Карафуто - Донченко Олесь - Страница 21

• Предыдущая
• 21/45
• Следующая

— Сейчас вы увидите отца.

Володя не хотел, чтобы отец увидел его измученным и обессиленным. Юноша сел ровно, стараясь смотреть весело и бодро.

Отец, ковыляя, вошел в комнату в сопровождении полицая.

«Бедный, у него и до сих пор не зажила нога!» — с сожалением подумал Володя, приподнимаясь навстречу и сияя глазами. Родное лицо счастливо улыбалось ему сквозь поволоку радостных слез. Это лицо было почерневшее и похудевшее.

— Отец! — прошептал Володя. — Отец, каким же ты стал! — Он бросился к отцу. Но юношу крепко схватили сзади чужие руки. Отца и сына посадили в разных углах. Они могли только видеть друг друга.

Лихолетов не спеша зажег папиросу и с наслаждением втянул в себя душистый дым.

— Ну вот, — буркнул он. — А теперь поговорим. И не моя будет вина, если этот разговор закончится, возможно, не так, как этого желал бы господин начальник полиции. Господин Инаба Куронума спрашивает, — обратился белогвардеец к Ивану Ивановича, — согласитесь ли вы, в конце концов, дать свою подпись? От вас требуют мелочь.

Дорошук прищурил близорукие глаза, и Володе даже показалось, что он лукаво ему подмигнул.

— Мелочь, говорите? Совсем нет. У нас разные масштабы. Измена для вас — мелочь, для меня — наоборот.

— Не забывайте, что сына вы видите в последний раз.

— Мой сын сам не захочет видеть меня, если я стану предателем родины.

Инаба Куронума шепнул Лихолетову несколько слов. Белогвардеец сказал:

— Жаль, но дальше приходится оставить разговоры и начать действовать.

Он сделал знак полицаям, те сразу же бросились к Володе и повалили на скамейку, уложив вдоль нее. Один из палачей сел на ноги, второй — на голову юноши. Володя лишь успел заметить, как побледнел отец и встал со стула.

— Мы будем его бить, — прозвучал голос Лихолетова, — пока вы не согласитесь на все наши требования.

Что ответил отец, Володя не слышал, так как в тот же миг жгучая боль резанула спину. Плети со свистом полосовали тело юноши. Он делал нечеловеческие усилия, чтобы не закричать. Прокусил себе губу, гася вскрик. Но стона сдержать не мог. Чувствуя, что сил не хватает и что он сейчас потеряет сознание, Володя прохрипел:

— Отец, мне совсем не больно… Не сдавайся… отец…

И после этих слов потерял сознание. На него вылили несколько кружек холодной воды, и Володя расплющил глаза. Он услышал ненавистный голос Лихолетова:

— Вам не жалко сына? Не мы, а вы подвергаете его пыткам своим упрямством. Мы будем бить его до смерти, пока…

Володя снова хотел закричать: «Не сдавайся, отец!» Он пошевелил губами, но из них вылетел только чуть слышный шепот. И неожиданно, будто пробивая глухую каменную стену, будто из далекого тумана, донесся до юноши родной голос:

— Я не сдамся, сынок!

Радость переполнила все существо, заглушила дикую боль. Снова плети впились в тело. Володя вскинулся, но ни одного звука не услышал от него господин Инаба Куронума. И когда юноша потерял сознание во второй раз, начальник полиции сказал:

— Я хотел бы написать статью в «Нихон» о вас, уважаемый господин Дорошук, об отце, который спокойно смотрит на страдания своего сына.

Иван Иванович сжал челюсти и ничего не ответил.

Володя несколько дней лежал ничком. Японский врач приходил и чем-то мазал ему спину. Раны быстро заживлялись. Однажды врач пришел вдвоем с Лихолетовым.

— Ого, да он здоровехонький, — воскликнул белогвардеец. Смакуя заранее то, что должен был сейчас сказать, улыбаясь и потирая руки, он пристально смотрел на Володю выпуклыми глазами. И юноша вспомнил другие глаза — зеленые и мигающие, фосфорические глаза рыси. Сейчас перед ним стоял тоже зверь, только более опасный, чем рысь.

— Врач помог, — сказал Лихолетов. — Хотя, признаться, это немного не его специальность — лечить комсомольцев, его дело — кони. Сап, ящур. Хе-хе… Но оказывается, он способен вылечить не только чесоточного коня. Поздравляю с выздоровлением. Я пришел проверить состояние вашего здоровья. И констатирую, молодой человек, что можно вам снова устроить свидание с отцом.

