Девять месяцев до убийства - Куин (Квин) Эллери - Страница 18

— Эх, парень, при таком прыжке не промахнешься, — проговорил инспектор, когда они наблюдали, как Марко вынимают из петли. Эксперты из лаборатории взяли на исследование большую часть каната, а также петлю.

— Не казнись, Эллери. Я ведь так же, как и ты, не хотел верить во все эти улики, которые уж больно прямо указывали на Марко. И все же дело было ясно с самого начала. Вес было за то, что Марко — убийца: потерянная пуговица, след, удар слева. А теперь вот еще и самоубийство. Оно равносильно признанию вины… Ну что с тобой, Эллери. Почему у тебя такая кислая мина? Ты что, все еще не удовлетворен?

— Что ж, прямой вопрос — прямой и ответ. Нет, не удовлетворен.

— Почему же. Что тебя еще смущает?

— Многое. Почему Марко не оставил стол стоять так, как он был? Факт самоубийства вовсе не означает признания вины, хотя его можно толковать и таким образом. Он мог повеситься просто потому, что чересчур много выпил. Мы же видели, какой он был нервный и потерянный, временами даже начинал городить откровенную чушь. Он мог убить себя, даже будучи невиновным, из страха, что подозрения все равно падут на него.

Эллери помолчал и продолжил:

— Папа, мы должны также задать и вопрос: Cui bo-no? Кому все это выгодно? Кто выигрывает от смерти братьев Импортунато?

— Знаешь, что я тебе скажу? — взорвался инспектор. — Ты просто ищешь предлог, чтобы и дальше отлынивать от своей книги. Ну, ладно, пойдем и допросим Импортуну!

— Позволь, я буду задавать ему вопросы, папа.

Инспектор только пожал плечами.

Когда эксперты принялись за работу, он отослал Импортуну и Энниса в спальню Марко. Они застали секретаря прикорнувшим в кресле, а Импортуна застыл, как каменный истукан, в метре от кровати. Ее спинка закрывала одну его ногу, и потому Импортуна производил комичное впечатление — походил на аиста, поджавшего лапу. По мультимиллионеру было незаметно, что ему пришлось за сутки потерять двух родных братьев. Грубые черты его лида по-прежнему ничего не выражали. Оно казалось отлитым из бронзы.

— Почему вы не сядете, мистер Импортуна? — спросил Эллери.

Каким бы самообладанием ни отличался этот человек, все равно было трудно глядеть на него без сострадания.

— Мы выражаем вам соболезнование, мистер Импортуна.

Нино Импортуна никак не прореагировал на эти слова и спросил с еще большей твердостью в голосе:

— Что вам угодно?

Его темно-карие глаза враждебно глядели на Эллери. По выражению их и по интонации было ясно, что теперь между ними появилось что-то отдающее холодом и смертью, но именно оно и ликвидировало разделяющую их пропасть, крепко привязав друг к другу. Наверное, это появилось не только сейчас. «Может быть, я с самого начала был его противником?»

— Кто наследует вашему брату Джулио, мистер Им-портуна? И кто — Марко? Ведь оба они не были женаты.

— Никто.

— Как — никто?

— Концерн.

— Единственным владельцем которого теперь являетесь вы?

— Разумеется. Я — последний из братьев. Последний из всей семьи.

— Я думал Тибальдо — какой-то дальний родственник… Шестиюродиый брат…

— А… Это старая шутка Марко, в которую сам Тибальдо уже почти что поверил. Как-то после одного из визитов Марко в Италию, Марко сделал сестре Тибальдо ребенка. Это было уже несколько лет назад. Чтобы успокоить Тибальдо, Марко определил его к себе в слуги и в то же время много сделал для девочки. Этот пьяный болван вовсе нам не родня. А если вы хотите выяснить, кому выгодна смерть Джулио и Марко, мистер Квин, так ответ один — мне и больше никому.

Они некоторое время неотрывно смотрели друг на друга.

— Отец, — сказал Эллери, не отводя глаз, — в какое время умер Джулио по заключению доктора Праути?

— Около десяти часов. Плюс-минус полчаса.

— Мистер Импортуна, — вежливо осведомился Эллери. — Не могли бы вы нам сказать — разумеется, если не захотите воспользоваться своим правом не отвечать на вопросы — где вы были вчера вечером между половиной десятого и половиной одиннадцатого?

