Буря Жнеца (ЛП) - Эриксон Стивен - Страница 57

Насколько сумел узнать Удинаас, не более чем четырнадцать из полутысячи обитателей – кроме самих колдунов – являются чистокровными Анди, а из этих четырнадцати лишь трое видели дневной свет (или, по их затейливому выражению, «ослепленные звезды»). Лишь трое когда-либо в жизни выкарабкивались на поверхность.

Неудивительно, что разум потеряли.

– Почему это, – заговорил Удинаас, – некоторые люди смеются, а звучит похоже на плач?

Серен Педак подняла глаза над лежавшим на коленях мечом. В длинных пальцах ее была пропитанная маслом тряпица. – Не слышу никакого смеха. Или плача.

– Я не имел в виду громкие звуки.

Сидевший на каменной скамье у входа Фир Сенгар фыркнул: – Скука украла из твоего разума последние остатки здравого смысла, раб. Но я скучать по ним не буду.

– Думаю, колдуны обсуждают с Сильхасом способ твоей казни. Дитя Предателя, отродье лжи и всё такое. Как думаешь, это необходимая часть великого квеста? В гнездо гадюк – каждый герой должен сделать этот шаг, правильно? Через мгновение явится твоя судьба, и прошелестит, вырываясь из ножен, меч, и клевреты зла начнут умирать десятками. Я всегда гадал, чем же закончится такая резня? Ужасающее сокращение населения, уничтоженные семьи, рыдающие дети – а когда будет перейден некий порог, над ними зловещим призраком нависнет неминуемая гибель рода. О да, ребенком я слышал немало поэм и эпосов и тому подобного. И всегда начинал удивляться… все эти клевреты зла, жертвы сверкающих героев с их непобедимой праведностью. То есть кто-то вторгается в твое убежище, любимый дом… и, естественно, ты пытаешься убить его и съесть. Кто бы не стал защищаться? Вот они, обыкновенно уродливые и занятые мелкими интересами, плетущие арканы или еще какие поделки… И вдруг – шок! Звуки тревоги! Захватчики каким – то образом обошли преграды и смерть бушует в коридорах!

Серен Педак вложила меч. – Думаю, мне хотелось бы услышать твой вариант эпоса. Как бы ты хотел изменить повествование? Хоть время интересно проведем.

– Не хотелось бы опалять невинные уши Чашки…

– Она спит. Последние дни только этим и занята.

– Может, больна?

– Может, она знает, как пережидать? – ответила аквитор. – Давай, Удинаас. Как же развернется твой альтернативный эпос?

– Ну, во-первых, тайное логово служителей зла. Назревает кризис. Их приоритеты перемешались – то ли предыдущий злобный вождь был лишен управленческого таланта, то ли еще что. Итак, они создали подземные тюрьмы и хитроумные, хотя практически неудобные орудия пыток. Они обогревают комнаты паром громадных котлов, нетерпеливо ожидая, когда появится человеческое мясо для улучшения вкуса похлебки. Увы, но никто уже давно не приходит. Логово заслужило дурную репутацию – место, из которого никто не возвращается, это же сомнительная реклама. Хотя на самом деле логово – отличный рынок сбыта для окрестных дровосеков и смолокуров – большие очаги, факелы и зловещие лампы. У всех подземных логовищ одна проблема. Они слишком темные. Что еще хуже, жители уже восемьсот лет помирают от холода. Но даже логово зла должно на чем-то держаться. Овощи, корзины с ягодами, пряности и лекарства, одежда и горшки, шкуры и хорошо прожеванные ремни, злодейского вида шляпы. Да, я забыл всякого сорта оружие и наводящие дрожь мундиры.

– Удинаас, ты сошел с пути повествования, – заметила Серен.

– Да, сошел, и в этом все дело. Жизнь именно такова. Мы спотыкаемся и блуждаем. Как и наши клевреты зла. Кризис – нет новых пленников, нет свежего мясца. Детишки голодают. Невероятное бедствие.

– И каково решение?

– Они изобретают сказку. В их распоряжении магия, достаточная, чтобы заманивать дураков в логово. Если подумать, это вполне вероятно. Каждому крючку нужна дергающаяся наживка. Они назначают одного из своих на роль Безумного Владыки, того, что ищет способ высвободить ужасные силы и реализовать утопию относительно живых мертвецов, блуждающих по царству пепла и непонятного мусора. Ну, если уж это не привлечет героя в их ограду, тогда что вообще?

– Им удается?

