично, — бросила женщина.

— Почему? — спросил Скиталец.

Она скривила губы: — Смогу отдать ему клятого жеребца, вот почему!

Со всех маленьких ног мальчишка промчался под аркой ворот Двух Волов, выбежав на мощеную дорогу. Если бы он продолжал бежать прямо и прямо, она привела бы его на самый Край Мира, он мог бы стоять и глядеть на лишенный следов океан, такой широкий, что каждую ночь глотает солнце. Увы, он бежал не так далеко. На холмы, что сразу за трущобными пригородами, собирать кизяки — полную корзинку, столько, сколько сможет унести на голове.

Сказано мудрыми и сентиментальными поэтами, что глаза ребенка видят дальше взрослых глаз, и кто посмел бы — после хотя бы мгновенного раздумья — это оспаривать? За гребнем холмов ожидала его перспектива, полная возможностей, каждая из которых показалась бы невероятной скрежещущим зубами старым дуракам, тем, что жаждут возгласить литанию личных ошибок — если бы кому-то захотелось их слушать — но никому не хочется, и разве это не доказательство: весь мир идет к черту! Но мало какой ребенок знает слово «невероятно», а если какой и знает — что же, он отметет его одним движением руки и помчится, пританцовывая, за горизонт. Не подобает трусливо ползти в будущее, нет, ты должен прыгнуть, пролететь по воздуху, горланя песню, и кто ведает — когда твои ноги наконец коснутся прочной земли, в какой неведомой стране?