Дом Цепей (ЛП) - Эриксон Стивен - Страница 33

Но ни малейшего желания работать Карса не испытывал. Оттого выходило, что это – наказание, призванное ослабить дух воина, а со временем – сломить его. Такая же доля, что постигла сунидов.

Но этого не произойдёт, ибо я – урид, а не сунид. Когда они поймут, что не могут меня контролировать, им придётся меня убить. И вот истина передо мной. Если заставлю их понять это раньше, никогда не поднимусь с этих досок.

Торвальд Ном говорил о терпении – кодексе заключённого. Прости меня, Уругал, ибо ныне я должен принять этот кодекс. Должен сделать вид, что сдался.

Едва теблор успел подумать об этом, как понял, что ничего не получится. Малазанцы слишком умны. Глупо было бы слепо поверить в такую внезапную, необъяснимую покорность. Нет, придётся сотворить иллюзию иного рода.

Дэлум Торд. Ты станешь мне проводником. Твоя утрата – мой дар. Ты прошёл по этому пути прежде меня и показал дорогу. Я очнусь вновь, однако не сломленный духом, а утративший разум.

Ведь сержант-малазанец и вправду сильно его ударил. Мускулы на шее сжались, затвердели вокруг позвоночника. Даже дыхание вызывало пронзительные приступы боли. Карса попытался замедлить его, отогнать мысли от низкого рёва нервных окончаний.

Веками теблоры жили в слепоте, ничего не ведали о растущем числе – и растущей опасности – нижеземцев. Границы, которые прежде обороняли с яростным упорством, почему-то забросили, открыли для ядовитого влияния с юга. Карса решил, что очень важно выяснить причину такого морального разложения. Верно, что суниды никогда не числились среди сильнейших племён, но всё же они были теблорами, и постигшая их беда могла со временем коснуться и всех остальных. Жестокая истина, но закрывать на неё глаза значило бы вновь пройти той же тропой.

Необходимо было встать лицом к лицу с недостатками. Его собственный дед, Пальк, оказался отнюдь не тем славным воином и героем-победителем, каким хотел себя представить. Если бы Пальк вернулся в племя с правдивым рассказом, то теблоры услышали бы и предостережение, скрытое в нём. Медленное, неотвратимое вторжение уже началось, двигалось шаг за шагом. Война против теблоров грозила их духу и землям в равной степени. Быть может, такого предостережения хватило бы, чтобы объединить племена.

Карса поразмышлял об этом, и в мыслях его воцарилась чернота. Нет. Слабость Палька глубже: не ложь стала наибольшим его преступлением, а недостаток отваги, ибо он не сумел выйти за рамки строгих обычаев теблоров. Правила поведения, узкие границы ожидания родного народа – врождённая консервативность, которая подавляла всякое свободомыслие угрозой смертоносного изгнания – вот что лишило деда отваги.

Но, похоже, не лишила моего отца.

Фургон вновь подпрыгнул на камне.

Твоё недоверие я принял за слабость. Нежелание принимать участие в смертоносных играх гордыни и отмщения – за трусость. Но даже так, что́ сделал ты, чтоб отвратить нас от этих обычаев? Ничего. Ты лишь скрылся, спрятался… и принижал мои заслуги, насмехался над моим рвением…

Чтобы приготовить меня к этому мигу.

Что ж, отец, я уже вижу в твоих глазах удовлетворённый блеск. Но вот что я тебе скажу: лишь раны ты нанёс своему сыну. А ран у меня и так достаточно.

Уругал с ним. Все Семеро – с ним. Их могущество защитит его от всего, что грозит теблорскому духу. Однажды Карса вернётся к своему народу и уничтожит прежние обычаи. Объединит теблоров, и они пойдут за ним… в нижние земли.

И до того дня всё, что было прежде, – всё, что терзает его ныне, – лишь подготовка. Он станет оружием возмездия, и теперь сам враг закаляет его.

Видно, слепотой прокляты обе стороны. Так явлена будет истинность моих слов.

Такие мысли ворочались в голове Карсы, прежде чем сознание вновь покинуло теблора.

Он очнулся, заслышав возбуждённые голоса. Стояли сумерки, в воздухе разлились запахи лошадей, пыли и перчёной еды. Дно фургона под теблором больше не двигалось. Теперь он расслышал неразборчивое многоголосье, звуки множества людей и занятий на фоне плеска реки.

– Ага, снова очнулся, – отметил Торвальд Ном.

