Малыш, который живет под крышей (СИ) - Волкова Дарья - Страница 23

• Предыдущая
• 23/50
• Следующая

— Бооожееее… — Кира подперла рукой щеку. — Какой интересный и увлекательный предмет. Что на этот раз?

— Кира! — ее Оксанино величество раздраженно звякнула ложечкой. — Ты можешь не ерничать?

— Не могу, — пожала плечами Кира. — Эта тема вызывает у меня только ржач.

— А, между прочим, у него к тебе все серьезно!

— Да ладно? — Кира снова принялась за булочку — мак приятно хрустел на зубах. — Ну и дурак он тогда.

— Кира, неужели ты к нему совсем-совсем ничего не чувствуешь?

— Да с чего бы? — Кира умяла в рот остатки булочки, слизала шоколад с пальцев. И продолжила потому слегка невнятно. — Он не Аполлон, умом и чувством юмора не блещет. Совсем не в моем вкусе.

— Ах, не в твоем вкусе, значит? — было видно, что Оксана с трудом себя сдерживает. Но смогла — удержалась от резкости. Выдохнула. — Знаешь, зря ты так. Влад может быть очень… очень щедрым, внимательным и предупредительным… любовником. Для тебя он сделает все. Ну… почти все.

— Так-так-так… — Кира побарабанила ногтями по столу. — Кажется, в нашем абсурдном диалоге начитает брезжить свет разума. Ты со мной об этом по поручению Влада говоришь?

— Да, — ответ Оксаны прозвучал и ровно, и, одновременно, с вызовом.

— Жизнь все-таки удивительная штука, — покачала головой Кира. — Меня в постель к моему шефу подкладывает моя же собственная сестра. Премного благодарны, но недостойны высокой чести. Так и передайте господину Козикову.

— Кира, Кира… — поморщилась Оксана. — Ведь это тебе в первую очередь выгодно. Ты просто не понимаешь всех своих выгод. Послушай…

— Нет, это ты меня послушай! Точнее, я тебя послушаю, но вот в каком ключе. Лучше скажи мне, милая Оксана, какой твой интерес в этом? Что ты так прогибаешься передо мной, а? Чего тебе Влад за это пообещал?

Оксана ответила не сразу. Но ответила. Негромко и глядя в сторону.

— Пятьдесят процентов.

— Вот это да! — Кира резко откинулась на стуле, сложила руки на груди. Внутри поднималась ярость, но пока Кире удавалось направлять ее в русло злой иронии. — Неужели я столько стою?

— Я тебе говорю — он по тебе с ума сходит! А ты ломаешься как девочка! Я пообещала Владу, что поговорю с тобой, — Оксана не замечала, что стала говорить громко и запальчиво. — Это выгодно всем — Владу, тебе, мне!

— Охренеть… — Кира медленно покачала головой. — Все-таки я слепая… Слушай! — она резко выпрямилась. — Ну ладно, Козиков — он придурок, если его на меня потянуло. Не знаю, с чего бы такая страсть на пустом месте — но я не психиатр, диагноз ставить не буду. Но ты-то, звезда моя, Оксана Сергеевна, ты-то чего дуру включила?

— Что ты имеешь в виду? — тон у Оксаны сердитый.

— Он же тебя кинет. Какие пятьдесят процентов? Не смеши мои извилины. Ради меня? — Кира фыркнула. — Не верю. Не пустит он тебя в дело на пятьдесят процентов.

— Ты не все знаешь о наших отношениях, — резко ответила сестра. — Поверь, я понимаю, что делаю. Не стала я бы зря перед тобой… — тут Оксана осеклась. — В общем, на этот счет можешь быть спокойна.

— Ой! — Кира прижала ладонь к вырезу рубашки. — Спасибо! А я так волновалась, так волновалась… Как бы ты на бобах не осталась, дорогая моя!

— Да можешь смеяться сколько угодно! — вдруг сорвалась почти на крик Оксана. — Что ты знаешь о том, как растить одной ребенка? Ты одна, тебе не надо ни о ком заботиться! А у меня сын, мне нужны надежные финансовые гарантии, чтобы обеспечить ему все необходимое.

— Сейчас начну рыдать прямо здесь, — Кирин взгляд на сестру был тяжел. — Только сначала скажу кое-что. Если Вадик в самом деле в чем-то сильно нуждается — скажи. Я помогу. Он все-таки мой племянник. А Козикову передай, что либо он забывает о перспективе затащить меня в постель, либо пусть вообще забывает обо мне как о сотруднике. Потому что после малейшего подката с его стороны я пишу заявление об увольнении. Спать я с ним не буду.

Теперь уже Оксана откинулась на стуле назад и зеркальным жестом сложила руки. Идеально накрашенные розовато-бежевой помадой губы скривились.

