Магия кошмара - Страуб Питер - Страница 25

• Предыдущая
• 25/91
• Следующая

— Ты думаешь, они на самом деле видели привидения? — спросил я его. — Я имею в виду, неужели это были настоящие привидения?

— Если тебе нужно мнение эксперта, спроси майора Бачелора. Ему есть что рассказать про привидения. — Секунду Рэнсом колебался. — Но если ты спросишь меня, то я скажу — они были настоящие.

Я вылез из джипа и захлопнул дверь.

Рэнсом внимательно посмотрел на меня.

— Заботься о себе как следует.

— Удачи тебе с твоими туземцами.

— Мои туземцы — просто фантастика.

Он переключил передачу, выкрутил руль до предела, чтобы джип описал огромный круг перед штабом батальона, и прежде чем переключиться на вторую скорость, уже несся вперед по дороге.

Две недели спустя Леонарду Хэмнету удалось уговорить лютеранского священника написать о нем письмо Тин Ману, а еще через два дня Хэмнет — уже в чистенькой форме — упаковывал свой вещмешок, готовясь к ночному перелету на базу ВВС в Калифорнии. Там он должен был пересесть на самолет до Мемфиса, а оттуда до Лукаут Маунтин армия наняла ему шестиместный вездеход.

Когда я зашел в палатку к Хэмнету, он застегивал на замок свою сумку в полной тишине, которую ему любезно предоставили. Хэмнет не хотел разговаривать о том, куда он едет и зачем он туда едет, и вместо того чтобы ответить на мой вопрос о пересадках, просто открыл молнию на боковом кармане и вручил мне толстую стопку авиабилетов.

Я просмотрел их и вернул назад.

— Тяжелое путешествие, — заметил я.

— С этого момента теперь все легко, — сказал Хэмнет.

Он казался спокойным и сосредоточенным, когда закрывал молнию на кармане с бесценными билетами. К этому времени письмо его жены уже превратилось в тряпку, склеенную скотчем. Я легко представил его читающим и перечитывающим письмо в тысячный или двухтысячный раз во время долгого полета над Тихим океаном.

— Им нужна твоя помощь, — сказал я. — Я рад, что они ее получат.

— Это верно.

Хэмнет ждал, что я наконец оставлю его в покое.

Сумка его казалась очень тяжелой, и я спросил о продолжительности отпуска. Хэмнет уже собрался снова достать билеты из сумки вместо того, чтобы просто ответить, но он заставил себя произнести:

— Мне дали семь дней. Плюс время на дорогу.

— Хорошо, — сказал я бездумно, нам больше не о чем было говорить, и мы оба знали это.

Хэмнет поднял сумку с койки и повернулся к двери без обычных прощаний и объятий. Кто-то еще окликнул его, но он, казалось, ничего не слышал, кроме собственных мыслей. Я вышел с ним наружу и остановился рядом на самом солнцепеке. На Хэмнете был галстук, а туфли он начистил до блеска. Пот уже пробивался через его плотную рубашку цвета хаки. Он избегал моего взгляда. Через минуту перед нами нарисовался джип. Лютеранский священник превзошел сам себя.

— До свидания, Леонард, — сказал я.

Хэмнет закинул свою сумку на заднее сиденье и уселся в джип. Он сидел прямо, как статуя. Рядовой, водитель джипа, сказал что-то Хэмнету, когда они отъехали, но тот не ответил. Готов поклясться, он не сказал ни слова ни стюардессам, ни водителям, ни носильщикам, никому вообще из тех, кто стал свидетелем его долгого путешествия домой.

В тот день, когда Леонард Хэмнет должен был вернуться, лейтенант Джойс вызвал Майкла Пула и меня в штаб, чтобы рассказать, что произошло в Теннеси. В руках он держал пачку бумаг и был зол и озадачен. Хэмнет не вернется во взвод. Было даже смешно. Хотя, конечно, смешного мало. Все оказалось просто ужасно — случилось так, как случилось. Кто-то должен быть обвинен. Были приняты безответственные решения, и нам всем повезет, если не будет расследования. Мы были ближе всех к этому человеку, разве мы не предвидели, что может произойти? Если нет, то какое нам тогда оправдание?

Разве мы не подозревали хоть немного, что этот человек собирается сделать?

