Клинок Тишалла - Стовер Мэтью Вудринг - Страница 68

• Предыдущая
• 68/200
• Следующая

Лицо женщины на экране было привлекательно – даже без косметики, даже опухшее со сна, даже невзирая на семь десятков лет, прожитых без утешения тщеславных – пластической хирургии. Длинный прямой нос, впалые щеки, сильные скулы, глаза хрустально-синие, как небо северной зимы. Волосы ее были пострижены коротко – стальной ежик в полдюйма длиной. Только губы портили классическую красоту: узкие, блеклые, словно след от удара топором.

Тан’элКот хорошенько рассмотрел изображение. Его видеосигнал не проходил, и женщина на другом конце линии сонно и враждебно вглядывалась в пустой экран. За плечом ее виднелась кованая стойка балдахина и полузарытое в смятые простыни юношеское плечо.

Бывший император покосился на социальных полицейских – те выстроились полукругом за его спиной. Коллберг прижался к нему; дыхание его отдавало кровью.

– Не знаю, кто ты такой и как добыл этот код, – проговорила бизнесмен Эвери Шенкс сбивчиво и хрипло, как всегда бывало, если ее неожиданно будили, – снотворные, которыми она пользовалась время от времени добрых сорок лет, давали такой эффект. – Но тебе следовало бы знать, что я не терплю глупых шуток. Служба безопасности «СинТек» уже отслеживает звонок.

Вот они, так хорошо знакомые интонации неопределенной угрозы. Звуки ее голоса вызвали из небытия Ламорака.

Из краденой памяти вырвалась, тесня дыхание, всепоглощающая любовь; вспомнилось, как великанская рука касается непривычного лица, вспомнилось иное тело – ниже ростом, светловолосое, изящное тело мастера-мечника, а потом еще меньше, тело мальчишки с разбитыми коленями и локтями, в слезах прильнувшего к животу суровой, ничего не прощающей матери. С ней никогда не было уютно, зато всегда безопасно, и мстительна она была, точно дракон.

Рука Эвери Шенкс потянулась к клавише отключения.

– Мама… – прошептал Тан’элКот.

Рука застыла на полпути, и лицо окаменело, потеряв всякое выражение.

– Мама? – голосом Ламорака повторил Тан’элКот – тихо, нежно, с любовью. – Мама, это я. Ты не узнаешь меня?

Суровые черты холодного лица как будто треснули, словно ледник перед тем, как рухнуть в море.

– Карл? – прошептала она, точно разом сбросив шестьдесят лет. – Карл, это ты… Я сплю?

– Мама, ты нужна мне. Пожалуйста. Помоги.

В льдисто-голубых глазах застыло недоумение.

– Помочь? Карл… ох, Карл, господи, Карл…

Одним нажатием клавиши Тан’элКот вызвал из ядра памяти нужный файл: оцифрованная картинка, снимок, выдернутый из архивов службы безопасности Студии, когда он собирался использовать Веру в качестве модели для скульптуры. Той статуи он так и не изваял, но стереть картинку не удосужился. В узкой рамке перед ним предстал тот же образ, который видела сейчас перед собою Эвери: прекрасная златовласая девочка с солнечной улыбкой и бледно-голубыми глазами.

– Мама, ты знаешь, кто это? Это Вера Майклсон.

– Майклсон? – Лицо Эвери застыло, в голосе хрустнул лед. – Майклсон ? Это его дочь?

– Нет, мама, – прошептал Тан’элКот. – Это дочь Пэллес Рил.

Глаза Эвери распахнулись.

– Это моя дочь, – проговорил Тан’элКот.

– Твоя… Карл, что…

– Мама, прошу. – Голос его звучал все тише. – Помоги мне, прошу…

– Карл…

Он разорвал связь.

Поднял глаза. Озаренный холодным сиянием опустевшего экрана Коллберг взирал на него с широкой ухмылкой, вытирая что-то с подбородка тыльной стороной ладони.

– Началось, – проговорил император.

И наступил день, когда бог праха и пепла поднял свой молот против темного ангела.

Он поднимал молот по кускам, и каждый кусок был судьбой, и каждому избраннику своему шептал бог праха и пепла: «Сделай это для меня, и я исполню твое заветное желание».

Каждый избранник, каждый кусок отвечал «да!», и так воплотился молот слепого бога.