То, что Эллери не повышал голоса и говорил безукоризненно вежливо, в отличие от грубого тона Импортуны, дало ему заметное превосходство, которое миллионер сразу же ощутил. Поэтому он заговорил так же спокойно.

— Питер.

Эннис вскочил на ноги, разбуженный громкими голосами.

— Позвоните наверх и попросите миссис Импортуна сейчас же присоединиться к нам. Поскольку я вижу, куда клонится допрос, вы, господа, явно не будете против, если я приглашу сюда мою жену.

Все это было сказано с такой интонацией, с которой он мог бы поддерживать ничего не значащий разговор где-нибудь в клубе.

Не прошло и трех минут, а бледный как смерть Ти-бальдо объявил о приходе Вирджинии и удалился, слегка пошатываясь.

Вирджиния Уайт-Импортуна направилась прямо к своему мужу и встала рядом с ним.

Эллери, наблюдавший за ней, с интересом отметил, что она не взяла мужа под руку, не обняла-его и вообще даже не притронулась. Она встала рядом с ним прямо-таки по стойке смирно, как солдат в присутствии командира. Между ними чувствовалась невидимая стена. Она явно не испытывала желания прикоснуться к нему и не находила нужным, чтобы он прикасался к пей.

У нее были натуральные светлые волосы и умные глаза цвета фиалок, скандинавские скулы и маленький прямой нос. Эллери нашел ее просто обворожительной. В ее красоте чувствовалось что-то воздушное, неземное, почти поэтическое. Тем не менее он ощутил, что несмотря на кажущуюся хрупкость, она облачена в невидимый панцирь и постоянно готова отразить нападение. Да. Именно такую женщину только и можно было представить рядом с Импортуной. Она была с>дета в очень модное платье, сшитое нарочито просто и выгодно подчеркивавшее ее длинные ноги и стройную фигуру. Ростом она превосходила мужа, хотя тот был в туфлях на каблуках, а она нет. Это явно он запретил ей ходить на каблуках.

Эллери подумал, что ей, наверное, около двадцати пяти. Ее можно было принять за внучку Импортуны.

— Вирджиния, это инспектор Квин из главного управления полиции и его сын Эллери Квин. Мистер Квин — любитель криминалистики. Он заинтересовался нашими трудностями. Да, кстати, любовь моя, у меня еще не было случая сообщить тебе, что Марко покончил с собой.

— Марко?.. — еле слышно повторила она и больше нс произнесла ни слова. Жестокая новость, сообщенная мужем, явно потрясла ее, но она моментально взяла себя в руки. Только опустилась на стул, стоявший рядом. Им-портуна, казалось, гордился ее самообладанием. Он оделил ее полным любви и горечи взглядом.

— А сейчас, чтоб ты была в курсе дела, мистер Квин подозревает меня в убийстве. Он прямо спросил, где я был вчера вечером между половиной десятого и половиной одиннадцатого. Ты не могла бы сказать ему, где?

Вирджиния Импортуна тут же ответила:

— Мой муж и я вместе с четырьмя нашими гостями были в опере.

Голос ее, необыкновенно мелодичный, странно сочетался с ледяной сдержанностью. Эллери был просто очарован ею. Он слышал, что Импортуна боготворит свою жену, и теперь вполне понимал его. Вирджиния была достойной спутницей столь незаурядного человека.

— Мы были в нашей собственной ложе, мистер Квин, — пояснил Импортуна. — Слушали «Парсифаля». Вы, несомненно, будете шокированы, но я считаю «Парсифаля» ужасно скучным. Итальянскому крестьянину, который обожает Пуччини и Россини, вынести его необыкновенно трудно. Я никогда не был в восторге от Вагнера — в том числе и по идеологическим соображениям, несмотря на всю любовь Муссолини к Гитлеру. Но Вирджиния— почитательница Вагнера. Правда, любовь моя? А все потому, что она — истинная женщина. Я заслуживаю медали за храбрость, потому что выдержал все представление до конца. Или я не прав, любовь моя?

— Да, Нино.

— Итак, мистер Квин, в десять часов — именно это время вас интересует, не правда ли? — в десять часов, и не плюс-минус тридцать минут, а плюс-минус два часа мы пребывали вместе с миссис Импортуна в обществе четырех достойных особ. Не отлучаясь. Никто из нас не покидал ложи, кроме как в антрактах, и даже в это время мы держались вместе. Не так ли, Вирджиния?