Глотка - Страуб Питер - Страница 36

• Предыдущая
• 36/168
• Следующая

Меня разбудил хлопок входной двери. Я сел на кровати, разглядывая незнакомую комнату. Какой это город? Что за отель? Я услышал, как кто-то поднимается по лестнице. В мозгу у меня тут же возник образ осклабившегося толстяка с седым хвостом. Я мог опознать его, и он пришел попытаться убить меня, как пытался убить Эйприл Рэнсом. Его тяжелые шаги слышны были уже на лестничной площадке. У меня пересохло во рту, застучало в висках. Я встал за дверью, обняв себя за плечи.

Шаги проследовали мимо моей комнаты, и секунду спустя рядом хлопнула еще одна дверь.

И тут я вспомнил, где нахожусь, и одновременно услышал за стеной стоны Джона Рэнсома. Отлепившись от стенки, я посмотрел на часы.

Начало девятого.

Я постучал в дверь спальни Рэнсома. Едва слышный голос произнес, что я могу войти.

Толкнув дверь, я сделал шаг в полутемную комнату. Она была почти в три раза больше комнаты для гостей. В дальнем конце комнаты стоял шкаф с зеркальными дверцами, в которых смутно отражалось мое лицо и прямоугольник открытой двери. Мятый пиджак Рэнсома лежал на полу возле кровати, а сам он застыл неподвижно, уткнувшись лицом в подушку.

– Как Эйприл? – спросил я. – Она вышла из комы?

Рэнсом перевернулся на бок и посмотрел на меня так, словно не мог понять, кто перед ним. Он глубоко вздохнул и сел на кровати.

– Боже мой, что за ночь, – нагнувшись, Рэнсом стал расшнуровывать ботинки. – Он швырнул их в сторону гардероба, и они со стуком упали на ковер. – Эйприл лучше, но она все еще без сознания. – Он поводил плечами, освобождая их от подтяжек. Затем Рэнсом улыбнулся мне, и только сейчас я понял, каким усталым он выглядит, когда не улыбается.

– Если верить врачу, все идет хорошо. – Развязав галстук, он бросил его в сторону дивана, но тот немного не долетел и упал на розовый ковер. – Я посплю несколько часов и снова поеду в Шейди-Маунт. – Он забрался в дальний конец кровати.

На стенах спальни висели две огромные картины – обнаженный мужчина, лежащий в густой зеленой траве, и женщина, прислонившаяся к дереву и простершая вперед обе руки. Картины были выполнены в манере группы «Нейбис». Это были их самые чувственные произведения, которые мне когда-либо приходилось видеть. Джон Рэнсом заметил, что я разглядываю полотна.

– Нравятся?

Я кивнул.

– Эйприл купила их в прошлом году у одного местного парня. По-моему, он какой-то жулик. – Расстегнув и сняв рубашку, он бросил ее на пол, затем вынул из кармана брюк и положил на тумбочку мелочь, ключи и несколько бумажных банкнот. Снял брюки, потом носки. От тела его исходил кисловатый запах пота. – Извини, но я буквально вырубаюсь.

Он начал забираться под легкое покрывало, но вдруг застыл, приподняв его за края. Живот горой поднимался над его трусами.

– Хочешь воспользоваться машиной? Ты сможешь поездить по Пигтауну, посмотреть...

Запнувшись, он ударил себя кулаком по лбу.

– Извини, Тим, просто я устал еще больше, чем мне казалось.

– Ничего страшного, – сказал я. – Люди, которые живут в этом районе, тоже называют его Пигтаун.

Это была наглая ложь – люди, родившиеся и выросшие в моем районе, ненавидели это название, но Джон принял мои слова за чистую монету, и ему сразу стало легче.

– Вот и хорошо, – сказал он, опуская голову на подушку и глядя на меня красными от усталости глазами. – Белый «понтиак».

– Думаю, мне действительно стоит здесь осмотреться, – сказал я.

Рэнсом закрыл глаза, по телу его прошла легкая дрожь, и он тут же уснул.

По дороге в район, где прошло мое детство, я понял вдруг, что сначала мне хочется побывать совсем в другом месте, и, повернув белый «понтиак» Джона Рэнсома на Редвинг-авеню, поехал мимо призраков старого Миллхейвена. То здесь, то там попадались бары, где сидели раньше вечерами мужчины со всего квартала, вот только жилых кварталов вокруг больше не было. Яркое утреннее солнце, казалось, хотело расплавить каменные здания, чтобы они растеклись по дымящимся тротуарам. Миллхейвен, мой Миллхейвен постепенно растворялся у меня перед глазами, превращаясь в обычный американский городок.

Я не был бы так уверен в его исчезновении, если бы включил в тот момент радио и услышал, как Пол Фонтейн и сержант Майкл Хоган объявляют об аресте убийцы-маньяка Уолтера Драгонетта по кличке Мясник, которому вскоре будут предъявлены обвинения. Но я выключил радио и впервые услышал имя Уолтера Драгонетта лишь несколько часов спустя.

Я проехал еще две-три мили на запад в общем потоке движения. Впереди виднелся напоминавший по форме свадебный торт стадион, я свернул, немного не доехав до ворот. Было очень рано, и на стоянке стояло только несколько машин работников стадиона. Проехав еще два квартала, я свернул к воротам кладбища Пайн-Нолл и припарковал машину у административного здания из серого камня. Когда я вылез из машины, жара набросилась на меня, словно лев с огненной пастью. За зданием тянулись рядами надгробия разных цветов и размеров. В дальнем конце кладбища росли кусты болиголова. Среди подстриженной зеленой травы виднелись посыпанные гравием дорожки. То здесь, то там попадались небольшие фонтанчики. Футах в тридцати от меня бродил среди могил, собирая консервные банки и конфетные обертки, оставленные здесь мальчишками, которые устроили вчера пирушку на кладбище, забравшись сюда через забор после бейсбольного матча, худощавый старик в черных брюках, белой рубашке, черном галстуке и черном военном шлеме.

Могилы, которые я хотел посетить, находились в старой части Пайн-Нолл, возле высокой каменной стены с левой стороны кладбища. Здесь стояли в ряд три надгробия – Алберт Гувер Андерхилл, Эйприл Шейд Андерхилл и Луиза Шейд Андерхилл. Ближайшие ко мне могильные плиты, поставленные здесь раньше, чем плита над Эйприл, до сих пор выглядели почти новыми. Под палящим солнцем они стали сухими, как отполированная кость. Все три камня наверняка были теплыми на ощупь. Траву вокруг подстригали очень коротко, но случайно уцелевшие длинные стебельки сверкали под лучами солнца.

Если я мог что-то сказать этим могилам, а они – мне, то сейчас пришло время это сказать. Я ждал, стоя на солнце и вытянув руки прямо перед собой. Мне вспоминались немногие счастливые моменты моего детства – как я сидел рядом с матерью в тепле и безопасности на маленьком диванчике и наблюдал в окно, как водители, оставив на дороге свои занесенные снегом машины, бредут к тротуару по пояс в снегу. Эйприл, прыгающую через скакалочку на тротуаре возле нашего дома. Как я лежал с температурой перед Днем святого Патрика и смотрел, как мать убирает дом, распевая под звуки радио ирландские песни. Но даже эти светлые воспоминания были смешаны с грустью, болью и сожалением.

Словно какая-то ужасная тайна лежала под этими надгробьями, точно так же как другой, ужасный в своей реальности Миллхейвен мерцал под поверхностью того, что я видел вокруг.

• Предыдущая
• 36/168
• Следующая