Курортный роман с продолжением - Полякова Галина Викторовна - Страница 34

• Предыдущая
• 34/58
• Следующая

Но одна мысль все-таки не оставляла ее это она, а не Ободзинский, виновата в повальной слезной эпидемии, поразившей зал. Это ей выпало на долю пронести сюда эту загадочную инфекцию, этот неизученный вирус – слезы. Тихие, сладкие, безутешные слезы безграничной и вечной любви…

Москва встретила неприятностями – у матери обнаружили сахарный диабет и сразу в тяжелой форме, требующей инсулиновых инъекций. Растерявшийся отец осваивал технику уколов под руководством соседки – опытной медсестры, живущей этажом выше. Мать тоже пыталась научиться. С Алешкой все обстояло благополучно, но к школе готовить его было некому. В оставшееся до начала занятий время Кате пришлось срочно заняться покупкой учебников и новой формы. В своем «невразумительном», по выражению Евгения, рыбном НИИ она взяла отгулы, которые планировала использовать в школьные каникулы. Ко всему безразличный начальник, как всегда, не возразил.

Евгений позвонил накануне первого сентября и изъявил желание присутствовать на торжественной линейке. Они отправились в школу все вместе, как добропорядочная семья, подкатив туда на машине. Алешка не отпускал отцовской руки, с гордостью поглядывая на одноклассников. От расспросов об отдыхе Евгений воздерживался, а Катя вела себя замкнуто и подчеркнуто независимо, разговаривая с ним только о сыне и необходимых приобретениях к новому учебному году. Молодая учительница и знакомые мамаши с любопытством разглядывали ее элегантного спутника.

– Тебя подвезти? – спросил Евгений, когда они вернулись к машине.

– До аптеки ближе пешком, – лаконично отказалась Катя.

– Если нужны лекарства, врачи, я…

– Спасибо, – остановила она его, – пока справляемся.

– Может, встретимся вечером? Посидим где-нибудь?

– Не начинай, Жень. Некогда мне теперь рассиживаться, – отрубила Катя, но, взглянув на растерянно застывшую улыбку, смягчилась – Поезжай, ты и так задержался из-за нас.

– Ты уверена, что нам не о чем поговорить, нечего обсудить? – продолжал он настаивать.

– Все уже обсудили, ничего нового друг другу не сообщим. Пока, – резко закончила она разговор и, повернувшись, зашагала по тротуару. Евгений смотрел ей вслед. Машина тронулась с места и, обогнав Катю, скрылась за поворотом.

Дни побежали по обычному осеннему расписанию с той лишь разницей, что помощи от родителей ждать теперь не приходилось. Старики осваивались с ситуацией болезни и лишь изредка могли забрать внука к себе. Но Катя и не испытывала прежней нужды в свободном времени. Встречи с Евгением стали краткими и посвящались исключительно проблемам сына, а очные посиделки с подругами заменились телефонными.

Она напряженно ждала весточки от Георгия. С тех пор, как они простились на центральной сочинской улице, не дойдя двух шагов до троллейбусной остановки, он еще не объявлялся. Катя объясняла его молчание накопившимися за отпуск делами, сложностями с другом, которого так неожиданно и самоотверженно он ринулся спасать, иными непредвиденными обстоятельствами, но… он мог хотя бы позвонить или черкнуть пару строк?

В том мире, с которым Катя сталкивалась ежедневно, от устоявшихся мнений о курортных романах деться было некуда. Оптимизма они не внушали. Оставалось надеяться, что в ее случае печальные прогнозы не оправдаются. Георгий не походил ни на одного из ее знакомых мужчин, казался особенным, лучшим из них. Но его молчание слишком затянулось, и она растерянно перебирала в памяти фрагменты недолгих отношений.

Прошелестел над городом златокрылый сентябрь, оплакал ушедшее лето слезливый октябрь. Обдав холодными ветрами и ранними снегопадами, воссел на промозглый трон итогов и констатаций хмурый ноябрь. Не раз она садилась за письмо, но, скомкав листок, вставала из-за стола. Что-то мешало ей объявиться первой. А что, если Георгий не ответит? Досадливо поморщится, прочтя сердцем написанные строки, и удивится инфантильности взрослой женщины. Возможно, и припомнит кое-что, самодовольно усмехнувшись. Она пришла к выводу, что мучительное ожидание предпочтительней потери надежды. Катя знала его домашний телефон, но неплохо знала и себя. Потрескивающее «алло» в исполнении эха якобы ушедшей любви могло лишить ее сил даже на произнесение дорогого имени. Весенняя лихорадка первых дней ожидания сменилась тихой, ноющей болью.

