Буря Жнеца (ЛП) - Эриксон Стивен - Страница 12

– Скабандари мертв. Фир самолично видел пробитый череп. Тебя ударили и бросили в темницу. Ты вырвался на свободу, и всё, чем ты одержим – жаждой мщения. Против кого? Бестелесной души? Чего-то меньшего чем призрак? Что могло остаться от Скабандари за эти века? Сильхас Руин, твоя одержимость жалка. Фир хотя бы ищет чего-то позитивного – хотя не найдет, учитывая, что ты постараешься уничтожить остаток Скабандари прежде, чем он получит шанс переговорить с ним. Если такое вообще возможно.

Анди молчал. Серен продолжила: – Мне уже кажется, я обречена вести бесполезные странствия. Именно такое недавно занесло меня в земли Тисте Эдур. Все хитрят, мотивы скрыты, но вступают в противоречие. Конечно, моя задача проста: провести дураков, встать в сторонке и подождать, пока не сверкнут ножи.

– Аквитор, мой гнев сложнее, чем кажется.

– И что это должно означать?

– Ты определила нам слишком простое, слишком понятное будущее. Я же подозреваю, что когда мы придем к пункту назначения, все будет не так, как ты ожидаешь.

Серен хмыкнула: – Я готова. Именно так получилось в селе Короля-Ведуна. Ведь итогом стало завоевание Летерийской Империи.

– Ты чувствуешь личную ответственность, аквитор?

– Я мало за что готова отвечать. Уж это-то должно быть очевидным.

Ступени были широкими, края их – вытертыми, опасными. Они все взбирались; в разреженном воздухе проплывали клочья тумана, текущего от водопадов слева – их рев порождал среди утесов многократное эхо. Там, где древние ступени совсем обвалились, были сооружены деревянные настилы. Неровная лестница вилась между первобытных выщербленных скал.

На трети подъема они обнаружили «полку», подходящую для отдыха. Среди россыпи мусора и щебня виднелись обломки метопов, карнизов и резных фризов – столь мелко раздробленных, что сюжеты резьбы невозможно угадать. Кажется, когда-то сверху был большой фасад. Деревянные конструкции здесь становились настоящей лестницей. Справа, на высоте трех ростов человека, зияло прямоугольное устье пещеры, весьма похожее на дверь.

Удинаас долго не сводил глаз с мрачного портала. Наконец повернулся к остальным: – Предлагаю войти.

– Нет нужды, раб, – возразил Фир Сенгар. – Тропа тут прямая, удобная…

– И чем выше, тем больше под ногами льда. – Должник поморщился, а затем засмеялся: – О, как много есть неспетых песен! Так, Фир? Опасности и бедствия, подвиги и страдания, ведущие к твоему героическому триумфу. Тебе хочется, чтобы старцы, некогда бывшие твоими правнуками, собирали племя вокруг очага, дабы поведать сказание о тебе, одиноком воителе в поисках бога. Я почти могу слышать их, описывающих великолепного Фира Сенгара из Хирота, брата Императора, и отряд его спутников – потерянную девочку, павшую духом летерийку – проводника, призрака, раба и, разумеется, светлокожий рок. Белого Ворона с ложью, серебром звенящей на устах. О, да тут весь набор архетипов! – Он залез рукой в лежавший позади мешок, достав бурдюк и сделав долгий глоток. Вытер губы тыльной стороной руки. – Но только представь: всего этого не случится, если ты поскользнешься на мокрой ступеньке и упадешь с высоты пятисот ростов. Что за неподобающая смерть! Не так бывает в сказаниях… но увы, жизнь нынче совсем на сказку не похожа. – Удинаас положил бурдюк на место, взвалил мешок на плечи. – Озлобленный раб выбирает иной путь к вершине. О глупец! Но ведь тогда, – он помедлил, ухмыльнувшись Фиру, – кто-то другой приделает мораль к твоему эпосу, верно?

Серен смотрела, как раб лезет по ступеням. Достигнув уровня входа в пещеру, он протянул руку, пока не ухватился за камень; выставил ногу, ощупывая носком мокасина порог. Затем, быстро оттолкнувшись от лестницы, прыгнул и приземлился на одну ногу – вторая болталась в воздухе. Вес мешка за спиной заставил его буквально влететь в темноту проема.

– Ловко проделано, – прокомментировал Сильхас Руин. В голосе, кажется, звучало удовлетворение, будто он радовался, слушая отповедь раба тщеславному и претенциозному Фиру Сенгару. Похоже, похвала относилась и к делам, и к словам Удинааса. – Я намерен последовать за ним.

– И я, – сказала Чашка.