Ну да, в самом начале, сказали мы с Пулом. Но нам показалось, что он справился со своей бедой.

Мы проявили глупость и полную некомпетентность в этом вопросе, сказал лейтенант Джойс. Он оказался человеком, который пронес полуавтоматическое оружие через охрану трех разных аэропортов, притащил его в зал суда и выполнил все свои угрозы, которые мы слышали от него несколько месяцев назад, и никто не смог остановить его.

Я вспомнил сумку, которую Хэмнет закинул на заднее сиденье джипа; я вспомнил неохоту, с которой он расстегивал ее, чтобы показать мне билеты. Хэмнет не проносил оружие через охрану аэропортов. Он просто отправил его багажом на корабле, а сам прошел таможню в чистой форме и сияющих ботинках.

Как только председатель огласил обвинительный приговор, Леонард Хэмнет встал на ноги, достал из-под полы полуавтоматический пистолет и расстрелял мистера Брустера там, где он сидел, — за столом зашиты. Пока люди кричали и визжали, падали на пол, пока офицер охраны в зале заседаний пытался расстегнуть кобуру, Хэмнет убил свою жену и сына. К тому моменту, когда он поднес пистолет к собственной голове, офицер дважды выстрелил ему в грудь. Хэмнет умер на операционном столе в лютеранском госпитале в Лукаут Маунтин, а его мать потребовала, чтобы его останки были захоронены на Арлингтонском национальном кладбище.

Его мать. Арлингтон. Я вас спрашиваю.

Лейтенант так и сказал.

Его мать. Арлингтон. Я вас спрашиваю.

Рядовой из Индианаполиса по имени Буррафс выиграл шестьсот двадцать долларов из фонда Илии после того, как лейтенант был убит осколочной гранатой за тридцать два дня до окончания его срока. После этого нас, ничего не подозревающих, передали в руки Гарри Биверса, Потерянного Босса, самого худшего лейтенанта на свете. Рядовой Буррафс погиб неделей позже в долине Драконов вместе с Тиано и Кельвином Хиллом и многими другими, когда лейтенант Биверс завел нас на минное поле, где мы провели сорок восемь часов под огнем двух батарей вьетконговцев. Думаю, что мать Буррафса там, в Индианаполисе, потом получила эти шестьсот двадцать долларов.

«Bunny Is Good Bread»

Стивену Кингу

Первое воспоминание Фи — образ огня, не настоящею огня, а воображаемого, взвивающегося вверх над огромной решеткой, на которой лежал обнаженный человек. Этому образу сопутствовало воспоминание о том, как отец хватается за телефон. На мгновение его отец, Боб Бандольер, единственный король в этом королевстве, показался Фи резиновым от шока и будто бескостным. Он повторял одно и то же, и во второй раз пятилетний Филдинг Бандольер, маленький белокурый Фи, увидел языки огня, скачущие по чернеющей на решетке фигуре.

— Я уволен? Должно быть, это шутка.

Пламя охватило маленького человечка на наклонной решетке. Человек открыл рот и издал скрипучий звук. Это был ад, и это было интересно. Фи тоже обожгло это пламя. Отец заметил, что ребенок смотрит на него, и ребенок тоже увидел, что его присутствие обнаружили. Лицо отца пылало огнем боли и злости, а у Фи все похолодело внутри.

Негнущейся левой рукой отец показал ему на дверь. В темноте их квартиры белая, хрустящая рубашка Боба Бандольера сияла, как привидение.

— Вы знаете, почему я не прихожу на службу, — сказал отец. — Но это не тот случай, когда у меня есть выбор. Вы никогда, никогда не найдете человека более преданного, чем...

Он слушал, сгибаясь все ниже и ниже, словно сдавливая в груди пружину. Фи, крадучись, попятился через комнату, стараясь не производить никакого шума. Достигнув дальней задней стены, инстинктивно опустился на колени и пополз дальше, все еще глядя, как его отец сгибается над телефоном. Фи наткнулся на темный пушистый комок, кошку Джуд, сгреб ее и прижимал к груди до тех пор, пока она не перестала сопротивляться.

— Нет, сэр, — произнес отец. — Если вы хорошенько подумаете о том, как я работаю, вам придется...

• Предыдущая
• 25/91
• Следующая