Вошь на гребешке (СИ) - Демченко Оксана Б. - Страница 73

  Черна вернулась, спрыгнула с дерева, поддела Милену на сгиб локтя и поволокла через двор, пнула дверь полуподвала, в ту ночь занятого Бельком.

  - Вытри ей сопли и вправь мозги, ты умеешь, - приказала она, устраивая ношу на полу. - Объясни дуре, что она стоит лучшего. Сколько можно серебро луны разменивать на гнилую рыбью чешую, блеснувшую тем же тоном? - Черна покосилась на первую ученицу. - Я так ему вломила, что больше не сунется. Шарха на нем поболее горсти навешано. Поняла? Не хлопай глазами! На нем более горсти, на мне нитка имеется. А ты без того живешь и всем морочишь головы, не наказанная ни лесом, ни Тэрой. Подумай.

  С тем воительница удалилась. Что она желала сказать, Милена так и не поняла. Сперва мешала злость. Позже накопились дела, удобно отгораживающие и от ночного унижения, и от непосильного признания в своей бездарности.

  Сейчас худшее сказано вслух. Ничего в мире не переломилось, не лопнуло. Зато внутри болит и тянет, ноет и крутит. Она не прорицатель. Она кое-что может, и сама не знает, что это и почему удается... Ей страшно в мире Влада и Маришки, потому что этот мир готов подчиняться слишком уж запросто. Даже Носорог опасается и отгораживается Варькой. А прочие отгородиться не успевают и исполняют желания, порой не высказанные вслух. Она видит и позволяет непонятному происходить бесконтрольно.

  - Чер знает что, - скривилась Милена.

  Тряхнула головой. Зябко повела плечами - и побежала по дорожке вдоль темных домов. Было тихо и безлюдно, почти как дома. Безответный и неподвижный лес стоял сонно и казался похожим на родной, охваченный осенней дремой. Милена выругалась заученными у Пашки словами и наддала. Она знала способ Черны бороться с сомнениями, - надо убегаться до изнеможения. Сейчас способ казался годным.

  - Милена! Ми-ле-на...

  Серебро по капле вливалось в уши, серебро чужой неподдельной тревоги звенело и слышалось издали, откуда нипочем не добраться звуку голоса. Прыжком вскочив, Милена с места побежала в полную силу, радуясь растраченным бесследно сомнениям и накопленным после отдыха силам. Замокшая трава слежалась с палым листом. Иной раз нога вставала криво и скользила, но неизменно хватало сноровки не довести дело до падения. Вросшие корни перегораживали путь без смысла, просто так, они не умели убираться с дороги или наоборот вставать стеной внезапной преграды. Ветхая одежда осеннего леса рвалась под пальцами, рассыпалась цветными каплями листвы. Ветки стегали по плечам, по спине, будто подгоняли.

  Вырвавшись из леса, Милена длинным прыжком миновала косогор и прибавила на празднично-зеленой щетке травы, такой яркой, что казалась она не настоящей. Издали кто-то кричал, ругался. Милена не обернулась: голос чужой, а новых знакомств ей вовсе не надо. Затылок ощутил угрозу, голова тренированным и не зависящим от сознания кивком ушла от удара, рука дотянулась до опасного, обняла, оценив скорость. Сломала стремительное движение и раскрылась, позволяя рассмотреть укрощенную угрозу. Небольшой белый шарик... Подбрасывая его, Милена побежала дальше, хмурясь и понимая, что умудрилась произвести на кого-то впечатление, и помимо воли сделала встречу неминуемой. Вон -догоняет уже не жалкий шарик, а шуршание шин и ноющий звук мотора.

  - Однако... Однако, сударыня, вы изволили эффектно испортить мой лучший в сезоне удар, - с ходу проорал человек в седле одноместной тележки. Был он полненький, сам подобный мячику. - Вы восхитительны. В клубе, наконец, решили, что спортивные сборы пойдут на пользу заведению? Как член профильного подкомитета - только за.

  Милена бежала, слушала и злилась. Гольф-кар - сознание дотянулось до нужного слоя и выволокло название, - прыгал рядом, толстый его седок тряс пухлыми щеками. Красный с белым наряд был, по мнению Милены, невыгоден для мужчины, тем более со столь жалким сложением - студенистое пузо свешивается на колени. Гольф-кар попытался обогнать, качнулся на склоне и резко сбросил. Милена остановилась рядом, не желая вести негодного человека к дому. Он был погасший. Площе плоскости: ни единого отблеска души, даже во взгляде. Зато тень густа, такая бывает у тех, кому покровительствует исподье.