Карса открыл глаза, но не шевелился.

– Это Кульвернова Переправа, – не смутившись, продолжил даруджиец, – и последние вести с юга подняли здесь настоящую бурю. Ну, ладно, маленькую бурю, учитывая размер этого загаженного городишка. Тут поселились отбросы среди натиев, а это уже о многом говорит. А вот малазанская рота в большом возбуждении. Понимаешь, Крепь только что пала. Большая битва, много чародейства, и Лунное Семя отступило – направилось, скорее всего, к Даруджистану. Возьми меня Беру, хотел бы я сейчас оказаться там, увидеть, как оно плывёт по-над озером – наверняка великолепное зрелище. А малазанцы, разумеется, хотели бы принять участие в битве. Идиоты, ничего не скажешь, – типичные солдаты…

– А почему бы и нет? – вдруг вклинился голос Осколка, и фургон качнулся, когда сержант забрался внутрь. – Ашокский полк заслуживает большего, чем торчать тут да вылавливать разбойников и работорговцев.

– Ашокский полк – это вы все, я так понимаю? – уточнил Торвальд.

– Ага. Треклятые ветераны – все до одного.

– Так почему же вы тогда не на юге, капрал?

Осколок состроил кислую мину, затем отвернулся и прищурился.

– Не доверяет она нам, вот почему, – проворчал он. – Мы все из Семи Городов, и эта сучка нам не доверяет.

– Прошу прощения, – не унимался Торвальд, – но если она – а под «ней» вы, я полагаю, имели в виду свою Императрицу – вам не доверяет, почему же отправляет на родину? Ведь Семь Городов вроде бы на грани восстания? Если вы можете переметнуться, не лучше ли было бы оставить вас в Генабакисе?

Осколок недовольно уставился на Торвальда Нома:

– А с чего бы мне вообще с тобой болтать, ворюга? Да ты, может, один из её шпионов. Треклятый Коготь, например!

– Если так, капрал, то вы не слишком-то нежно со мной обошлись. Эту деталь я не забуду упомянуть в своём докладе – в секретном, который я вот сейчас пишу. Осколок, правильно? В смысле «кусочек битого стекла», верно? И ты только что назвал Императрицу сучкой…

– Заткнись, – прорычал малазанец.

– Я лишь прояснил очевидное, капрал.

– Это ты так думаешь! – криво ухмыльнулся Осколок. Он спрыгнул вниз и пропал из поля зрения.

Долгое время Торвальд Ном молчал, а затем сказал:

– Карса Орлонг, ты хоть примерно понимаешь, что этот человек имел в виду последним своим замечанием?

Карса заговорил очень тихо:

– Торвальд Ном, слушай внимательно. Воин, которого я вёл, Дэлум Торд, получил удар в голову. Череп у него раскололся, вытекла кровь мыслей. Его разум не сумел вернуться обратно. И воин стал беспомощным, безвредным. Меня тоже ударили по голове. Череп мой треснул и вытекла кровь мыслей…

– Да ладно, только немного слюней…

– Тихо! Слушай. И отвечай потом шёпотом. Теперь я очнулся, дважды, и ты увидел…

Торвальд перебил его тихим шёпотом:

– Что разум твой заблудился в пути или что-то в этом роде. Это я увидел? Ты бормочешь бессмысленные слова, поёшь детские песенки и всякое такое. Ладно, хорошо. Я тебе подыграю, но с одним условием.

– Каким условием?

– Когда сумеешь сбежать, ты освободишь и меня тоже. Мелочь, как тебе может показаться, но уверяю тебя…

– Хорошо. Я, Карса Орлонг из племени уридов, даю слово.

– Отлично. Мне нравится такая ритуальная клятва. Звучит так, будто дана всерьёз.

– Она и дана всерьёз. И не насмехайся надо мной, иначе я убью тебя после того, как освобожу.

– Ага, вот теперь я разобрал и формальное предостережение. Придётся, видимо, вытянуть из тебя ещё одну клятву, увы…

Теблор нетерпеливо заворчал, затем расслабился и проговорил:

– Я, Карса Орлонг, не убью тебя, когда освобожу, если не дашь мне на то причины.

– Уточни природу таковой причины?

– Все даруджийцы похожи на тебя?

– Не нужно полный список. «Причиной» назовут, к примеру, покушение на убийство, предательство и, разумеется, насмешки. Ещё что-нибудь?