Натуральный обмен (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна - Страница 59

• Предыдущая
• 59/101
• Следующая

Эйнира пожала тонкими плечами.

— Я всегда рано встаю, проходила мимо, заметила тебя, решила поздороваться. Как рука?

То, что она больше не смотрела на меня со страхом в глазах, было самой прекрасной новостью, о которой я мог только мечтать.

— Рука? — я даже не сразу понял, о чем она. — А, рука. Давно зажила, я же говорил, ерунда.

— Я рада.

Черт, и почему мне хочется прыгать до потолка от ее улыбки? Самое нелепое, что могло со мной случиться, так сказать, для полного «счастья», это влюбиться в собственную жену.

Не зная, что сказать, я спросил:

— Министры тебя не обижали в мое отсутствие?

— Конечно, нет, — казалось, ей удивительна сама мысль, что я мог так подумать. — Они ведь замечают меня не больше, чем новый стул в столовой.

— Значит, тебе повезло, — вздохнул я и нахмурился, вспомнив вчерашний разговор, потом не смог с собой совладать и посмотрел на площадь.

Эйнира проследила за моим взглядом и тоже помрачнела.

— Казнь, — глухо произнесла она.

— К сожалению, да, — ответил я, как загипнотизированный, глядя на развивающиеся флаги.

— Ты, правда, изменился, — сказала принцесса. — Я никогда не видела, чтобы тебя расстраивала казнь.

Я прикрыл глаза и отвернулся от площади.

— Иногда мне кажется, что я был раньше бездушной скотиной, — тихо признался я, чтобы не услышали стражники.

Брови Эйниры изогнулись.

— Самокритично. Но да, думаю, определение близко к истине.

Наверное, даже она сама не вполне осознавала, каким прогрессом в наших отношениях было то, что она решилась прямо мне об этом сказать.

Теперь пришел черед принцессы посмотреть на пока еще зловеще пустую площадь.

— Я знаю, как твоя жена, я должна присутствовать. Но можно я не пойду?

Меня даже передернуло при мысли, что по законам этикета она должна смотреть, как вешают людей. Если бы я только мог сбежать сам и спрятаться, чтобы ничего этого не видеть…

— Господи, — воскликнул я, — конечно же, можно!

— А министры?

— Ты сама сказала, ты моя жена, и ты никому ничего не должна. Не нужно тебе этого видеть.

Она кивнула.

— Спасибо, — потом повернулась. — Спасибо, и я пойду. Тебе еще нужно подготовиться к казни.

Подготовиться? Как, интересно? Шнурки погладить?

— Эйнира…

Она остановилась, обернулась.

— Да?

Я и сам не знал, почему остановил ее, просто не хотел, чтобы она уходила. Я взял себя в руки.

— Ничего, — ответил я. — Было приятно тебя видеть.

Ее брови снова чуть приподнялись, Эйнира кивнула мне и вышла с балкона.

*** 

На казнь полагалось надеть синий с серебром камзол для торжественных случаев. Руки дрожали, когда я застегивал многочисленные пуговицы. Подташнивало. Казнь — торжественный случай? Какой бред! Но ведь я, именно я, решил устроить показательный процесс из смерти.

Страх и паника подкатывали волнами, но я упрямо старался не поддаваться ни тому, ни другому.

Когда я облачился в парадный наряд и рассматривал себя в зеркале на предмет, что не так, пришел Рейнел.

— Ты как? — заботливо осведомился друг.

— Хорошо, — твердо ответил я.

— Врешь.

Он знал меня лучше, чем кто бы то ни было.

— Я сказал: у меня все хорошо, — отрезал я, отворачиваясь от зеркала, мое отражение и то было мне противно.

— Ну, если ты так говоришь…

— Говорю, — я уже почти рычал. — Со мной все нормально. Не надо относиться ко мне как к ребенку.

Рей поднял руки на уровень груди ладонями от себя.

—Ладно-ладно, как скажешь. Я только хотел тебя поддержать.

— Не надо меня поддерживать! Я крепко стою на ногах.

Мне плохо, меня тошнит, но поддерживать и жалеть меня не нужно. Я сам принял это решение, а значит, я, именно я, должен принять все его последствия.

