Жизнь на Самоа - Стивенсон Роберт Льюис - Страница 49

• Предыдущая
• 49/65
• Следующая

Пааталисе, по-видимому, гораздо лучше. Ужасный жар, который был у него вчера ночью, прошел, голова, по его словам, не болит. Я забыла рассказать о его трогательном поступке. На утро после припадка безумия он спустился вниз, когда вся семья сидела за завтраком, и поцеловал каждого, по местному обычаю.

Генри был у нас на празднике и сидел на почетном месте как член семьи. Он говорит, что на Савайи прошел слух, будто в порту стоят восемь немецких военных судов и были обстреляны Малие и Маноно. Договорились, что Льюис будет писать ему с каждой оказией.

Я переписывал «Дэвида Бэлфура» левой рукой (нелегкая задача). Фэнни наблюдала за настилкой пола в самоанском доме, Ллойд был в Апии, а Бэлла у себя занималась уборкой, как вдруг я услыхал, что Бэлла зовет меня. Выскакиваю на веранду и вижу: на лужайке мой полоумный парень, разубранный папоротниковой зеленью, пляшет с топором в руках. Мчусь по лестнице вниз и обнаруживаю, что все прочие слуги собрались на задней веранде и наблюдают за ним сквозь столовую. Спрашиваю: «В чем дело?» Они говорят «Так танцуй его родина». Я говорю: «Мне кажется, сейчас не время для танцев. Разве он сделал свою работу?» – «Нет, он все утро лес». Но никто из них и не думает уходить с веранды. Тогда я сам прошел через столовую и велел ему прекратить танец. Он послушался, положил топор на плечо и повернулся, чтобы уйти, но я окликнул его, подошел и взял топор из его послушных рук. Юноша хорош во всех отношениях: не могу сказать, что я был напуган этим зрелищем, но я твердо чувствовал необходимость остановить его, чтобы он не довел себя танцем до каких-нибудь безумств. Домашние работники все отрицают, что испугались, но я знаю одно: они наблюдали за ним из-за угла и вылезли оттуда не раньше, чем я отобрал у него топор. А рабочие плантации, которые были с Фэнни в самоанском доме, сразу поняли, что дело плохо, и не скрывали своих опасений.

Совсем не работаю, и мозг мой в бездействии. Фэнни и Бэлла в соседней комнате шьют на машине. Я подергал их за волосы, и Фэнни поколотила меня и выставила вон. Гонялся по веранде за Остином, но теперь он пошел готовить уроки, а я с горя притворяюсь, что пишу тебе письмо. Но у меня нет ни одной мысли; плаваю в пустоте. Голова как сгнивший орех. Что-нибудь одно: либо я скоро примусь за работу, либо спрячу какую-нибудь деталь от их машинки. Получил твое совершенно неудовлетворительное письмо, которое недостойно благодарности. Рецензий Госса и Беррела note 149 я не видел. Если я еще когда-нибудь напишу письмо в «Таймс», можешь опять прислать мне газету; пришли мне также, пожалуйста, биту для крикета и торт, а когда приеду погостить, я хотел бы получить пони. Остаюсь, сэр, ваш почтенный слуга Джекоб Тонсон note 150.

P. S. Я здоров. Надеюсь, что и ты в добром здравии. Мы слишком погрязли в мирских заботах, и матушка велит мне подобрать волосы и зашнуроваться потуже.

Примерно всю третью неделю августа Стивенсоны вели очень светский образ жизни. У Бэзетта Хаггарда гостила графиня Джерси, и Льюис устроил для нее поездку к Матаафе, чтобы удовлетворить ее любопытство. Поскольку Матаафа считался «мятежным королем», визит этот должен был состояться неофициально и по возможности инкогнито. Льюис очень веселился, называя леди Джерси своей кузиной Амелией Бэлфур. Компания осталась у Матаафы ночевать, да и завтрак порядком затянулся note 151. Последующие дни, включая начало сентября, тоже были заполнены разнообразной светской суетой и деятельностью.

