Вошь на гребешке (СИ) - Демченко Оксана Б. - Страница 49

   Черна задумалась на миг, вздохнула и снова раскрыла ладонь, побег крапа охотно юркнул в источенное временем мертвое дерево, сочтя дело важным. Расщепленные "раны" одна за другой сошлись, трещины умалились. Старик возликовал так же многословно, как прежде - отчаивался. Обернулся к Черне и, впервые с того момента, когда начал за неё молиться, взглянул на воительницу вблизи. Молния своевременно подсветила.

   Черна хмыкнула, наблюдая смену оттенков потрясения на лице спасенного. Она неплохо представляла, как выглядит. Чернее своего имени, в сплошном плетении плотно обтягивающего кожу, обманчиво тонкого крапа. На голове подобие живого, чуть шевелящегося платка или покрова: крап не зализан и отстает от кожи, особенно теперь, после боя. Крап устал и подистощился, он намерен сбросить лишние побеги, снять внешний слой защиты и по взаимному согласию вернуть человеку привычный облик, оберегая лишь жизненно важные зоны внутри. А заодно и питаясь от них...

   Опомнившись, Черна бегом добралась до каменной горки, смахнула крошево щебня и подняла на руки то, что сейчас выглядело комком слизи - суть Руннара. Куда вероятнее, мысленно уточнила Черна, что суть не виновна в своей пассивности: она не может выправиться в настоящий свой вид из-за примитивости плоского мира. Вспомнив о серебре на побегах кустарника, Черна перенесла бесформенный ком к деревянной фигурке и просительно дернула плечом: помогла раз, постарайся и теперь, дело важное. Ради этого существа сама Тэра затеяла бой, всколыхнув мироздание до основания.

   Деревянное лицо, конечно же, не изменило выражения, но ощущение взгляда посетило Черну, даже крап на миг вздыбился на груди и шее, колыхнулся, разворачивая игольчатые листочки, чтобы поймать распыляемое вовне серебро, до самой малой искорки. Свет тонким ручейком изливался на суть и растворял её, вымывал из плоскости.

   - Снялся с якорей, - буркнула Черна, когда ком исчез. - Кем бы ты ни был, успешного тебе плаванья... домой.

   Старик смотрел и смотрел, забыв моргать, проглотив язык от потрясения увиденным. Наконец губы дрогнули, осторожно выговаривая слово:

   - Моренета?

   - Черна, - строго поправила воительница, сообразив, что её не сочли обычным человеком. Поднатужилась и выговорила на искаженном местном наречии: - Мое дело бой, только бой. Я человек.

   Старик закивал, заговорщицки подмигнул - мол, раз надо, я сделаю вид, что верю, и другим велю так же поступить. Возражать не было ни сил, ни времени. Как и предупреждал Врост, слишком много взяв у доспеха, надо расплачиваться по полной.

   - Где я? - едва справляясь с собой и цепляясь за сознание, как за последний корень у края бездны, шепнула Черна.

   - Монтсеррат, - пояснил старик, обводя широким жестом скалы, обрыв, облака.

   - Когда? - еще тише выдохнула Черна, сомневаясь в том, какое наречие использует.

   Ответа она не разобрала, окончательно проваливаясь в небытие, даже не успев пояснить старику, как же надлежит ухаживать за исчерпавшим себя рудным крапом доспеха...

   (82) Хорм - в иерархии исподья ранг хорма довольно высок. Ему уже дозволяется командовать, думать и исполнять сложные задания.

   (83) Шаас - враг очень серьёзный. Большинство зимних набегов в Нитль возглавляют именно шаасы. Уничтожить их удается редко: если проводить аналогии, они не анги своего мира, а скорее вальзы, взрослые и сильные. Им подвластны очень солидные ресурсы, накапливаемые особым образом. Кроме того, они отчасти способны работать и напрямую с силами стихий.

   Глава 15. Милена. За все надо платить

   Москва, гольф-клуб близ МКАД, день после памятного сытного ужина

   Бурный вечер, растянувшийся далеко за полночь, обеспечил Милену сладчайшим сном и весьма приятными воспоминаниями. В полудреме она вздыхала, поглаживая ворот толстого халата. Если бы подобные ей вальзы решили захватить плоскость, мир сдался бы на их милость охотно и даже радостно. Увы, надо быть исподником, чтобы желать зрелищных побед. После ведь придется править. Неизбежно. По мнению Милены, ничего более скучного и мерзкого представить нельзя. Да, ей приятно царить - хорошее слово здешнего языка. Ей лестно ловить взоры, вздохи. Но править - это совсем иное.