*** 

Для казни все министры собрались на одном из многочисленных балконов, выходящих на площадь. Для них принесли удобные кресла и расставили полукругом, так, чтобы зрителям был виден процесс во всех подробностях. Кресло для меня поставили в самом центре.

Мы с Рейнелом подошли к балкону вместе.

— Хочешь, я останусь с тобой? — предложил он.

Очень смешно, может быть, он хочет мне еще штаны поддержать? Я тут же стыдливо прижал рвущееся наружу раздражение. Рей не виноват, он на самом деле переживает за меня. Но мне и без того настолько тошно, что жалости просто не вынести.

— Не нужно, — я смягчил свой голос прежде, чем успел нагрубить. — Все хорошо, правда.

Гердер кивнул и поспешил уйти, оставив меня с министрами.

— Приветствуем, принц, — поздоровался со мной Сакернавен от лица всех присутствующих. — Присаживайтесь, эта казнь будет тем еще зрелищем, как вы и обещали.

Чтобы не разразиться бранью, я молча кивнул и сел в приготовленное для меня кресло.

На площади было полно народа. Да что там много — очень много! Люди были везде, огромная площадь даже не смогла вместить на себе всех желающих, и люди заполнили прилегающие улицы. Тысячи людей, целое живое море.

Мои руки непроизвольно сжались на подлокотниках.

— Изволите начинать? — у моего правого плеча вырос слуга.

— Изволю, — ответил я, не оборачиваясь.

Слуга исчез так же беззвучно, как и появился. Не прошло и нескольких минут, как на площади началось действо. На помост вышли палачи, ровно двенадцать, по количеству осужденных. А еще через минуту забили барабаны, и голоса смолкли.

На помост вышел глашатай.

— Караденцы, приветствую вас, присутствующих здесь во время совершения акта справедливости! — торжественно произнес он, и его голос, усиленный магическими громкоговорителями, установленными Мелом, разнесся над площадью. — Его Высочество наследный принц Эридан Дайон, — при этих словах я встал и с видом британской королевы помахал подданным, в ответ раздался радостный гул, и я еле сдержался, чтобы не зажмуриться. Затошнило сильнее, — приговорил следующих лиц к казни, — и глашатай принялся называть имена осужденных, а их стали выводить на помост в четкой последовательности в соответствии со списком.

Больше всего мне хотелось отвернуться, но я заставил себя смотреть вниз.

Приговоренных к смерти одели в белые штаны и рубахи в знак очищения от всех грехов, которые они совершили при жизни, босые, они выходили один за одним, громыхая цепями.

Напьюсь, пообещал я сам себе, непременно напьюсь, как только выберусь отсюда.

— Лоис Эрвин! — гремело над площадью.

Лоис? А ведь я даже не интересовался его именем.

— Кай Лигурд!

— Демин Халис!..

Глашатай все зачитывал имена, а я повторял их про себя, пытаясь запомнить навсегда. Первые жертвы моего восхождения на трон. Скольких еще я убью, пытаясь доказать… что?

Осужденные выстроились в ряд, все, понурив головы и смотря в пол.

Где твое красноречие, Эрвин? Кричи, проклинай меня! Что же ты молчишь?!

— Стоящие перед вами люди, — продолжал глашатай, и его голос звенел в тишине, — обвиняются и признаны виновными в государственной измене и приговариваются к казни через повешение без дозволения последнего слова…

Вот теперь Эрвин дернулся, его губы быстро зашевелились, наверное, сыпал проклятиями, но громкоговорители не были направлены на осужденных, и его голос не долетал до нас. Лишение последнего слова было самым унизительным, что можно было сделать. Это, по сути, лишение чести.

В этот момент я ненавидел себя за то, что сделал, наверное, не меньше, чем ненавидели меня люди на помосте. Мне хотелось провалиться сквозь землю, забиться в угол и зажать уши руками, чтоб больше не слышать этот громоподобный голос.

— Приговор провести в исполнение немедленно!

Барабаны снова забили, на шеи осужденным накинули веревки, затем на головы надели мешки, такие же белые, как и их одежда, и навсегда скрыли направленный на меня ненавидящий взгляд Эрвина.

Ненавидь меня, бывший наместник. Я это заслужил. Ненавидь, как только можешь ненавидеть в последние мгновения своей жизни…

• Предыдущая
• 59/101
• Следующая