Зодиак - Стивенсон Нил Таун - Страница 26
- Предыдущая
- 26/72
- Следующая
Я много работал над «Проектом омар». Мне хотелось завершить его, черт побери, Дебби как будто пряталась, у нас с Бартом кончился «веселящий», и к тому же вышли все деньги, и хватало только на газеты и часок в зале видеоигр.
Всех зараженных омаров полагалось подвергнуть довольно мудреному химическому анализу. А для него требовалось оборудование, которого у «ЭООС» не было, поэтому я договорился с лабораторией в одном университете. Там на последнем курсе училась Таня, одна из девушек, участвовавших в налете на Блю-Киллс. С «ЭООС» она связалась, еще когда оканчивала школу в Калифорнии. Она работала над несколькими нашими проектами, и в обмен на (говоря официальным языком) «пополнение ее образования» мы получили доступ к первоклассному оборудованию.
В этом конкретном университетике его было в избытке. Он так удачно заручился трогательной поддержкой богатеньких корпораций из местной «Силиконовой долины», что невольно думалось, что его руководство заключило собственный пакт с Сатаной на условиях, который выторговали их лучшие юристы. Хай-тек-корпорации раскошеливались на всевозможные дорогущие приборы, и университет вынужденно устраивал почти истерические кампании по сбору средств, лишь бы успевать строить достаточно просторные здания, чтобы «подарки» не мокли под дождем. Бродя по здешним подвалам, можно было обнаружить аналитические приборы стоимостью в полмиллиона долларов, настолько мощные, настолько передовые, что с ними вообще никто не умел обращаться. Как только я получил к ним доступ, мне пришлось спуститься в вниз, изучить руководства, сорвать упаковочный целлофан и самому отладить эти игрушки.
С этого момента проект набрал обороты. Мы с Таней (обычно Таня) вскрывали омаров и находили печень. Будь ты человек или омар, печень фильтрует токсины у тебя в организме, поэтому искать всякую дрянь следует именно здесь. Мы высматривали очевидные признаки, например новообразования и некрозы, и взятые из них образцы тканей прогоняли через всевозможные продвинутые приборы. Мы устанавливали концентрацию в них различных металлов и вредных органических веществ и заносили результаты в базу данных.
Мы оба чувствовали себя не в своей тарелке, поскольку Таня жила в одной квартире с Дебби, и, хотя согласилась работать со мной, прощения я, по всей видимости, еще не заслужил.
В недели до и после Дня труда мы работали по двенадцать – четырнадцать часов в сутки: я – в «Зодиаке», изводя омарщиков требованиями все новых образцов, Таня – в подвале за распарыванием омаров. Лаборатория находилась недалеко от реки Чарльз, поэтому раз или два в день я поднимался поближе к ней на «Зодиаке» (как я и говорил, это самый быстрый способ передвижения в Бостоне), а Таня спускалась к воде и забирала привезенное.
Когда она не пришла в условленное время, я несколько обеспокоился, но не удивился. Наверное, занята. Около получаса я поболтался у берега. Почему нет? Пусть даже вода подо мной грязная, я все равно посреди парка. Но довольно скоро мне надоело ждать – я устал от проекта и хотел поскорее с ним покончить. Привязав «Зодиак» к дереву, я снял шланг подачи топлива и неспешно пошел к университету, таща с собой морозильную сумку для пива. Миновав парк у реки, я вышел в собственно студенческий городок.
Наша лаборатория располагалась в коридоре, где еще пахло свежей краской и клеем для линолеума. Помещение за помещением, набитые разной электроникой. Но, когда я подошел к нашей двери, вонь стала острее. Запахи всегда пробуждают воспоминания, и этот напомнил мне модели аэропланов, которые я склеивал в детстве.
Это был запах краски из аэрозольного баллончика. На новенькой двери лаборатории красовалось еще влажное граффити вишнево-красным. Грубо намалеванный перевернутый крест, такая же топорная пентаграмма, над ней – две черточки, как глаза-щелочки. Еще выше: «САТАНА ПОВЕЛЕЛ: ОТВАЛИ МАТЬ ТВОЮ». В лаборатории было темно.
Я не только не стал ничего трогать, а, напротив, бегом бросился назад в вестибюль и позвонил в квартиру Тани и Дебби.