   Правят, погрязая в делах и склоках, как в гнилом болоте.

   Царят - в умах и сердцах, не опускаясь до ничтожной обыденности.

   - Милена, не хочу мешать тебе отдыхать, я ужас как боюсь выходить из дома, но Мишка голодный, уже три часа дня и... - шепотом сообщила Маришка в щель двери и запнулась, тяжко переживая собственные, уже красочно придуманные, наглость и невоспитанность. - ... и ты обещала, что мы тихо покушаем в другом месте.

   - Сядь сюда, - велела Милена, открывая глаза.

   Маришка прокралась мышонком и села на край широченной кровати. Бунгало строили неглупые люди, - полагала Милена. Окна велики и света много, шторы имеют приятный оттенок, невесомая вторая занавесь трепещет сиянием, шелковисто блестит вроде бы без всякой материальной основы. Уютно, и... как они тут говорят? Стильно.

   - Ты не выпила ни глотка за весь вечер.

   - Не люблю спиртное, - соврала Маришка, сразу выдавая себя и поспешностью, и старательно отведенным взглядом.

   - Как же говорили в больнице? - нахмурилась Милена, зевнула и сладко потянулась, царапая ногтями простыню и вслушиваясь в звук. - Залетела от ушлепка? Надуло ветром, и еще...

   - Почему ты вздумала учить язык в больнице, а не в... консерватории? - отчаялась Маришка, краснея до корней волос и смаргивая слезинки. - Не надо так.

   - Твой мужчина хоть знает?

   - Владик? Понимаешь, он и Мишку-то принял не особенно радостно... То есть не так, просто дети шумные, мешают работать, а Влад много трудится, он теперь один у нас добывает деньги. Он нас не бросает, он...

   - Говнюк, слабак, ушлепок, - снова потянулась Милена и подмигнула Маришке, готовой расплакаться. - Почему бы тебе не сказать решительным тоном, чтобы я заткнулась? Было бы своевременно. Ты понимаешь, что иногда людям нравится доводить тебя, потому что ты позволяешь им это? Надо время от времени не защищать отсутствующего папашу, а заботиться о себе, своем душевном покое и своей территории. Семья - твоя территория. Скажи, что я лезу не туда и мне пора заткнуться. Давай, попробуй.

   - Миленочка...

   - ... ты сволочь, - часто хлопая ресницами, передразнила Милена и расхохоталась, дрыгая ногами. - Да. Я иногда сволочь. Знаю. Это ты понятия не имеешь, какая же я сволочь... опять же иногда. Продолжим обсуждать папашу? Я не против.

   - Не надо так.

   - Скажи, что я перешла границу и должна извиниться. Давай, я почти начинаю злиться. Сколько можно всех прощать и прятаться в дупле? Иногда я ненавижу вас, среброточивых. Вы всемогущи и полны гнили недеяния. Увы, одно неотделимо от другого, закон мира. Вы умеете создавать серебро, поскольку сострадаете. Вы сострадаете, поскольку способны понимать и принимать то, что нельзя нормальным людям ни понять, ни тем более принять. Другие под вас... как же это будет? Косят, да? Вот, они косят под вас, не имея в душе сострадания. Получается у них куда ловчее. Им верят и их уважают, а вас полагают дурами.

   - Что получается у... них?

   - Загонять вас в дупла, гасить и уродовать, - сухо пояснила Милена. - Кажется, таких называют циниками, если я верно уловила оттенки смысла. Хорошо, что у того старого профессора приключилось обострение язвы, я усвоила не только грязные слова. Цинизм. Запомни, этому не надо сострадать, за это надо давать в морду. Резко и больно. Они тебя не пожалеют, они не умеют... Ладно, не плачь. Я извиняюсь просто так, без твоих упреков. Прости, папашу больше не обсуждаем, обещаю. - Милена покосилась на приятельницу, красиво вздернула губку и шепотом добавила, наклоняясь ближе: - И давно ты не рассказываешь ему о втором ребенке?

   - Месяц с лишним знаю без сомнений и вот... и не получилось пока, - убито признала Маришка. Она снова всхлипнула. - Боже мой! Это вообще случайно вышло, он у нас гостил, Мишке как раз отметили годик, и я... не важно. Мы и так еле тянем по деньгам, а тут еще эта история с квартирой и злодеями. Вроде и без них было нездорово: я теперь не смогу устроиться на работу, Мишку не с кем оставлять, бабушка - моя мама - в больнице... Понимаешь, я обычно не жалуюсь, да и некому. Но мне правда страшно.