Вихрь - Кабалкин Аркадий Юрьевич - Страница 34

• Предыдущая
• 34/62
• Следующая

— Формальность, но без нее не обойтись.

— Если это поможет, то я, конечно, напишу заявление.

— Чудесно, доктор Коул. На сегодня вы можете быть свободны. Приходите завтра. — Он улыбнулся. — Только не опаздывайте.

— Конечно, сэр.

— И мы забудем обо всех неприятностях.

А вот это вряд ли!

— Спасибо. Вообще-то, если вы не возражаете, я бы хотела побыть до конца рабочего дня в своем кабинете. Приема вести не буду, просто сделаю записи в четырех-пяти историях болезней, а то потом появятся новые, и такую груду будет сложнее разгрести.

Конгрив бросил на нее озадаченный взгляд.

— Не имею оснований возражать.

— Спасибо!

— Пожалуйста. Должен сказать, вы молодец. Если так пойдет и дальше, мы с вами хорошо сработаемся.

— Очень на это надеюсь, — сказала она.

Сандра шагала к себе в кабинет с таким чувством, словно вывалялась в грязи. Включая компьютер, она прикидывала, когда Конгрив отправится домой. Обычно он уходил в шесть часов, но мог и задержаться где-нибудь на консультации или на совещании. Она стала просматривать свои файлы и стирать все, что не относилось непосредственно к ее служебным обязанностям. В ней росло ощущение, что она здесь чужая: все годы работы в приюте слились в одно унылое пятно, в картинку на старинной открытке.

Когда все, что необходимо, было стерто, — на это ушло не так уж много времени, — она достала из сумки сочинение Оррина и приступила к чтению. Как обычно, текст рождал больше вопросов, чем давал ответов.

В половине третьего она встала, потянулась и отправилась в туалет для персонала. К ее удивлению, в коридоре напротив ее кабинета сидел на табуретке Джек Геддес, мурлыча себе под нос песенку.

— Привет, Джек! — сказала она. — Новая работа? Охраняешь врачей?

— Так, приглядываю. — Он криво, неискренне ухмыльнулся.

— Приказ доктора Конгрива?

Ухмылка пропала.

— Ну да, только…

— Понятно. Ничего, я мигом.

— Ваши дела меня не касаются, доктор Коул.

Но он, конечно, сначала проводил ее глазами до двери туалета, потом убедился, что она вернулась к себе.

В кабинете она взяла блокнот и ручку и написала крупными буквами вверху: ВОПРОСЫ. Потом стала грызть колпачок ручки, собираясь с мыслями.

«Документ Оррина Матера», — застрочила она спустя минуту-другую.

«1. Кто это написал — Оррин или кто-то другой? Если не он то кто?»

Ей пришло в голову проверить, не является ли вся его писанина вульгарным плагиатом. Она вошла на поисковый сайт и ввела несколько цитат из документа. Никаких совпадений не нашлось. Это свидетельствовало об одном: текст, даже если он существовал за пределами записных книжек Оррина, в Интернете не фигурировал. Положительный результат поиска имел бы значение, отрицательный ровным счетом ничего не доказывал.

«2. Что это — литературный вымысел или плод фантазии?»

На этот вопрос можно было ответить, не обращаясь к Оррину. Боуз предупреждал, что позже она прочет у Оррина про склад Файндли, из чего следовало, что Оррин вставил в рассказ хотя бы что-то от себя. Отсюда следовал новый вопрос:

«3. Существует ли реальный Турк Файндли, и если да, то имеет ли он отношение к Файндли со склада?»

Она просмотрела телефонный справочник Хьюстона и окрестностей и нашла целый выводок людей с этой фамилией, но никого из них не звали ни Томасом, ни Тайреллом. Просто Т. Файндли и то не нашлось.

«4. Существует ли реальная Эллисон Пирл?»

Согласно тексту Оррина, Эллисон Пирл проживала в нью-йоркском Шамплейне. Сандра, чувствуя себя дурочкой, нашла в Интернете телефонный справочник этого города, а в нем — пять Пирлов, среди которых не оказалось ни Эллисон, ни даже просто Э. Пирл. Две супружеские пары фигурировали под именами мужей: мистер и миссис Харви Пирл, мистер и миссис Франклин У. Пирл.