Подошла Дебби, голосу нее был напряженный, хотя она и не знала еще, кто звонит.
– Не бросай трубку, я по делу. Таня дома?
– Не может сейчас подойти к телефону. Чем вы, ребята, там занимаетесь? Что с ней такое?
– Я тебя собирался спросить.
– Почему она словно с катушек съехала?
– Что она делает?
– Вернулась в слезах и убежала в ванную. Я слышала, как ее несколько раз вырвало, и вот уже полчаса она не выходит из-под душа.
– Похоже на…
– Нет, ее не изнасиловали.
– Ты заперла дверь?
– А как же.
Повесив трубку, я снова побежал вниз. Считайте меня чудиком, но, как правило, я ношу в кармане хирургические резиновые перчатки, потому что в моей профессии приходится совать руки во всякую гадость. Я надел их, прежде чем хотя бы до чего-то дотронуться.
Таня не настолько потеряла голову, чтобы не запереть перед уходом дверь. Уже лучше.
Никаких следов борьбы. Газовый хроматограф еще работает. Я чувствовал запах органических растворителей, тех самых, против которых мы так выступаем, когда их используют крупные корпорации, и еще кое-что: отвратительный маслянистый смрад с примесью морской вони самих омаров. Я его узнал. Кое-какие омары с корабля Гэллахера так пахли. По этой-то причине мне их и отдали. Они были достаточно крупными, чтобы их продать, но слишком уж воняли. Выловили их у входа во Внутреннюю гавань.
На всякий случай я запер дверь. И тут задумался. Подождите-ка! Таня вернулась домой полчаса назад. И чтобы добраться туда, ей потребовалось еще столько же. Значит, напугавшее ее случилось час назад. Но краска-то на двери была совсем свежей.
Я снова открыл дверь и осмотрел граффити. Никудышная работа. На барже пентаграммы вырисовывали тщательно. А здесь спешили, не слишком старались: множество капель и потеков. И на белом полу остался полукруг красноватого напыления. Прямо перед дверью в ней виднелись два белых овала – отпечатки обуви рисовавшего. У отпечатков были острые носки и размер много больше женской ступни.
Неизвестный ушел, но часть краски попала ему на подошвы, и он размазал ее на несколько метров по коридору. Следы были очень неотчетливые, но их явно оставили мужские туфли, какие носят к костюму.
Чудесно. Выходит, на «Пойзен Бойзен» работают яппи. Значит, вот почему они могут позволить себе квартиры в кондоминиуме в Блэк-Бей.
И что не менее важно: следы оставила не Таня. Она сбежала еще до появления «художника».
Поэтому я вернулся в лабораторию. Что же вогнало ее в такую панику? Что-то, увиденное в ходе анализа?
Я осторожно подошел к рабочему столу. Осторожно и медленно. И почему-то вспомнил про мышеловку: слыша среди ночи, как она захлопнулась, понимаешь, что утром тебя ждет очень неприятный сюрприз. Просто пока не знаешь, где и когда он тебя подстерегает.
Ничего в глаза не бросалось. Не было никаких двуглавых монстров, и никакие черви-паразиты по столу тоже не ползали. Черт, при виде их Таня бы и глазом не моргнула. Она ведь биохимик, ученый, да к тому же выслушала полный перечень моих проступков по части человеческих отношений. Ее просто так не напугаешь.
На рабочем столе лежал наполовину препарированный крупный и вонючий омар Гэллахера. Таня отсекла клешни и хвост и вскрыла панцирь, чтобы обнажить печень. Тварь распростерлась на спине под ярким светом лампы, и вонь валила от нее, как дым от костра.
Таня успела извлечь печень? Трудно сказать. Что-то определенно тут было не так.
Нет, не успела. По сути, печени в омаре вообще не было. Она разложилась – странное слово для умирания, верно?
Сгнила прямо в теле, оставив по себе лишь лужицу черной слизи. А вокруг – плюхи какого-то желтого вещества, везикулы или пузырьки чего-то, чего я никогда внутри омара не видел. Скорее всего печень отчаянно пыталась вывести из организма токсин и в процессе погибла. Найдя шариковую ручку, я ткнул концом в один из пузырьков: оттуда поползло что-то жирное, и я почти увидел, как на свет лампы волной поднялся маслянистый смрад.
- Предыдущая
- 26/72
- Следующая