– На некоторое время. Но вспомните эти плохо продуманные орудия пыток. Рано или поздно один из дураков освобождается, сокрушает черепа паре сонных стражников – и пошла резня. Бесконечное смертоубийство – сотни, потом тысячи неподготовленных воинов зла, ленившихся точить мечи. Не забудьте также, что горбатый дровосек всучил им щиты из бересты.

Даже Фир Сенгар захохотал: – Ладно, Удинаас. Ты выиграл. Думаю, твоя версия мне по душе.

Удинаас, от удивления забывший, о чем рассказывал, посмотрел на Серен Педак. Она улыбнулась: – Ты явил истинный свой талант. Итак, герой освобождается и побеждает. Что потом?

– Герой какой-то не такой. Он подхватил насморк в сырых тоннелях. Однако вышел живым, отступил в ближайший город. Принес туда чуму, и она убила всех. Спустя тысячи лет имя героя стало проклятием на языках обоих народов – и того, что живет под землей, и того, что снаружи.

Фир сказал, помолчав: – Ага, раб, твоя версия – скрытое предупреждение. Вот на что ты пытаешься обратить внимание. Но интересно – что тебе до моей участи? Называешь меня кровным врагом, вечным противником, перечисляешь беды, которые обрушили на тебя мои сородичи. Неужели ты действительно хочешь, чтобы я внял предупреждениям?

– Думай как хочешь, Эдур. Но моя мысль глубже, чем ты вообразил, и ведет она вовсе не по тому пути, о котором ты думаешь. Я сказал, что герой победил – на тот момент – но ничего не упомянул о его невезучих спутниках.

– Которые все померли в логове.

– Вовсе нет. Наступила острая нужда в свежей крови. Всех их приняли в свой род слуги зла, которые были злыми в относительном смысле – просто тупыми, голодными и жалкими. Как бы то ни было, случилось великое возрождение культуры логова, создавшего прекраснейшие сокровища искусства, какие только видел мир.

– А потом? – спросила Серен.

– Потом пришел новый герой. Но это другая сказка, на другой день. У меня уже горло болит.

– У женщин Тисте Эдур, – сказал тогда Фир, – есть сказание, что Отец Тень, Скабандари Кровавый Глаз, добровольно решил умереть и выпустил свою душу, чтобы пройти по Серой Тропе. Это странствие в поисках прощения, ибо он чувствовал великую вину за свершенное на равнинах Кашенов.

– Весьма удобная версия.

– Нет, это тебе не хватает тонкости. Альтернативное толкование аллегорически представляет нашу вину. Вину за преступление Скабандари. Мы не можем отменить сделанное Отцом Тень; мы также не можем отрицать это. Он вел, Эдур шли следом. Могли бы мы не подчиниться ему? Может быть. Но вряд ли. Поэтому мы остались с чувством вины, утолить которое можно лишь аллегорически. Так возникли легенды о воздаянии.

Серен Педак встала и сделала несколько шагов, чтобы положить меч у мешка с пищей. – Но, Фир, это сказание передавали женщины в тайне от мужчин. Не будем обсуждать любопытный факт, что ты его слышал. Но как получилось, что о воздаянии думают лишь женщины?

– Воины идут по иному пути, – отозвался Фир. – То, что я знаю сказание – и правду о Скабандари – это заслуга матери, отринувшей традицию тайны. Уруфь не бежит от знания, она хотела, чтобы и сыновья…

– Тогда как объяснить Рулада? – подал голос Удинаас.

– Не подначивай его, – упрекнула раба Серен. – Рулад проклят. Мечом в своей руке и богом, что сделал меч.

– Рулад был молод, – сказал Фир, бессознательно ломая руки, опустив взор к вытертому камню пола. – Ему столь многому нужно было научиться. Он хотел сделаться великим воином, героем. Ему было неуютно в тени троих старших братьев. И он встал на опасный путь.

– Я думаю, бог избрал его… вместо Ханнана Мосага, – ответил Удинаас. – У Рулада не было выбора.

Фир долго смотрел на Удинааса. Наконец кивнул: – Если таково твое мнение, ты отнесся к Руладу гораздо мягче, чем любой Эдур. Удинаас, ты снова и снова выбиваешь меня из равновесия!

Удинаас закрыл глаза, прижался спиной к неровной стене. – Он говорил со мной, Фир, ибо я слушал. То, чего остальные не потрудились сделать – и неудивительно, ведь ваши хваленые «семейные ценности» давно расшатаны. Ваша превосходная иерархия порушена. Неожиданно. Ужасно. Так что если он не мог говорить с вами, вы, в свою очередь, не желали его услышать. Он молчал, а вы были глухи к его молчанию. Обычная неразбериха. Не хотел бы иметь семью.