Уже не сдерживаясь, он громко захохотал.

Второе «свидание» состоялось на следующий день. Иван Иванович отказался отвечать на вопрос Лихолетова. Тогда белогвардеец, как и в прошлый раз, дал знак полицаям, и они повалили Володю на скамейку. Но вдруг…

Юноша не поверил, что он действительно это услышал. Такие слова его отец не мог сказать. А Дорошук громко и твердо произнес второй раз:

— Не бейте его. Я согласен. Давайте бумагу.

Все изменилось. Володе помогли сесть. Где-то взялась чашка с красным вином.

— Пейте, молодой человек, — угощал Лихолетов. — Это необходимо для вашего здоровья.

Володя тупо смотрел на чашку, на Лихолетова, на отца, возле которого любезно увивался Инаба Куронума. Это было невероятно, неслыханно, дико. Отец сдался! Эта мысль прошибала мозг. Юноша задрожал. Отец предал!

Принесли бумагу. Это были чистые листы, которые Дорошук должен был подписать.

— Я сначала хочу поцеловать своего сына, — громко сказал он.

Лихолетов спросил разрешения на это у начальника полиции. Тот сразу же согласился. Улыбка не сходила с его лица. Дорошук встал со стула.

— Володя, — сказал он, — обстоятельства вынуждают меня… Так надо… Я не могу больше смотреть на твои мучения. Давай обнимемся, сынок…

Глаза юноши вспыхнули.

— Не подходи ко мне, — сдерживая себя, тихо сказал он. — Я не хочу тебя обнимать.

Иван Иванович, ковыляя, подошел к Володе.

— Сын! Зачем такие слова!

— Я не могу быть теперь твоим сыном…

Володя не закончил. Он увидел в отцовских глазах, на его лице что-то необыкновенное. Отец делал нему незаметные знаки подойти ближе. Юноша наконец догадался, в чем дело. Он может сейчас услышать от отца что-то очень важное. Нельзя, чтобы это заметили полицаи.

— Хорошо, — сказал Володя. — Наверное, ты прав. Обстоятельства…

Отец крепко обнял его и в тот же миг прошептал на ухо:

— Убегай через тайгу к нашим… Граница недалеко. Расскажи обо всем.

И, возвратившись к Лихолетову, громко сказал:

— На моей родине скоро узнают о моем плене… о ваших преступлениях… Надо, чтобы это произошло как можно быстрее…

Володя понял, что в этих словах кроется для него продолжение отцовской инструкции.

— Очень жаль, что не могу много ходить, — говорил дальше Иван Иванович, — вы до сих пор не вылечили мне ногу.

— Починим теперь не только ногу, — отозвался Лихолетов, — весь ваш организм подлатаем. Давно бы так. Садитесь здесь, прошу. Вот ручка…

Иван Иванович сел, придвинул к себе бумагу и написал большими буквами: «отказываюсь».

Лихолетов, как ошпаренный, схватил листок.

Итак, второе «свидание» отца с сыном закончилось совсем неожиданно для полицаев. На этот раз Володю даже не били и быстро отправили в тюрьму. Прощаясь с отцом, он успел ему сказать:

— Все сделаю, отец!

Это было обещание. Он обещал отцу, что дойдет до своих. Володя мучился. Отец верил, что сын выполнит его поручение. Но сын находился в заточении. И если даже ему посчастливилось бы убежать, то как одолеть тайгу, как перейти границу?

Конечно, об этом еще рано думать. Первое и самое главное — это бежать. Голова шла кругом. С чего начать?

Володя имел довольно свободного времени для размышлений. Дважды в день полицай приносил ему бобов или немного риса. Через каждые два-три дня его выпускали в небольшой двор, огороженный деревянным забором из толстых бревен, вкопанных в землю плотно одно к одному. Во время прогулки за узником неотступно следил часовой.

Володя понимал, что из самой тюрьмы убежать труднее, чем с этого двора. Но во время прогулки убегать вслепую тоже нельзя, хотя сначала такой план и был. Ну, хорошо, он метнется в сторону, воспользовавшись тем, что дежурный будет гав ловить. Забор он перелезет. Володя чувствовал, что мышцы у него снова окрепли. Но допустят ли бегство часовые? Хватит нескольких выстрелов и…

• Предыдущая
• 21/45
• Следующая