— Порядочную вздумала из себя строить? Думаешь, отмылась?

Кира всегда соображала быстро. Но тут… тут она просто не смогла поверить сразу. Но внутри, в районе солнечного сплетения что-то ледяное ухнуло, раскололось на тысячи холодных острых осколков.

— От чего… отмылась?

— Ой, да хватит непонимание изображать! — рассмеялась Оксана — зло, с издевкой. — После стольких мужиков… Сколько их у тебя было? Двадцать? Тридцать? Пятьдесят? И после этого ты не можешь лечь под одного — приличного, порядочного, который тебя любит и будет с тебя пылинки сдувать. Смешно, Кирочка, смешно! — и Оксана победно улыбнулась своим полными красивыми губами.

А вот у Киры губы онемели. И сказать смогла далеко не сразу.

— Откуда… ты… знаешь?

— В семье грязное белье не спрячешь, дорогая сестричка, — Оксана презрительно скривилась. — Это перед другими ты можешь недотрогу изображать. А я-то знаю. Черную кошку добела не отмыть никогда.

Это был удар под дых — неожиданный и болезненный до тошноты. Съеденная шоколадная булочка с маком взбунтовалась в желудке. Довольное лицо сестры стало расплываться в мутное пятно. Кира поняла, что еще чуть-чуть — и она сделает что-то ужасное, по-настоящему ужасное. И поэтому опрометью вылетела из кафе.

В себя она пришла в районе поворота на Приморский. Как садилась, как заводила машину, как ехала — без понятия. Включился автопилот. Сама Кира просто дышала. Училась дышать заново в состоянии, когда тебя переполняет острый стыд за когда-то давно сделанное. И невыносимо горькое чувство сожаления о том, что нельзя вернуть все назад. И не делать того, что ты уже сделал. Как бы она хотела… Сколько бы отдала… чтобы вернуться хотя бы на пять минут туда, в прошлое. Ей бы хватило пяти минут — чтобы отвесить себе тогдашней пару оплеух. И доходчиво объяснить, что делать можно, а чего нельзя ни в коем случае. Если не хочешь жить потом в грязи всю жизнь.

— Кирюша, ты сегодня рано, — входная дверь открылась. Это с работы вернулась мать. Раиса Андреевна вгляделась в бедное лицо дочери, привалившейся плечом к косяку, и улыбка сползла с лица капитана Биктагировой. — Кирюша, что-то сучилось?

— Мам, зачем ты ей рассказала? — голос Киры звучал устало и безучастно. — Зачем, мама?

Эксперту-криминалисту потребовалось бы секунд пять, чтобы сообразить, о чем речь. А материнское сердце учуяло беду сразу. Раиса Андреевна поставила сумку на стул, вздохнула и потянула платок с шеи.

— Я не знала, что делать, девочка моя… — голос матери тих, едва слышен. — Я просто не знала, что тогда делать с тобой… Наташа — моя сестра, ближе ее у меня никого нет. У кого я могла просить помощи… совета?

— Ты рассказала дяде Паше!

Раиса Андреевна подвинула сумку, тяжело села на краешек стула.

— Паша очень тебя любит. Как дочь. Он никогда не осуждал тебя. Он, знаешь, сказал мне, что собственными бы руками этого Лекса твоего…

— Вот и пусть бы только дядя Паша знал! — пустой и безжизненный голос сменился криком. — Зачем ты Оксанке сказала?! Зачем?!

— Кирюша… Я только Наташе… Я Оксане ничего не говорила. Да что случилось-то?

— Ничего… — тихо и тоскливо прошептала Кира. Повернулась, прижалась затылком к дверному косяку. — Ничего. Ничего.

Сползла по косяку вниз. Уткнулась лицом в колени. И разрыдалась.

Раиса кинулась к дочери, неловко устроилась рядом, на полу. Гладила по голове, шептала что-то невразумительное, ласковое, успокаивающее. И сама тоже плакала. Совсем как тогда, десять лет назад, когда они вот так же сидели на полу в ванной и ревели, обнявшись.

На циферблате — два. Два ночи. Негромко тикают часы. На чистой кухне у окна, завернувшись в тонкую шаль, сидит женщина. Смотрит в окно. Просто чтобы куда-то смотреть. Там темно. Черно. Так же, как в мыслях женщины.

Щелкает замок входной двери. Женщина резко встает с места и идет в прихожую. Пришла дочь. Растрепанные темные волосы. Размазавшаяся тушь. Засос на шее. Мать делает шаг, потом еще один. Морщится — дочь вся пропахла спиртным, табаком и резким запахом чужого, мужского парфюма. Снова. В который раз.

• Предыдущая
• 23/50
• Следующая