В среду общество «Девы Апии» давало бал для избранных. Фэнни, Бэлла, Ллойд и я отправились в город, по дороге встретили Хаггарда и продолжали путь вместе. Пообедали у Хаггарда, оттуда на бал. Пришел главный судья, и тут же все заметили, что только на нас двоих из всех присутствующих красные кушаки, и притом у обоих кровавого оттенка, да-с, сэр, кровавого. Он пожал руку мне и прочим членам семейства. Но самый смак был впереди: вдруг я оказываюсь с ним в одной и той же четверке кадрили. Не знаю, где они откопали этот танец, но в нем столько шума, прыжков и объятий, что передать невозможно. Быть может, удачнее всего выразился Хаггард, назвав его лошадиными курбетами. Когда мы с моим заклятым врагом оказались вовлеченными в это веселое занятие и то брались крест-накрест за руки, то подпрыгивали, то чуть ли не одновременно попадали в широкие объятия вполне порядочных особ женского пола, мы – или, вернее, я – сначала пытались сохранить какие-то крохи достоинства, однако ненадолго. Проклятие заключается в том, что лично мне этот человек нравится: я читаю понимание в его глазах, мне приятно его общество. Мы обменялись взглядами, потом улыбкой, он доверился мне, и весь остальной галоп мы проскакали исключительно друг для друга. Трудно представить себе более комичную ситуацию: неделю назад он пытался добыть свидетельства против меня, терроризируя и запугивая метиса-переводчика; утром этого самого дня я безжалостно напал на него в статье, предназначенной для «Таймс»; и вот мы встречаемся, улыбаемся и – черт побери – испытываем взаимную симпатию. Я изо всех сил критикую этого человека и стараюсь изгнать его с островов, но слабость не покидает меня – он мне нравится. Будь на моем месте кто-то другой, я презирал бы такое поведение; но этот человек так восхитительно коварен, так льстив! Нет, сэр, я не могу не любить его. Но если мне не удастся стереть его в порошок, то не от недостатка старания.

Вчера у нас на ленче были два немца и юноша-американец, а во второй половине дня Ваилима переживала состояние осады: десятеро белых на передней веранде, по меньшей мере столько же коричневых в кухонном домике и неисчислимое количество чернокожих, пришедших навестить своего соплеменника Аррика.

Это напомнило мне о происшествии. В пятницу Аррик был послан с запиской в немецкую фирму и не вернулся домой вовремя. Мы с Ллойдом как раз направлялись спать. Было поздно, но ярко светила луна – эх ты, бедняга, тебе и не снились такие луны! – как вдруг мы увидели возвращающегося Аррика с забинтованной головой и сверкающими глазами. Он подрался с чернокожими с острова Малаита note 152. Их было много, один даже с ножом. «Я уложил все – три и четыре!» – кричал он. Но его самого пришлось отправить к доктору и сделать ему перевязку. На следующий день он не мог работать, упоение победой слишком распирало его тощую грудь. Он одолжил у Остина однострунную арфу note 153, которую сам ему сделал, пришел в комнату Фэнни и стал петь воинственные песни, а потом протанцевал боевой танец в честь своей победы. Как выяснилось из последующих сообщений, победа была весьма серьезная: четверо его противников попали в больницу и один в угрожаемом положении. В Ваилиме эта весть вызвала всеобщее ликование.

Во вторник наш юный путешественник note 154 был готов к отъезду, и около трех часов в этот пасмурный, знойный и вообще глубоко тягостный день Фэнни, Бэлла, он и я отправились из дому. Мальчик сидел позади Бэллы; у меня из каждого кармана торчало по пинте шампанского, а в руках был сверток. Принимая во внимание, что Джек натер себе ранку и поэтому был без подпруги, я, признаться, занимал не слишком выгодную позицию. В пути из нависшего мрака начал просачиваться мелкий поганый дождичек, Фэнни раскрыла зонт, ее лошадь прянула, стала на дыбы, налетела на меня, потом на Бэллу с мальчиком и стрелой понеслась назад к дому. Поистине могла и должна была случиться первоклассная катастрофа, однако ничего не произошло, кроме того, что Фэнни здорово переволновалась: она ведь не знала, что с нами, пока ей не удалось справиться с лошадью.

• Предыдущая
• 49/65
• Следующая