  - Гимнастка, - восторженно вздохнул обладатель красно-белого наряда. Многозначительно засопел и добавил: - Олимпийская надежда.

  - М-мм, - промурлыкала Милена, похлопав по розовой щеке, такой потной, слово толстяк бежал, а не ехал. - Сладок утренний сон.

  - Что? - толстячок захлопал соловеющими глазами.

  - Сон, - тише выдохнула Милена. Медленно свела веки в щели, наблюдая, как закрывает глаза толстяк. - Всего лишь сон.

  Толстяк сник и засопел, подергивая левой щекой в мелкой, неуверенно развивающейся улыбке. Милена подхватила сползающее тело, поправила на сиденье, вложила в обмякшую ладонь шарик. Усмехнулась и побежала дальше. В плоскости люди сохраняют облик, даже утратив суть. Это обманывает всех, лишенных полного зрения. Но для обитателя Нитля отличить человека от твари посильно. Толстячок был - тварь. Некрупная, трусоватая, мерзкая.

  - Трупоед, - сквозь зубы прошипела Милена, передернула плечами и оставила встречу позади.

  Маришка стояла на пороге бунгало, молитвенно сведя руки и только что не всхлипывая. Ей было холодно спросонья, но упрямая не шла в дом и продолжала негромко звать. Кричать в голос она не решалась: утро раннее, все, вероятно, еще спят. Относительно пропавшей Милены было придумано самое невероятное и худшее, от ночных страхов голос дрожал слезами. Серебро щедро и глупо расплескиваемого сочувствия так и звенело. Милена подбежала, перемахнула перила и встала рядом, напугав внезапным появлением еще сильнее.

  - Привет!

  - Ой... Ой, да ты вымокла! Простудишься, - Маришка нашла повод для деятельного беспокойства и вмиг забыла прежние страхи. - Иди, тебе нужен горячий душ. Я приготовлю кофе, тут очень хорошая кофе-машина. Или травяной чай? Я нашла в баре мед, еще там коньяк и бальзам, я добавлю.

  Смахнув со щеки приятельницы серебряную слезинку, Милена ловко припрятала её в горсти, рассмеялась, ощущая себя наполненной теплом и радостью. За плечи вдвинула Маришку в дом, стащила башмаки и босиком прошлепала в душ. Настроение было замечательным... минут двадцать. Пока Маришка не добралась до дома Паши и не обнаружила там 'овощ'. Трагическими всхлипами она немедленно вызвала сочувствие сонной Варвары и похмельное, неснимаемое ничем, раздражение Носорога. Ругаться он перестал, лишь получив порцию джина.

  - Во пруха, врач рекомендует, - оживился Паша, приговорив напиток одним глотком. - Девочки, я бодр, как медведь на нересте.

  - Что? - поразилась Варвара.

  - Мы с медведем рыбаки, - благодушно пояснил Паша, выглянул на улицу и свистнул. - Геня! Геня, греби сюда. Нам типа - в город, из списка медицины у нас есть только спирт... и тот разбавленный.

  - Павел Семенович!

  - Я! - выкатив глаза, рявкнул Паша.

  - Вы выпимши, вам нельзя за руль, - жалобно сообщила Варвара, надевая пальто и с недоумением забирая свою сумку из пасти собаки. - Ой... Бэль, ты откуда это добыла? Ну, ничего себе. Марина, вы ведь Марина, да? Не переживайте, у вашего мужа все не окончательно плохо. Я, конечно, практикантка и не доктор, но я уверена, что состояние обратимое. Не надо плакать. Павел Семенович, где список препаратов? Надо внести успокоительное.

  - Типа да, для меня, - в тон добавил Паша. - Надо, а чо? Правда, надо. Варька, я на рыжих бросаюсь, как испанский бык. Все, ходу. По делу если, машину я взял без документов и вернуть её надо к обеду.

  - Боже мой, вас арестуют, - начала переживать Маришка, отвлекаясь от главного горя. - Милена, хоть ты пригляди, я умоляю.

  Носорог заржал, нагнулся над вчерашними заветренными припасами, так и ночевавшими на столе. Выбрал мясную нарезку, хапнул пригоршню и бросил на пол - собаке. Бэль сгребла одним движением языка и благосклонно дернула хвостом. Маришка застонала, бессильная прекратить непорядок. Паша хмыкнул и за шиворот выставил на улицу Варвару. Придержал дверь, пропуская остальных пассажиров - Милену и Бэль.