Серен Педак вздохнула: – Ладно, но я советую связаться веревкой и подождать, пока Удинаас снова не появится.

В устье пещеры обнаружилось, что это коридор; вероятно, до обрушения фасада он вел на балкон. Длинные секции стен покрылись паутиной трещин, сместились, повсюду виднеются острые углы. И каждая видимая Серен Педак трещина, каждая расселина кишит мохнатыми тушками летучих мышей – они проснулись при их появлении, запищали, готовые впасть в панику. Серен опустила поклажу. Удинаас показался рядом. – Сюда, – сказал он, и дыхание его превратилось в клуб пара. – Засвети фонарь, аквитор. Температура упала, мои руки окоченели. – Он поймал ее взор, потом глянул на Фира. – Слишком много лет опускания рук в холодную воду. Рабы Тисте Эдур знали мало комфорта.

– Тебя кормили, – отозвался Фир Сенгар.

– Если кроводрево падало в лесу, – сказал Удинаас, – нас посылали тащить его в село. Помнишь такие моменты, Фир? Иногда ствол неожиданно поворачивается, скользя по грязи или от иной причины, и давит раба. Один из таких был в твоем хозяйстве. Не помнишь? Куда там. Еще один мертвый раб. Вы, Эдур, в таких случаях кричали, что дух кроводрева алчет летерийской крови.

– Хватит, Удинаас, – бросила Серен. Ей наконец удалось зажечь фонарь. Едва появился свет, летучие мыши сорвались с трещин, воздух вдруг заполнился неистовым биением крыльев. Дюжина ударов сердца – и животные исчезли.

Серен выпрямила спину, подняла светильник.

Они стояли в густой белой жиже – гуано, кишащее личинками и жуками, исходящее острой вонью.

– Лучше бы двигаться дальше, – сказала Серен. – Поскорее выбраться. Бывают заразные лихорадки…

Мужчина вопил, когда стражники тащили его за цепи по двору, к стене колец. Сломанная нога оставляла на плитах кровавый след. Он исходил криками, обвинениями, яростно высказывая недовольство формами, которые принял мир – мир Летера.

Танал Ятванар тихо фыркнул. – Послушайте его. Что за наивность.

Стоявший на балконе позади него Карос Инвиктад метнул острый взор. – Это ты глупец, Танал Ятванар.

– Блюститель?

Карос опустил руки на перила, склонился, чтобы лучше увидеть заключенного. Похожие на вздувшихся речных пиявок пальцы медленно переплелись. Где-то над головами захохотала чайка. – Кто представляет наивысшую угрозу Империи, Ятванар?

– Фанатики, – подумав, ответил Танал. – Как вот этот, внизу.

– Неверно. Вслушайся в его речи. Он одержим уверенностью. Он держится за четкий, безопасный взгляд на мир, у него есть простые ответы. Он думает, что ответы на некоторые, основные вопросы известны всем и заранее. Уверенных граждан можно поколебать, Ятванар; их можно обратить в преданных союзников. Все, что тебе нужно – найти, что пугает их больше всего. Распали страхи, сожги до углей основания их уверенности – и потом предлагай другой, но тоже «несомненный» образ мысли и видения мира. Они перепрыгнут пропасть, какой бы широкой она ни была, и со всей силой схватят то, что предложил ты. Нет, уверенный – нам не враг. Сейчас он заблуждается, как этот человек внизу; но он страстно желает прилепиться к чему-то. Сделай теперешние убеждения неудобными, обмани его по – видимости стройными и логичными убеждениями твоей выделки. Вечная преданность гарантирована.

– Понимаю…

– Танал Ятванар, наши главные противники – те, что лишены уверенности. Задающие вопросы, встречающие наши прилизанные ответы с неистребимым скепсисом. Их вопросы ударяют по нам, лишают нас опоры. Они… возмутители спокойствия.

Пойми, эти опасные граждане понимают, что всё непросто; они занимают позицию, несовместимую с наивностью. Неоднозначность окружающего смущает их умы, но они отвергают наши уверения в удобстве простых объяснений, нашу идею черно-белого мира. Ятванар, если желаешь нанести такому великое оскорбление, назови его наивным. Тогда он воистину воспылает, даже потеряет дар речи… а потом ты заметишь, как его разум идет по следам, распутывает наши доводы; они спрашивают себя: «да кто он таков, чтобы звать меня наивным?» И приходит ответ: он человек, черпающий выгоды, даваемые полной уверенностью; уверенность позволяет ему суждения непродуманные, исполненные наглого презрения к нижестоящим. После этого в его глазах вспыхнет свет понимания: в тебе он встретил настоящего врага. Он познает страх. Нет, ужас!