Зато Евгений атаковал ее звонками с настойчивыми просьбами встретиться.

– Посидим в каком-нибудь уютном местечке, вкусно поедим, поболтаем, повспоминаем, – убеждал он.

– О чем, Женя? – в который раз устало спрашивала она.

– Разве нам не о чем поговорить, нечего вспомнить? – упрямо не желал он мириться с ее отказами.

По выходным он подъезжал к дому и ждал Алешку в машине. В квартиру Катя его не приглашала. Он увозил сына утром и возвращал вечером, возбужденного и довольного проведенным с отцом временем. Она открывала дверь и терпеливо ждала, когда они наговорятся, полные увлекательных планов на следующие выходные. Ни их веселая болтовня, ни очередные просьбы Евгения о свидании наедине не трогали ее сердца. Она опустила тяжелую заслонку между собой и отцом своего ребенка и больше не хотела ее поднимать. Если Георгий обманул ее, то почему и она должна лгать Евгению, что по-прежнему верит в их совместное будущее и все так же хочет его?

Минула середина последнего месяца осени, а за ней подошло и девятнадцатое ноября – день ее тридцатилетия. В этот день Катя подъехала к работе на такси, еле дотащив до отдела сумки с продуктами. Покупку юбилейного торта взяли на себя две приятельницы-сослуживицы, а лаборант Ванечка обеспечил коллектив спиртным. В обеденный перерыв мужчины энергично сдвинули столы, а женщины разложили на них угощения. Шеф выдал сносный поздравительный тост, а коллеги вручили адрес и прочли стихи собственного сочинения. Преподнесли роскошный букет, подарили венгерскую скороварку и русский чайный сервиз «Панцирная сетка».

Она вернулась домой раньше обычного. Родители поздравили ее еще утром по телефону. Мать извинилась, что сегодня семейное застолье не состоится, – но не отменяется, а откладывается до лучших времен. В качестве небольшого предварительного подарка отец обещал забрать Алешку из школы и оставить у себя на ночь. Катя расставляла по вазам цветы, когда зазвонил телефон. «Женя», – решила она, взглянув на часы, но в трубке звенел Ленкин голосок:

– С первой круглой датой тебя, подруга! Предлагаю отметить ее в нашем узком дружеском кругу, в теплой домашней обстановке.

– Приезжай, посидим, – без особого энтузиазма предложила Катя, планирующая закончить суматошный день на диване перед телевизором. – Есть шампанское и остатки торта.

– Не обижайся, но у тебя сегодня нормально не посидишь – задолбают звонками, – возразила Ленка. – Соберись, подруга, и выдвигайся в мою одинокую келью. Отдохнем, как белые люди, потрындим за жизнь, обсудим твое летнее грехопадение, а выпить и у нас было.

Катя любила бывать у Ленки. Старая мебель, оставшаяся от рано умерших родителей, наполняла ее квартиру особым, пахнущим детством уютом. Сидя в продавленных креслах под розоватым светом древнего торшера, подруги слушали старые записи Хулио Иглесиаса, пили сухое вино и болтали. Катя все уже рассказала, и Ленка успокаивала ее, как могла:

– Говорят, солнце в этом году было на редкость активное, вот и разгорячились оба. Тоже мне, юный мичуринец – яблоко какое-то сочинила, – невесело улыбнулась она. – Известно, какое у мужиков яблоко. Им что репка, что белый налив – без разницы. Лишь бы плод был запретным. Он ведь боксер? Соперничество – смысл жизни. Победа любой ценой, неважно – над кем, над тобой или братом. А дальше по схеме – приветствие, поединок и нокаут в конце. Был у меня тоже один бегун-болтун на короткие дистанции. Ленточку пересек и спекся. А с Жекой, по-моему, зря ты так. Он мужик путевый, к сыну вон как относится и тебя не обижает. Ну, женат малость, с кем не бывает?

• Предыдущая
• 34/58
• Следующая