Лишенный всякой индивидуальности оцифрованный голос ножом прорезал неясный гул голосов:

– Администратор Майклсон.

Хэри оторвал взгляд от блокнота с автографами, где только что расписался, и увидал собственное отражение, четырежды искаженное кривыми зеркалами забрал отряда социальной полиции.

У него перехватило дыхание.

В это мгновение успех и слава Кейна превратились в ничто; сгинули тысячи поклонников, теснившиеся вокруг своего кумира в огромном жарко натопленном зале; пропали авторитет касты администраторов и власть директора Студии; было уничтожено все, что лежало поверху фундамента его натуры. А в основании его души был работяга.

Любой рабочий знал, что проблема с социками будет его последней проблемой.

– Администратор Хэри Капур Майклсон. Вы арестованы.

Поклонники расступились, тревожно переговариваясь и обмениваясь испуганными взглядами. Сам Хэри не мог даже уловить, кто из социков говорит с ним.

Зал расплющила неведомая сила, превращая стойки с плакатами, и загородки, и поклонников в раскрашенные картонки, двухмерные, словно дешевые плакаты; только социки сохранили плотность. Рокот голосов, музыка, гулкие объявления из динамиков слились в единое жужжание, будто в черепе билась муха.

Хэри громко откашлялся. «По какому обвинению?» – хотел он спросить, но слова застряли в глотке, словно кусок полупрожеванного мяса. Он застыл и не сопротивлялся, когда один из социков сковывал его руки за спиной пластиковой стяжкой. Двое придерживали пленника за локти, третий держал наготове шоковую дубинку.

Последний протянул наладонник.

– Где этот ребенок?

На экранчике виднелась яркая, веселая картинка. Хэри узнал ее: фото на память об экскурсии по Кунсткамере пару лет назад.

– Вера? – тупо спросил он. – Она тут… – И поспешно заткнулся, стиснув зубы так, что в ушах зазвенело.

Встречу с поклонниками он устроил напротив Детзоны – огромного комплекса труб-лесенок и игровых капсул, занимавшего угол спортивной арены. Зона кишела детьми; там, под присмотром воспитателей-мастеровых, родители могли оставить потомство, чтобы без помех повеселиться на конвенте. Вера с дюжиной сверстников сидела в капсуле «праздного фанта» – ее выбрали ведущей, и половина игроков уже выбыла: кто не подчинился команде, а кто выполнил фант без коварного «приказ праздножителя!». Подняв глаза, Хэри увидал, что из игры вышли еще двое. Ничего удивительного: Вера была умелым игроком.

Но не это остановило Хэри. Прислонившись к ограждению вокруг Детзоны, перед ним стояла рослая, стройная седая женщина в костюме бизнесмена с короткой стрижкой и челюстью, похожей на пожарный топорик. Зубы ее были оскалены; на человеческом лице это выражение, вероятно, почли бы за улыбку. Глаза, холодные, словно объективы камер слежения, обшаривали толпу детей. Четверо телохранителей с эмблемами «СинТек» на рукавах раздвигали вокруг нее толпу.

Эвери Шенкс.

Социк снова сунул ему наладонник под нос:

– Где этот ребенок?

– Спроси у моего адвоката, блин! – проскрежетал Хэри.

Но не успел он договорить, как Шенкс подняла руку, обнаружив запертую в игровой капсуле Веру, и трое синтековских охранников вломились в воротца Детзоны.

– Шенкс, – прорычал Хэри. Ледяной комок под сердцем истаял в пламени. – Шенкс! Оставь ее в покое!

Он рванулся было к ней, но социки схватили его за локти. Тот, что с дубинкой, ткнул пленника под ребра, и Хэри не стал сопротивляться. Если он дернется, Вера увидит, как социки изобьют его – возможно, до смерти. Нельзя с ней так.

Услышав крик, Эвери обернулась, продемонстрировав акулий оскал, и подошла к нему. Мускулистый охранник тенью маячил за ее плечом.

– Привет, Хэри, – негромко проговорила она с насмешкой. – Веселишься?

– Только дотронься до моей дочери, Шенкс, и я клянусь…

Фальшивая улыбка сгинула вмиг, обнажив черный, бешеный восторг в льдисто-синих глазах.

– Она не твоя дочь, – выплюнула Шенкс. – В этом и суть.

• Предыдущая
• 68/200
• Следующая