Она взяла телефон, но дважды откладывала трубку, прежде чем набралась храбрости позвонить по одному из номеров, обзывая себя при этом идиоткой. С тем же успехом можно было дозваниваться Геку Финну или Гарри Поттеру.

Харви Пирл ответил после четвертого гудка — дружелюбно, но смущенно. Нет, никакой Эллисон. Сандра поспешно извинилась и прервала связь, чувствуя, что покраснела, как рак.

Еще один звонок, пообещала она себе, после чего надо будет прекратить эти глупости и забыть о них.

В этот раз на звонок ответила миссис Франклин Пирл, обладательница более молодого и еще более дружелюбного голоса. Сандра как ни в чем не бывало попросила позвать Эллисон.

— Ммм… Можно узнать, кто ее просит?

У Сандры заколотилось сердце.

— Я даже не знаю, правильный ли это номер… Я ищу старую знакомую, Эллисон Пирл. Она как будто жила в Шамплейне, вот я и…

Миссис Пирл засмеялась.

— Это Шамплейн, и вы не ошиблись. Только я сомневаюсь, что Эллисон — ваша старая знакомая, разве что по детскому саду.

— То есть как?

— Эллисон десять лет, милочка. Взрослых друзей она еще не завела.

— Понимаю, извините…

— А вообще та Эллисон, которую вы ищете, пользуется популярностью. Некоторое время назад нам уже звонили с тем же вопросом: мужчина, назвался сотрудником полиции Хьюстона.

— Правда? Он представился?

— Да, только я не запомнила. Я сказала ему то же самое, что вам: жаль, но это не наша Эллисон. Желаю вам удачи в поисках той, кто вам нужен.

— Спасибо, — простонала Сандра.

Из-за собрания, приглашения на которое Сандру не удостоили, Конгрив задержался в здании дольше обычного. В начале восьмого, уходя, он постучал ей в дверь.

— Вы еще здесь, доктор Коул?

— Уже заканчиваю.

— Вы написали заявление, о котором я просил?

— Завтра утром оно будет на вашем рабочем столе.

Подождав, пока он уйдет, она выглянула в коридор. Джек Геддес все еще сидел там, раскачиваясь на табурете и что-то бурча себе под нос. Сандра дождалась, пока шаги Конгрива стихнут в конце коридора. Заведение уже жило по-вечернему: почти весь дневной персонал разошелся, пациенты, не лишенные свободы передвижения, покинули столовую, некоторые из них смотрели в общей комнате телевизор. От дверей приюта доносился смех санитаров.

Она закрыла дверь и вернулась к столу. Пришло время позвонить Боузу.

Врачи на целую неделю посадили Оскара и меня на карантин, проверяя, не принесли ли мы какую-нибудь заразу. Но в наших организмах и психике ничего неподобающего не нашлось — хотя это заключение не могло быть исчерпывающим, ведь гипотетикам ничего не стоило внедрить нечто, не поддающееся обнаружению. Нас сочли безопасными, образец, который мы доставили, хрустальная бабочка в герметическом контейнере, была мертва — или спала непробудным сном.

Известие о происшествии на Земле Уилкса быстро распространилось по Воксу. Всеобщий траур по погибшим солдатам и ученым был написан на лицах обследовавших нас с Оскаром врачей, как и на лице самого Оскара. Я не удержался и спросил его, каково это — испытывать чувства, усиленные переживаниями всего населения города.

— Мне больно, — ответил он. — Но это лучше, чем страдать в одиночку. Самым невыносимым для меня было ощущение после атаки, заглушившей «Корифея»: бесчисленные погибшие — и невозможность горевать вместе со всеми. Вот когда я испытал нестерпимую, неописуемую боль!

Словом «Корифей» здесь обозначалось понятие, для которого не существовало эквивалента в английском языке. В старинных словарях оно подавалось как заимствование из древнегреческого, означавшее «руководитель хора», «хормейстер». На Воксе так называли программный комплекс, сводивший воедино всю систему индивидуальных нейронных «узлов». Это было эмоциональное сердце Сети, «парламент любви и совести», как выражалась Эллисон.

• Предыдущая
• 34/62
• Следующая